Игнат с моей шубой вернулся и помог мне ее надеть.

— Может, на машине поедем?

— На такси. Ты выпил.

— Да я…

— Игнат, - проникновенно на него глянула, и коллега вмиг притих. - Мы поедем на такси. Приятного вечера всем.

На стоянке Панцовский опять заныл, и я в конце концов плюнула на него, усадила в машину, а сама ушла к ближайшему такси. Залмаев не трогался с места, пока я не уехала.

Глава 68.

Я постоянно жила под прицелом, чувствуя себя запертой даже не в клетке - в ловушке.

Я ни на мгновение не могла остаться одна. Про безопасность давно уже никто не вспоминает, но даже в доме, моем оплоте и крепости, я не чувствовала себя в спокойном одиночестве. Зоя уехала, и как ни странно, стало только хуже. С другой стороны, вздумай Залмаев со мной что-то сделать, его не остановила бы никакая старая женщина.

Признаться, такое положение вещей выматывает. Наверное, не меньше возможного разоблачения.

Моя мнительность достигла очень страшных границ. Я всегда судила объективно, как других, так и себя саму, поэтому отчетливо данный факт осознавала. Страх превращался в манию, погоня за безопасностью - в навязчивую идею. И пусть никто, кроме, может быть, Риты, этого не замечал, я - прекрасно осознавала. И поделать ничего с собой не могла.

Я плохо спала. Плохо - это значит очень плохо. Когда после того как на минуту закрыл глаза и нырнул в сон, тут же с ужасом вскакиваешь и слепо нащупываешь хоть что-то. В моем случае - нож.

И дело было уже не столько в постоянной слежке, сколько в том факте, что Марат ее не скрывал.

Он везде был, куда бы я ни направилась. На всех мероприятиях, что я посещала, практически во всех ресторанах, где я обедала. И не обращал на меня почти никакого внимания. Не делал попыток заговорить или выяснить отношения. Он даже не глядел в мою сторону, что не мешало ему затылком, наверное, подмечать малейшее мое движение. Он меня изучал.

Марат внимательно следил за тем, как реагируют на меня люди, как они прислушиваются ко мне, как обращаются, как дотрагиваются. Я поменялась, изменилась в своей основе, по-другому подавала и несла себя, вызывая у окружающих безотчетное желание стать лучше и прикоснуться к такому совершенству. В господствующий век унисекса я была воплощением грации, женской нежности, мягкости, концентрацией чувственности, настолько невозможной, что мне удивлялись и не могли отвести взгляд. Ни грамма пошлости и фальши, просто потому что я по-настоящему перекроила себя, насильно заставив превратиться в то, во что превратилась.

На людей я действовала соответственно. Это не означало, что каждый первый меня хотел, готов был положить мир к ногам и совершать бесчисленное количество безумств. Но я научилась пользоваться интересом и симпатией людей для достижения собственных целей, какими бы они ни были. Моего ума хватало для того, чтобы не афишировать его, а знание человеческой природы в худших ее проявлениях помогало избегать ненужных знакомств, способных принести вред своей силой и властью. Избегать всех, кроме одного.

Он изучал мои повадки, манеры, особенности поведения и внешнего вида. Все новое, что появилось во мне, Марат хотел узнать и понять. Ему это важно было, он искал во мне новые слабые места, струны, за которые можно дернуть и задеть. Ничего более.

Невинные фразы из чужих уст заставляли просчитывать варианты, и не самые невинные.

— Я все про тебя знаю, - в один из обеденных перерывов заявил мне Яша.

Заявил в шутку, грозя пальцем и хитро прищуриваясь, одновременно ожидая моей реакции - смеха или притворного возмущения. А я на него смотрела, очень внимательно смотрела, и думала, какие способы заставят Яшу молчать с наименьшим для меня уроном.

На одном из таких мероприятий я просто не выдержала и подошла к нему сама.

— Долго это будет продолжаться?

Залмаев поглядел на часы.

— Часа два. Но тебе лучше знать. Ты же завсегдатай подобных мероприятий.

Зато не он, я точно была в этом уверена. Из информации, любезно предоставленной Панцовским, мне было известно, что и Залмаев, и Ксюша в свете появляются весьма нечасто. Ксюша посещала благотворительные вечера, как правила, закрытые и предназначенные для жен влиятельных мужчин. Марат же вообще был персоной редкой и нелюдимой. Закрытые курорты, закрытые пляжи, рестораны, без особой огласки и в таких местах, на которые даже я не зарабатывала. Дружбу водил с такими людьми, которых я не видела, и радовалась тому, что не видела.

А тут его как пробило, что ни для кого незамеченным не осталось. И несмотря на то, что Залмаев особо публичной персоной не был, его многие знали, старательно уважали и боялись.

— Ты тоже зачастил, хотя никогда не был любителем подобных сборищ.

— А ты любишь, значит?

— Это моя работа, Марат. Я на этих людях деньги делаю, поэтому пренебрегать их мероприятиями не могу.

Он неожиданно свободно усмехнулся, не преследуя цели меня напугать. Почти по-дружески.

— Много про меня разузнала?

Я губу прикусила и оглянулась по сторонам, выхватывая в толпе снующего официанта с подносом.

— По сравнению с тем, что знала о тебе на протяжении восьми лет - очень. Может быть, тебе трудно поверить, но я никогда не интересовалась тобой и твоей жизнью.

— Нет, Саша, в это я как раз верю. Ты весьма мнительная особа.

Я затравленно заморгала и поняла, что он все прекрасно видит. И мое отчаяние, и нервы на пределе, и страх, превращающийся в манию. И страх даже не перед ним, а перед той жизнью, к которой он может меня опустить.

Он почти сразу после этого разговора уехал, а легче совсем не стало. Я тоже домой уехала, забаррикадировалась и решила в этом году с публичными мероприятиями завязать. Оставались две выставки, и с ними как-нибудь Панцовский справится.

Номер мы сдали без происшествий, Яша выплатил мне отпускные и отдал путевку.

— Только перенесли рейс, - предупредил начальник. - Тридцать первого вылет, в обед.

— Что так?

— Я не аэрофлот, не знаю.

— Ладно, - в руках путевку повертела, а у самой сердце дрогнуло от страха и облегчения. - Пусть тридцать первого.

Атмосферы праздника совсем не ощущалось. К Новому Году я не готовилась, не покупала ни подарков, ни елки, ни новогодних украшений.

Только в поездку какие-то вещи - все для себя любимой. Шопинг никогда не был панацеей от всех неприятностей, пустая трата денег просто не могла быть таковой для меня. Но вот время тянула отменно.

Перед отъездом ко мне заехала Рита. Ввалилась, стряхивая капли с капюшона пальто, топала ногами, сбивая снег, и радостно щебетала что-то, нахваливая погоду. В руках она держала картину, завернутую в плотную бумагу.

— Какой там снег, Аль! - воскликнула она счастливо. - Такой пушистый.

— Угу.

Я посторонилась, пропуская ее внутрь, и зашла на кухню за чашками кофе и конфетами. Рита шумно располагалась на диване.

— Ты улетаешь?

— Да.

— Куда?

— В Аргентину.

— Там тепло, наверное, - тоскливо вздохнула рыжая.

— Теплее, чем здесь.

— И надолго?

— Надеюсь, недели на две.

— Когда тебя встречать?

— Я не знаю.

Девушка озабоченно нахмурила тонкие брови, замерзшие руки ото рта убрала и слегка склонила голову набок.

— Ты с каждым днем все печальнее. Что-то случилось, Аль?

— Ничего. Какая тебе разница?

— Я же волнуюсь!

— За себя волнуйся! А за меня не надо.

— Нельзя быть такой букой. Скоро же праздник.

— Для тебя, - взбесившись от чужого вмешательства в свою жизнь, я резко и не слишком вежливо перевела тему разговора. Будь на месте Риты кто-то другой, его бы оскорбил мой тон. - Зачем ты приехала?

— Я помешала? - приуныла Марго.

— Да.

— Чему?

— Моим сборам.

Она по-настоящему расстроилась.

— Прости, пожалуйста. Я подарок привезла.

Я заинтересованно выгнула бровь и иронично улыбнулась. Риткины подарки, как правило, были бесполезны, но довольны безвредны. И всегда наполнены такой бесхитростной добротой, что вызывали улыбку. По крайней мере, в отличие от подарков других людей, ее - меня веселили.