— Наверное, для меня акцент ассоциируется с деревней, где я вырос.

Ноа прислоняется к раздвижной балконной двери.

— Окей, замечательно. Мы начали ближе узнавать друг друга. Каково в семье с пятью… братьями и сестрами? Или…?

— Два брата и три сестры. Шарлин двадцать один год, Джетро девятнадцать, Дейзи шестнадцать, Фэрн четырнадцать, а Уэйду двенадцать.

Ноа присвистывает.

— Твои родители не слышали о контрацепции?

Я не могу сдержать смех.

— Ты всегда говоришь первое, что приходит на ум?

— Ну, да. Прости.

— Не извиняйся. Ты прав. Мама и папа должны были остановиться на мне. Знаешь, есть люди, которым противопоказано заводить детей. Мои родители точно в этом списке. Может и не на первом месте. Они не совсем монстры — не били нас, одевали и кормили, просто их… никогда не было рядом. Футбол — единственная наша общая с отцом тема.

— Они знали, что ты гей до скандала?

Не знаю, как правильней на это ответить.

— В старших классах был один парень, с которым мы часто дурачились. И думали, что осторожны, но сейчас, оглядываясь назад, я полагаю, мама с папой знали все с самого начала. Перед отъездом в колледж мне недвусмысленно намекнули не возвращаться. Никогда. В Олмстеде у меня была полная стипендия, летняя подработка для оплаты жилья, и на каникулы я домой не ездил. А на втором курсе меня приняли в команду.

— Когда ты последний раз виделся с семьей?

— В тот день, когда уезжал в Нью-Йорк. Я не возвращался, а им не по карману меня навещать. Раньше я мог звонить братьям и сестрам, но теперь и это запрещено. Наверное, одно дело знать и игнорировать мою ориентацию, и совсем другое — постоянно видеть снимки в интернете и новостях.

— Хреново, — тихо говорит Ноа.

— Ну, как сложилось. — Я притворяюсь, что это все не важно, но я так долго ждал от отца слов, что он гордится мной.

Возможно, это очень стереотипно, но я жил и дышал футболом, уверенный, что именно это мне и нужно.

Перед поступлением в колледж я еще сомневался, хочу ли играть, но позже понял, что не могу без этого жить. Футбол у меня в крови. С того момента я играл только для себя.

Ноа отлипает от двери и протискивается к мини-бару.

— Я возьму еще пива. Хочешь?

— Эм, насчет этого. Я вроде как сказал ребятам, что мы пойдем с ними в курительный зал.

Он замирает, еще не коснувшись бутылки.

— Сигары и виски. Даже лучше.

***

Дэймон раздражен. После бара он провожает нас в каюту, чтобы убедиться в нашей готовности к завтрашнему интервью. Но все идет наперекосяк благодаря одному самоуверенному умнику, который ничего не воспринимает всерьез.

Мы уяснили главное: где познакомились, на кого учились, но, похоже, у Ноа синдром дефицита внимания, потому что заставить его сосредоточиться — такое же гиблое дело, как отучить кота лизать яйца.

— Окей, давай попробуем начать с простого, — предлагает Дэймон. — Чем в свободное время любит заниматься Мэтт?

Ноа хмыкает.

— Отсасывать в ночном клубе, наверное, неправильный ответ?

Я со стоном падаю на кровать.

— Все, сдаюсь. Он всегда такой? — Зачем спрашиваю, когда ответ очевиден.

— Проводить время с тобой, тупица, — игнорируя меня, отвечает Дэймон. — Знаешь, нормальным парам нравится быть вместе каждую свободную минуту. А раз у спортсменов такой роскоши нет — правильный ответ: проводить время с тобой.

— Но это так… сахарно, — возражает Ноа.

— Нам нужно продать этот «сахар». — Дэймон пытается сохранять спокойствие, но получается плохо.

— Тростниковый или рафинад?

Дэймон встает.

— По моему опыту, разговаривать сейчас с ним бесполезно. Прости, Мэтт. Я пытался.

— И тебе, блядь, того же, — кричу ему в спину.

— Как непрофессионально, — заявляет Ноа. — Но, по крайней мере, сработало. Чем хочешь заняться? Выпить? Перекусить? По-моему, здесь есть дурацкое магическое шоу…

Я сажусь и недоверчиво смотрю на Ноа.

— Ты специально так себя вел, чтобы не отвечать на назойливые вопросы?

Он улыбается.

— Всегда пожалуйста.

— Но нам нужно все это знать.

— Нет, не нужно. Сами разберемся, ничего сложного.

— А если нас подловят на вранье?

— Мы же только что влюбились, — говорит Ноа. — И не должны тут же доказывать, что мы родственные души и сразу это поняли. Вполне нормально, что мы не знаем всех мелочей.

— А что, если спросят о твоей семье?

Обычно яркие и живые глаза гаснут.

— Я разберусь со всеми политическими вопросами. Меня этому с рождения учили.

— Но не меня. Что, если я все испорчу?

— Тогда встанешь в очередь за пособием по безработице. — Он шутит, но я-то не в настроении. Ноа, видимо, понимает и тут же извиняется. — Не волнуйся. Это всего лишь интервью для журнала, который вряд ли кто-то будет читать.

Я фыркаю.

— Чушь собачья, и мы оба это знаем. Одна фотография разрушила мою карьеру, и для ее восстановления потребуется хренова куча положительных статей.

С громким вымученным стоном Ноа подходит к мини-бару и берет свежее пиво. Холодильник, похоже, бездонный. Горничные в наше отсутствие пополняют запасы, как ниндзя.

— Хорошо, — сдается он. — Давай по горло напичкаем друг друга максимальным количеством информации, но совместим приятное с полезным.

— Ты что, не можешь находиться в одном помещении со мной без выпивки?

— Так я легче переношу свое положение.

— Ну спасибо, — бормочу я. — Вопрос: чем любит заниматься Ноа в свободное время? Ответ: пить.

Ноа прислоняется к стене маленькой каюты и делает большой глоток пива.

— Я могу придумать способ повеселее, но тебе он не понравится.

Даже спрашивать не хочу, потому что голодный взгляд Ноа говорит сам за себя, и я никак не стану реагировать.

Я быстро встаю, потому что кровать внезапно кажется очень заманчивым местом. Мне снова хочется поцеловать Ноа, прижаться к нему…

— Думаю, ты прав. Пользы от этого никакой. Пойдем на шоу.

Я замечаю самодовольный вид Ноа и понимаю, что снова попался на его уловку. Он с самого начала не собирался отвечать на дурацкий допрос Дэймона и специально довел нас обоих до ручки.

Не знаю, злиться или восхищаться.

Глава 6

НОА

Уже второе утро я просыпаюсь в объятиях гиганта. Спина взмокла, но я наслаждаюсь теплом и чувством легкости, оттягивая момент пробуждения от временного, но сладкого безумия. Я же не люблю обниматься. Не-а. Без вариантов.

Я отталкиваю Мэтта.

— Для того, у кого никогда не было парня, ты большой любитель потискаться.

— Это не я, это все мои руки, — зевает Мэтт. — Когда сплю, я их не контролирую.

Он перекатывается на спину, потягиваясь длинным телом, и простыня сползает к узкой талии.

— Во сколько фотосессия? — спрашиваю я.

— Как только причалим.

Я неторопливо выползаю на балкон. Мы еще в пути, но если хорошенько высунуться за перила без риска грохнуться, вдалеке можно разглядеть землю.

— Я в душ, — сообщаю я. — Заодно передерну. Если, конечно… — Я скидываю боксеры, и мой вставший член шлепается о живот. — … ты не хочешь присоединиться?

Понятия не имею, что творю. Хочу, чтобы Мэтт повелся, или просто прикалываюсь? Не уверен. Зная себя, думаю, второе, но, если бы он согласился, смог бы я сделать вид, что пошутил?

— Обойдусь, спасибо.

Ха. Не повелся. Я прохожусь взглядом от его каменного пресса к образовавшейся «палатке» из простыни. Окей, все-таки повелся, но поддаваться не собирается.

— Ладно, но ты тоже разберись со своей проблемой. Знаешь, скорее всего, мы весь день проведем в плавках. В масле, вплотную друг к другу. Хочешь засветить в журнале стояк?

— Не так уж ты на меня и влияешь. Я справлюсь.

— Чушь собачья, — закашлявшись, выдавливаю я.

— Просто химия. Твой хамский язык отбивает любое желание. — Мэтт пытается скрыть ухмылку.