— Я бы показал, насколько он может быть хорош.

На крошечную долю секунды, клянусь, в его глазах мелькает интерес, но затем Мэтт вновь надевает маску безразличия.

— Я все же откажусь.

— Как хочешь.

После короткого душа — стоило прикоснуться к себе, вспоминая пробуждение, как я кончил секунд за тридцать, — я нахожу Мэтта одетым в пляжные шорты и футболку без рукавов.

— Надо было подрочить, — нараспев произношу я.

— А может, я уже?

И у меня снова встает. Этот парень сводит меня с ума.

— Нам надо потрахаться.

Мэтт вздыхает.

— Ну вот опять. И почему же, интересно?

— Выслушай меня. У нас ведь отношения — по крайней мере, до тех пор, пока ты не получишь контракт. Да и после я могу тебе понадобиться, чтобы твои товарищи по команде не подумали, будто ты к ним клеишься. Всем известно, что мы, геи, просто спим и видим, как бы подкатить к натуралам.

Мэтт смеется.

— Точно. Не говоря уже о том, что футболисты — народ безбашенный. Ни за что бы не рискнул.

— Ты только что назвал себя безбашенным?

Мэтт невесело хмыкает.

— Ты, наверное, не обратил внимания, но я в полном дерьме.

— По-моему, мы все там, нет?

— Слушай, мы не будем трахаться. Если переступим эту черту, лучше, как ты утверждаешь, не будет. Все станет только неудобней.

— Верно, но ситуация и так уже довольно неловкая. Назад пути нет. У меня встает только от того, что ты… да просто дышишь. Даже твое дерьмовое отношение начинает заводить.

— Отличный способ затащить меня в постель, — замечает Мэтт.

— А тебе бы хотелось свечей и цветов?

— Отвали.

— Нам не обязательно испытывать взаимную симпатию, чтобы помочь друг другу кончить.

— Могу поспорить, ты говоришь это всем парням.

Как он меня бесит.

— Просто предложил, — отвечаю я, — мы бы выпустили пар, наши отношения стали бы чуть менее фальшивыми и получилось бы, что мы не так уж и обманываем. Плюс оба знаем, что это временно. Вряд ли нам грозит влюбиться друг в друга, притом, что мы едва ладим.

Мэтт пялится на меня в замешательстве.

— Ты реально думаешь, что не нравишься мне? Меня бесит ситуация, а не ты, но лучше держаться в рамках соглашения.

— Почему?

— Мне нужно, чтобы эта стратегия сработала, но ничего не выйдет, если… будет вовлечен секс. Я не заходил так далеко с другими парнями и не собираюсь… — Мэтт захлопывает рот и морщится, как будто сказал что-то лишнее.

Я прокручиваю его слова в голове и подхожу ближе.

— Я тебя сейчас правильно понял?

— Не-а. Забей. Ничо я не говорил.

Не потому ли снова появился говорок?

— Мэтт, сколько у тебя было парней?

Кончики его ушей краснеют.

— Куча.

Я криво улыбаюсь.

— Сверху или снизу? Мне казалось, наш мистер Засранец топ, но теперь уже я ни в чем не уверен.

Мэтт разминает шею.

— Надо пойти пожевать чего-нибудь перед съемками. —

Он пытается уйти, но я хватаю его за руку.

Черт бы побрал эти татуированные бицепсы — такие твердые и аппетитные.

— Ты что, девственник? — хрипло спрашиваю я.

— Нет. — Он отводит взгляд.

Значит, девственник.

— Я делал много… всякого. Это считается.

— Нет, не считается. У тебя когда-нибудь был анальный секс? В любой роли.

— Это не определяющий фактор для секса, знаешь ли.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Тебе-то что? — срывается Мэтт.

— Ну, раньше, когда я предлагал переспать, это было на уровне фантазии. Теперь же я просто уверен, что мы должны это сделать.

Мэтт запрокидывает голову и смотрит в потолок.

— Клянусь, если не отстанешь, следующим заголовком в новостях будет «Мэтт Джэксон убивает своего бойфренда».

— Броскo. Но такой горячий парень как ты в таком возрасте не должен оставаться девственником. Нужно это немедленно исправить.

Мэтт скрипит зубами.

— Увидимся в ресторане. Мне нужно заправиться, чтобы и дальше выносить твою болтовню.

Он уходит раньше, чем я успеваю сообразить, что открыв рот, как обычно, все испортил. Только на этот раз я не специально. Да уж, я совершенно не умею держать язык за зубами.

В свое оправдание могу сказать: кто бы мог подумать, что такой парень, как Мэтт, окажется девственником? Если, оставаясь «в шкафу», он умудрялся получать минет в ночных клубах, то мог бы запросто потащить какого-нибудь парня к себе, или пойти к тому домой для сохранения анонимности. Я даже видел, как народ трахается прямо в клубах, подобных тому, где его застукали.

Но если бы я был двадцатитрехлетним девственником, вряд ли бы захотел, чтобы меня ткнули этим в лицо.

Ух ты, я действительно мудак. Нужно пойти и извиниться. Надеюсь, у Мэтта есть диктофон, потому что Ноа Хантингтон никогда не извиняется. Как правило.

Мэтта нет ни в одном из ресторанов, куда я заглядываю в его поисках, и пока я бегаю от одного к другому, наступает время фотосессии.

В надежде найти Мэтта, я возвращаюсь в каюту, но перед дверью меня ждет только наш миротворец Дэймон и заходит следом.

— Что ты ему сделал?

— Уже нажаловался, да?

— Он отказывается от съемок.

— Хм, не думаю, что это имеет ко мне какое-то отношение. Эти съемки — идиотизм.

— Я думал, ты отнесешься с пониманием. Ты же знаешь, каково это, когда за тобой следят папарацци.

— Я и отношусь. Именно поэтому я считаю, что съемки для журнала Out and Proud — глупая затея. Да, Мэтт должен принять тот факт, что он гей, и не скрываться, но выставлять это напоказ — не лучший вариант. Для его великого гей-интервью следовало пригласить кого-нибудь из «Спортс Иллюстрейтед» или «Футбол — это жизнь».

Дэймон смеется.

— «Футбол — это жизнь»? Нет такого журнала.

— Я что, похож на парня, который знает названия спортивных журналов? Я просто хочу сказать, что любые интервью Мэтта должны быть посвящены футболу, а не его ориентации.

— Когда это ты успел получить степень по общественным связям? И ты до сих пор не ответил, чем его так разозлил.

— Я все исправлю, — отвечаю я. — Возможно, я случайно раздразнил его. Я приведу Мэтта на съемки. Знаю, мы тут повязаны, но, может, когда вернемся, ты пересмотришь наш график. Будем просто заниматься обычными делами, а не позировать для плакатов с ЛГБТ-пропагандой. Если бы Мэтт сам открылся — другое дело, но всем известно, что его вынудили «выйти из шкафа», и теперь все выглядит так, будто он слишком старается.

Дэймон улыбается.

— Что? — спрашиваю я.

— Он тебе нравится.

— Он угрюмый засранец.

— Он тебе по-настоящему нравится.

— Мы что, в десятом классе? Конечно, я бы его трахнул, но всем известно, что я трахнул бы любого, у кого есть член и пульс.

Дэймон смотрит на меня, склонив голову набок.

— Не делай этого.

— Не делать чего?

Его поддразнивание задевает за живое, и я начинаю защищаться. Я знаю Мэтта уже три дня, и большую часть времени он злился. Он мне не нравится. Нет.

— Не надо скрывать чувства под самоуничижением, — говорит Дэймон.

— Когда это ты успел получить степень по психологии? — бросаю в ответ его же слова. — Ладно, сейчас переоденусь и пойду извиняться, а потом устроим шоу. Чем раньше мы это сделаем, тем скорее сможем разбежаться по разным углам корабля.

Я знаю Дэймона восемь лет. Он мне как брат. Поэтому, когда он кивает с самодовольной улыбкой, я практически слышу его мысли.

— У меня нет ничего к Мэтту, — утверждаю я.

— М-м-х-м-м.

Придурок.

***

Мы идем в номер Дэймона, но Мэддокса и Мэтта нигде не видно.

— Молись, чтобы Мэддоксу удалось вбить в него немного здравого смысла, и они уже на берегу, на месте фотосессии, — говорит Дэймон.

— Или что, ты меня уволишь? Не заплатишь? О, минутку, ты же с самого начала не платил.

Дэймон щиплет переносицу.