Разговор у нас выдался долгим. По моим ощущениям, прошел не один час, но костерок не потух, все так же булькало, не думая выкипать, варево, да и солнце на небе не сдвинулось ни на миллиметр. Шаман оборвал разговор на полуслове, наклонил голову, будто прислушиваясь к чему-то.

— Тебе пора, Коцюба. У вас там уже прошло десять минут, и Габи уже отчаялся. Как бы не посчитали тебя мертвым. Иди, — приказал он, — попей водички из реки. — Я не стал спорить с хозяином этого места, спустился к реке, зачерпнул горстью ледяной воды. Она оказалось неимоверно вкусной, я пил ее с ладоней, и никак не мог напиться.

— Хватит! Возвращайся, — окликнул меня шаман. Я подчинился, вылез назад. Шаман окунул ложку в котелок, зачерпнул, подал мне: — пей!

Я спросил у него:

— Вопрос напоследок, шаман. Как я с тобой смогу связаться оттуда, когда вернусь?

— Во сне увидимся, может быть. Пей.

Я секунду помедлил, хотелось еще что-то спросить но шаман разволновался.

— Да пей же! — зашипел он. Я отхлебнул. Ну и мерзость, я с трудом подавил рвотный рефлекс, но, подчиняясь шаману, выпил все до дна. И, что за напасть, опять выключили свет.

Пришла боль, она разрывала грудь и живот, я скорчился, попытался встать, опираясь на правую руку. Все было как в тумане, где-то высоко надо мной плавали желтые пятна света. Встать я не смог, только дернулся. Услышал вдали звонкий детский голос:

— Он очнулся, он жив!

Потом мне на лоб легла ладошка, и боль сразу же отступила. А затем пришел сон, просто сон, без сновидений.

В следующий раз я очнулся ночью. Ничего не болело. Левая рука была замотана бинтами. Я открыл глаза, и прохрипел:

— Где я?

Спросил несколько раз, наконец, сонный голос Алины ответил:

— Дома, в своей постели. Хочешь пить? — спросила она.

— Тетенька, дайте попить, а то так есть хочется, аж переночевать негде… — я, и правда, чувствовал себя неплохо. Попробовал встать, но головокружение тут же опрокинуло меня назад на подушку.

— Лежи-лежи, тебе нельзя вставать. Выпей вот, — Алина поднесла к моим губам чашку. Я начал жадно пить, часть питья пролилась по щекам на подушку. — Спи давай, тебе надо восстанавливаться. И не думай вставать, тебе еще нельзя.

Я охотно последовал ее совету, и опять провалился в сон.

Выздоравливал я быстро. Через неделю уже смог, осторожно переставляя ноги, по стенке, дойти до туалета. Индиго сотворили чудо, они не просто вернули меня к жизни, но и неимоверно ускорили процесс регенерации тканей. Вот только с рукой ничего сделать не смогли, вместо указательного и среднего пальцев остались обрубки. Я лежал в комнате один, Вайнштейна от меня отселили, на его кровати спал тот, кого назначали сидеть у моей койки, это были или Алина, или Мишка, или Габи. Приходил Медведь.

— Прости, Медведь, за Рому, — повинился я перед ним. Он ничего не ответил, только хлопнул меня по плечу. Потом долго сидел рядом, но так ничего и не сказал, ушел восвояси. За время моей болезни у моей постели побывали все, ну, или, почти все. О делах не разговаривали, старались беречь мои нервы. Один Летун не выдержал, пришел, положил мне на грудь какой-то листок, улыбаясь, поздравил меня:

— Поздравляю! Вчера мы провели выборы. Временный Комитет реорганизован в постоянный. Меня избрали председателем, ты — второй в списке! Нас избрали на год. Читай.

Я поднес к глазам листок, что принес Летун. Листок гласил:

Коротко и ясно, никакой воды.

— А кто такой этот Ли? — спросил я, хотя, в принципе, понял — кто.

— Ли сменил Чена, — ответил Летун, — наш человек.

— Ясно, — кивнул я, — а Вайнштейн? Почему его не избрали?

— Да как тебе сказать…, - замялся Летун, — его за психа посчитали, он в своих теориях иногда перегибает палку. Да и потом, насчет тебя все ясно, насчет Медведя или Алины тоже, все вас знают, вы на виду, как и я. Вишневецкий и Райво просто уважаемые люди, Семьи у них большие. Сергею припомнили его пьянство, в день боя его многие видели в совершенно непотребном виде. За Ли проголосовали все его соплеменники, как один.

— Неудивительно… — проворчал я, — развели демократию.

— Ну, вот, поэтому за Вайнштейна почти никто не проголосовал. Он обиделся, никуда не ходит, сидит в обнимку с бутылкой. Алина к тебе его не пускает.

— И правильно делает, нечего больного тревожить! — надвинулась на Летуна появившаяся в дверях Алина, Летун сразу стал меньше ростом. Железный человек Алина, особенно когда чувствует за собой правоту.

— Ладно, ты выздоравливай побыстрее. Работы полно, ты нам нужен! Масса нерешенных вопросов! — под испепеляющим взглядом Алины Летун откланялся и ушел.

— Алина! — позвал я. Она подняла голову от книжки, — что там с Гельманом?

— Тебе нельзя волноваться, лежи! — сказала она, и в голосе прозвенела сталь.

— Я не знаю, чем все кончилось, и оттого все время волнуюсь. Меня это ужасно беспокоит, — зашел я с другой стороны. Это сработало, Алина нехотя ответила:

— Когда ребята решили, что ты умер, они сбросили его в ущелье. Говорят, он сразу не умер, и долго оттуда кричал…

— Ему повезло, — медленно проговорил я, — у меня бы так легко не отделался. А Фрайман?

— Его не нашли. Говорят, его уже год никто не видел, может, его вообще не было, с самого начала. Всем Гельман рулил.

— А как у Гельмана оказалась одежда одного из наших?

— Я точно не знаю, — ответила Алина, — но, говорят, что когда те бежали, они его с собой не взяли, бросили. Он спрятался там где-то. Потом наши там все проверяли, и этот мальчик, младший брат рыжего Гриши, оказался один. Гельман его задушил, забрал одежду, лицо измазал грязью, чтоб не узнали, и пошел на выход. Когда ты его опознал, начал стрелять. Говорят, Гриша очень из-за брата переживает…

— А… — только я намылился задать еще вопрос, как Алина меня оборвала:

— Все, отдыхай, не то позову Габи, он тебя усыпит. Тебе нужен покой, вот и лежи спокойно.

— Лежу, лежу, — согласился я. И правда, когда бы я еще так отдохнул…

Отдых быстро закончился. Только я начал передвигаться с палочкой, как на меня насели Летун с Вайнштейном. Нужно был готовить проект конституции, прописывать основные принципы, подводить, так сказать, базу под решение народа. А то объявить Республику объявили, а какой она будет, никто и ведать не ведает. Получилось так, что народ из нашего комитета, под разными предлогами от этого отмазался, остались мы с Летуном. Остальные сказали, что заранее одобряют любое решение, как сказал Вайнштейн, они выдали нам мандат. Мандат там, или не мандат, а работка у нас началась адова. Вайнштейн хоть и не состоял в комитете, но без него мы бы не обошлись, это было ясно с самого начала. Поломавшись для виду, он согласился нам помочь. Мы сидели втроем, чаще всего по ночам, спорили, обсуждали, писали, стирали, снова писали. Законотворчество оказалось сложным делом.

— Классическая демократическая республика отпадает, — поправляя на носу очки, говорил Вайнштейн, — вообще, форма государственного устройства, как до Песца, нам не годится.