Поэтому, даже когда она обозначает как существующее то, чего не существует, она обозначает то, что должно. А если, как ты показал, обозначение того, что должно, является правильным и истинным, то высказывающая речь истинна даже тогда, когда она обозначает как существующее то, чего не существует.[10]

Учитель. Правда, обычно не принято называть истинной высказывающую речь, которая обозначает как существующее то, чего не существует; однако и она имеет истину и правильность, потому что делает то, что должно. Но, когда она обозначает как существующее то, что существует, — она вдвойне делает то, что должно: ибо обозначает и соответственно своему свойству обозначать (et quod accepit significare), и соответственно тому, для чего она была создана (quod facta est). Но высказывающую речь принято называть правильной и истинной согласно той правильности и истине, в силу которой она обозначает как существующее то, что существует, но не согласно той, в силу которой она обозначает как существующее также и то, чего не существует.

Ведь более должным является то, ради чего (высказывающая речь) получает способность обозначения, чем то, ради чего не получает. А она получает способность обозначать вещь как существующую, хотя эта вещь не существует, или как несуществующую, хотя эта вещь существует, только потому, что не было возможности дать ей способность обозначать вещь как существующую (лишь на то время), пока эта вещь существует, или как несуществующую (лишь на то время), пока эта вещь не существует.[11]

Итак, одно — правильность и истинность высказывания (rectitudo et veritas enuntiationis), поскольку оно обозначает то, для обозначения чего было создано; другое — правильность и истинность, поскольку оно обозначает в силу полученного свойства обозначать. Ведь первое неизменно присуще высказывающей речи, второе же переменно, потому что первое в речи есть всегда, второе же — не всегда, и первое — от природы, второе же — привходящим образом (accidentaliter) и в соответствии с употреблением.[12]

Например, когда я говорю: «День» («Dies est») для обозначения в качестве существующего того, что существует, я правильно использую значение (significatio) данного высказывания, потому что оно для этого создано, и в таком случае говорится о правильном обозначении.

Но когда тем же самым высказыванием я обозначаю как существующее то, чего не существует, я пользуюсь им неправильно, потому что оно создано не для этого; и поэтому, в таком случае говорится, что это не есть правильное обозначение. Но в некоторых высказываниях эти две правильности нераздельны, например, когда мы говорим: «Человек есть животное» или «Человек не есть камень».[13]

Ведь это утверждение всегда обозначает как существующее то, что существует, и это отрицание всегда обозначает как несуществующее то, чего не существует; ни первое мы не можем применить для обозначения несуществующего как существующего, так как человек всегда животное, ни второе — для обозначения существующего как несуществующего, так как человек никогда не камень. Итак, начнем расследование с той истины, которую высказывающая речь имеет в силу того, что некто ею правильно пользуется: ибо (именно) в этом значении (истины) (secundum hanc) о речи, обычно, судят как об истинной. О той же истине, которой невозможно не иметь, скажем позднее.

Ученик. Итак, вернись к тому, с чего ты начал: достаточно для меня различил ты между двумя истинами высказывающей речи; покажешь ли, однако, что речь, как ты говоришь, имеет некоторую истину и тогда, когда содержит ложь?

Учитель. Об истине обозначения, с которой мы начали, пока достаточно сказанного. Ведь то же самое правило (ratio) истины, которое мы наблюдали для предложения звучащей речи, следует усматривать для всех знаков, которые существуют для обозначения чего-то как существующего, каковы письмена или знаки пальцами.

Учитель. Представление (cogitationem)[14] мы также называем истинным, когда существует то, что мы, основываясь на рассуждении или на чем-то еще, считаем существующим, и называем (представление) ложным, когда этого не существует.

Ученик. Так принято.

Учитель. Что же, по-твоему, является истиной в представлении?

Ученик. Согласно тому правилу (secundum rationem), которое мы видели для предложения (in propositione), ничто с большим правом не называется истиной представления, как его (представления) правильность. Именно для этого дана нам способность представлять себе нечто как существующее или несуществующее: чтобы мы представляли себе существующим то, что существует, и несуществующим то, чего не существует. Поэтому тот, кто считает существующим то, что существует, считает то, что должно (считать), и постольку представление правильно. Если, значит, истинно и правильно представление, то не по другой причине, как потому, что мы считаем существующим то, что существует, и несуществующим то, чего не существует: не иное есть его истина, как правильность.

Учитель. Ты правильно разбираешь.

Но в воле есть истина, о чем гласит Истина сама, говоря, что «Диавол не устоял в истине».[15] Ведь он пребывал в истине и покинул истину не иначе как волей.

Ученик. Так верую. Ведь, если бы тот, кто единственно вследствие греха покинул истину, всегда хотел того, что должно, то никогда не согрешил бы.

Учитель. Итак, скажи, что ты здесь понимаешь под истиной?

Ученик. Ничего, кроме правильности. Ибо если он, покуда желал должного, для чего ведь и получил волю, пребывал в правильности и в истине, а когда пожелал недолжного, правильность и истину утратил, то не иное здесь можно понимать под истиной, как правильность; поэтому в воле его было — «истина» ли (сказать), «правильность» ли, — не что иное, как желание должного.

Учитель. Хорошо понимаешь.

Однако нужно верить и в то, что истинное в действии (in actione) в не меньшей степени есть истина, как сказал Господь. Ибо «делающий зло ненавидит свет» и «поступающий по правде приходит к свету».[16]

Ученик. Понимаю, о чем ты говоришь.

Учитель. Разбери тогда, если можешь, что здесь есть истина.

Ученик. Если не ошибаюсь, истина и в действии должна быть усмотрена с помощью того же правила, с которым выше мы познали истину и прочих (вещах).

Учитель. Это так. Ведь если дурно действовать (male agere) и творить истину (veritatem facere) суть противоположное, как свидетельствует Господь, говоря: «Кто дурно действует, ненавидит свет» и «Кто творит истину, приходит к свету», то «истину творить» и «доброе творить» — одно и то же.

Ведь «творить доброе» противоположно «творить дурное». Поэтому, если «истину творить» и «доброе творить» суть одно и то же в этом противопоставлении, они неразличны по значению: общее суждение (sententia) о тех, кто делает то, что должно, — «творит доброе» и «творит правильное».

Откуда следует, что творить правильное — значит творить истину.[17] Ведь установлено, что творить истину — значит творить доброе, а творить доброе — значит творить правильное. Поэтому ничто с большей очевидностью не есть истина действия, как правильность.

Ученик. Не вижу нигде погрешности в твоем рассуждении.

Учитель. Посмотри-ка получше, всякое ли действие, которое творит то, что должно, сообразно называть «творить истину»? Бывает ведь действие разумное, каково: «подавать милостыню», и бывает неразумное, каково действие огня, которое греет. Итак, посмотри, подобает ли нам говорить, что огонь творит истинное?