Вода в кастрюле кипела, я убрал огонь на минимум, чтобы через оставленную дырочку вырывалось как можно меньше пара. Заглянул внутрь — пар, сконденсировавшийся на перевернутой крышке, по капельке стекал в плававшую миску, за полчаса миска наполнилась на две трети. Слив полученную пресную воду в бутылку, я долил в кастрюлю свежей воды, а в верхней полностью сменил. Проблема с питьевой водой решена, пока есть газ, у меня будет вода. Насколько хватит газа, я старался не думать.

Когда мы последний раз выходили на яхте в море, у Марины порвался пакет с продуктами, и его содержимое высыпалось на пол в жилом отсеке. Понятно, что все вымести не удалось, да никто особо и не старался. Настил на яхте был собран из деревянных реек, сбитых решеткой, я отодрал эти рейки, и аккуратно собрал все, что под ними было, набралось немного крупы, успевшей засохнуть кукурузы, какие-то огрызки сухофруктов. Я ссыпал все на стол, отделил явно несъедобные, гнилые куски, остальное аккуратно сложил в банку с завинчивающейся крышкой. Пошарив по углам, нашел десяток обгрызенных куриных костей, Дик, пес Вишневецкого, вечно растаскивал еду по углам. Теперь остатки его пиршества пополнили мои запасы продовольствия. Настоящей находкой стала банка кильки в томате, которую я обнаружил под раковиной.

Я растягивал еду и воду, как мог, варил супчик — бросал в кастрюлю жменю крупы, кильку, крошил растолченную куриную кость, полчаса варил, и быстро глотал. Вкус у варева был отвратительный, но в моем положении выбирать не приходилось. Конечно, этого было недостаточно, на третий день я уже с трудом поднялся с койки. Глядя в зеркало, я видел там исхудавшего, обросшего, незнакомца с лихорадочно горящими голодными глазами. Перебарывая лень, брился забытой кем-то одноразовой бритвой, раздевшись, обливался холодной морской водой, но через неделю голодного сидения и на это уже сил не хватало. Дни я проводил на корме, пытался рыбачить, но так ничего и не поймал. Сидел, смотрел на море, и думал, думал…

Мысли меня посещали невеселые, мрачные. Было отчего загрустить — я потерпел неудачу по всем фронтам, упустил все шансы, что судьба мне давала. Друзья убиты, дело, которому отдано столько сил, проиграно, пацан, который был мне как сын, предал. Горше всего было осознавать правоту Джека. Он говорил, что будущего у нас нет, и только теперь я понял, насколько он был прав. Песец дал нам свободу, мы могли построить свою жизнь так, как захотим Весь мир лежал у наших ног. И как мы ее использовали? Чуть только перспектива смерти от холода и голода отодвинулась, мы стали заниматься любимым делом людей с древних времен: воевать. «Свобода от» не дала нам ничего, «свободу для» мы использовали для разрушения и убийств. Люди действительно тупиковая ветвь, будущее за индиго. Иногда я ловил себя на злорадной мысли, что Эран ничего не добился, индиго все равно не останутся. Они уйдут от людей и построят свое общество, подальше от стада злобных обезьян с отвертками. Индиго ушли бы и от нас, а уж от фашиста Барзеля и подавно уйдут. Заставить их остаться он не сможет, а предложить им нечего, что он может им предложить? Ударный труд на благо чмуликов? Впрочем, что мне до этого, моя жизнь кончена. Ну, протяну еще недельку-другую, и все, конец истории.

Доведенный этими мыслями до отчаяния, я однажды спустился вниз, достал пистолет, приставил к голове, и долго сидел на койке, убеждая себя нажать на спуск, но так и не нажал. С матом я отбросил пистолет в угол, с трудом подавив желание выкинуть его за борт, чтобы не соблазнял меня. Нет уж, я и так не стану стреляться, еще поживу, хоть день, да мой.

На девятый день я проснулся оттого, что слетел с койки на пол. Яхту швыряло из стороны в сторону, в иллюминаторах было темно, волны с грохотом били о борт. Шатаясь, я добрел до ведущей на корму двери, распахнул ее, на меня тут же обрушилась волна, приложив о косяк. Промокший до нитки, я протер глаза, и увидел, что вокруг яхты стеной стоят волны, высотой с трехэтажный дом. Сверкали молнии, по небу неслись черные облака, выл ветер. Яхта скрипела и содрогалась под ударами волн. Я быстро отпрянул вглубь яхты, захлопнул и задраил дверь. Возникла мысль надеть спасательный жилет, но я отбросил ее, все равно в такой шторм никаких шансов выжить нет. Оставалось надеяться, что яхта выдержит, если же нет… значит, нет. Я лег на койку, и стал ждать. Шторм продолжался несколько часов, потом пошел на спад, ветер стал стихать, волны уже не валяли яхту с боку на бок. К вечеру ветер стих, уплыли облака, и я долго смотрел на звезды, сидя наверху.

Наутро обнаружилось, что яхта тонет. Шторм не прошел даром, он что-то повредил, и яхта медленно, но верно наполнялась водой. Я пытался обнаружить течь, но безрезультатно, текло где-то за обшивкой, а где — непонятно. Вода прибывала быстрее, чем я вычерпывал, и скоро стало ясно, что она утонет. Я собрал остатки еды в полиэтиленовый мешок, взял бутылку с водой, и надел спасательный жилет. Потом отстегнул контейнер с плотом, и бросил его за борт, выдернув чеку. С громким хлопком контейнер распался на две половинки, и ушел под воду, а на воде надуваемый сжатым воздухом, стал разворачиваться плот. Плот, это такая надувная платформа из плотного непромокаемого брезента, с чем-то вроде палатки наверху, оранжевого цвета. Я уже было собирался перелезть на него, как вспомнил о пистолете, и полез внутрь яхты. Воды там уже было по колено. Я прошел к ящику, где лежал пистолет, достал его, и сунул за пояс, затем, секунду поколебавшись, открыл соседний ящик, и достал флаг. Эран, наверное, думал, что увидев все, что осталось от Республики, я возрыдаю и тут же застрелюсь, но его расчет не оправдался. Я не был фетишистом, и к любым символам был равнодушен, но этот флаг напоминал мне о друзьях, о тех, за чью смерть я так и не отомстил. Я взял сверток с флагом, и вышел назад на корму. Подтянув за конец плот, я бросил внутрь бутылку с водой, и сверток с флагом, затем перелез через борт, и плюхнулся в воду, два гребка, и я оказался у плота. Ослабевшие руки отказывались подчиняться, и на плот я залез только с третьей попытки. Яхта затонула через полчаса, к тому времени плот уже отнесло от нее.

Оказалось, что на плоту был запас воды и продовольствия на четырех человек, шесть литров воды, и сухпаек. И, хвала Вишневецкому, вода оказалась свежая. Появилась надежда прожить еще немного.

Я растягивал оставшуюся воду и еду как мог. Прошло еще три дня, и еще три дня. Я лежал на плоту, головой к выходу, и смотрел на небо. Сил двигаться не было, я просто лежал, и смотрел. Начались галлюцинации: прилетел шаман, и усевшись на конек крыши «палатки», болтая ногами, заговорил:

— Что, Коцюба, — голосом Эрана проквакал шаман, — довели тебя старые методы? Ай-яй-яй, не оправдал ты моих надежд, — я махнул на него рукой, и он растворился в воздухе, а на его место тут же спланировал Вайнштейн.

— На флаг и герб равняйсь! — прокричал он, и лицо его скривилось, он заплакал.

Я стал забываться, с кем-то спорил, ругался, и уже не в состоянии был отличить сон от яви. Так прошло еще несколько дней, не знаю, в какой-то момент я перестал их считать. Кончилась вода, и остатками сознания я понял, что — все, скоро моя история кончится. Сбывался сон, что приснился мне в день Песца: скоро я умру, умру в одиночестве. Я уже давно на плоту, и знаю, что никто не придет мне на помощь, никто не пришлет за мной спасательный вертолет. Нет больше никаких вертолетов, потому что никого, кроме меня в мире не осталось.

Когда сквозь плеск волн ветер донес до меня еле различимый звук мотора, я принял его за галлюцинацию. Впрочем, терять было нечего, с трудом дотянувшись до кармана «палатки», я достал ракету, и, отставив ее в сторону, дернул за шнурок. С шипением ракета унеслась в небо, а я опять растянулся на плоту. Зачем-то я взял сверток с флагом, и прижал его к груди. Шум приближался, вскоре над плотом, заслонив солнце, навис борт корабля. С плота он казался неимоверно высоким, избитый волнами, покрытый серой краской, весь в потеках ржавчины, он доставал до облаков. Раздалась пронзительная трель звонка, какие-то голоса, затем с борта, точно ангел, спустился человек. Он покачался на тросе, примериваясь, зацепил плот ногой, подтянул, и встал на него, так, что моя голова оказалась точно между его ботинок. Лица его я не разглядел, оно терялось в ореоле света. Повернув голову вверх, он что-то крикнул, оттуда прилетела веревка. Он приподнял меня, попытался вырвать у меня из рук сверток но я напряг все силы, и не отдал, тогда он продел у меня подмышками веревку, завязал узел, и махнул рукой. Веревка натянулась, меня стали медленно подымать, плот становился все меньше. Меня подняли, и множество рук осторожно подхватили меня, и уложили на палубу. Я лежал на палубе, и чувствовал спиной, как где-то внизу ворочается, дышит мощная машина. Надо мной, склонившись, стояли моряки, они оживленно о чем-то переговаривались на непонятном языке, часто повторяя слово «лавай».