– До сих пор я не знала, что такое любить, – проговорила она. Утер привлек ее к себе, и Игрейна, чувствуя, как под его тяжестью по телу ее разливаются тепло и сладость, вновь потянулась к его губам и, потрясенно вздрогнув, пробудилась и обнаружила, что Горлойс во сне заключил ее в объятия. Все ее существо еще изнывало от сладостного томления сна, так что она с дремотной покорностью обвила руками его шею… но очень скоро занервничала, с нетерпением ожидая, когда он закончит и вновь погрузится в тяжкий, перемежающийся стонами сон. А она лежала, не засыпая, дрожа всем телом и гадая, что такое с нею произошло.

Совет длился всю неделю, и каждый вечер Горлойс возвращался домой бледный и злой, измученный пререканиями.

– Мы тут сидим и языками треплем, – однажды выкрикнул он, – а на побережье, чего доброго, саксы готовятся идти на нас войной! Или эти дурни не знают, что наша безопасность целиком зависит от союзных войск, удерживающих Саксонский берег, а они пойдут только за Утером либо за одним из своих! Неужто Лот настолько настроен против Утера, что предпочел бы встать под знамена размалеванного вождя, который поклоняется лошади!

Даже прелести ярмарки померкли; неделя выдалась дождливая, побывав на рынке второй раз, Игрейна закупила иголок и теперь сидела дома, приводя в порядок Горлойсову одежду и свою собственную и жалея, что у нее под рукою нет ткацкого станка. Часть приобретенной ткани она пустила на полотенца и принялась подрубать их и обшивать по краю цветной ниткой. На второй неделе у нее начались месячные, и молодая женщина пришла в смятение, точно ее предали; выходит, Горлойс все-таки не заронил в нее семя столь желанного ему сына! Ведь ей еще и двадцати нет; не может того быть, что она уже бесплодна! Игрейна вспомнила слышанную где-то старую байку о женщине, что вышла замуж за старика и никак не могла родить ему сына, – до тех пор, пока не убежала как-то ночью из дому и не возлегла с пастухом на пастбище; то-то порадовался дряхлый муж здоровенькому, отменному мальчонке! А если она и бесплодна, негодующе думала Игрейна, так это скорее вина Горлойса, а никак не ее! Это он стар, это его кровь разжижена годами войн и походов! И тут Игрейна вспомнила о своем сне, разрываясь между чувством вины и страхом. Так рекли Мерлин и Вивиана: она родит сына королю, сына, который исцелит землю от раздоров. Горлойс сам говорил: если бы Амброзий оставил сына, никакого разлада и не возникло бы. Если Утера объявят Верховным королем, ему и впрямь понадобится безотлагательно обзавестись сыном.

«А я – молода и здорова, будь я его королевой, я бы подарила ему сына. -… И вновь возвращаясь к этой мысли, женщина с трудом сдерживалась, чтобы не зарыдать от внезапно накатившего безысходного отчаяния. – Я – замужем за стариком, в девятнадцать лет моя жизнь уже кончена. С тем же успехом я могла бы быть древней, дряхлой старухой, которой уже все равно, жива она или мертва, такой остается лишь сидеть у огня и размышлять о Небесах!» Игрейна легла в постель и сказала Горлойсу, что больна.

Как– то раз на неделе, пока Горлойс был на совете, в гости к ней заглянул Мерлин. Игрейне отчаянно захотелось выплеснуть на друида всю свою ярость и все свое горе: кто, как не он, это все затеял, она была всем довольна, смирилась со своей участью, пока Мерлина не прислали пробудить ее от забытья! Но о том, чтобы нагрубить Мерлину Британии, даже помыслить невозможно, отец он тебе или не отец!

– Горлойс говорит, ты больна, Игрейна. Может ли мое искусство целителя хоть чем-то помочь тебе?

– Разве что ты вновь сделаешь меня молодой, – в отчаянии подняла глаза Игрейна. – Я чувствую себя совсем старой, отец, – о, какой старой!

Мерлин ласково погладил блестящие, отливающие медью локоны.

– Я не вижу ни седины в твоих волосах, дитя, ни морщин у тебя на лице.

– Но жизнь моя кончена, я – старуха, замужем за стариком…

– Ну, тише, тише, – успокаивающе проговорил он. – Ты очень устала, ты больна, вот сменится луна, и ты почувствуешь себя куда лучше. Так оно лучше, Игрейна, – добавил он, внимательно поглядев на нее, и молодая женщина внезапно поняла, что друид читает ее мысли. Ощущение было такое, точно он напрямую обращается к ее сознанию, повторяя то, что сказал в Тинтагеле: «Ты не родишь Горлойсу сына».

– Я чувствую себя… точно в ловушке, – проговорила она, опустив голову, зарыдала и более не произнесла ни слова.

Мерлин погладил ее растрепанные волосы.

– Для твоего теперешнего недуга отдых – лучшее лекарство, Игрейна. А сны – вот верное лекарство от твоих невзгод. Я, повелитель снов, пошлю тебе видение, и оно исцелит тебя. – Друид простер над ней руку в благословляющем жесте и ушел.

Молодая женщина гадала про себя: что, если Мерлин и впрямь что-то с нею сделал, или, может быть, всему виной чары Вивианы… что, если она все-таки зачала ребенка от Горлойса и выкинула плод, такое порою случается. Игрейна даже вообразить себе не могла, чтобы Мерлин подослал к ней людей подмешать ей в пиво каких-нибудь трав или зелий, но что, если он в силах достичь того же при помощи магии и заклинаний? И тут же подумала: пожалуй, все к лучшему. Горлойс стар, она сама видела призрак его смерти; или она хочет в одиночестве растить его сына? Когда в тот вечер Горлойс вернулся домой, ей вновь померещилось, что за его спиной маячит зловещая тень, предвестник смерти: над глазом – рана от меча, лицо осунулось, искажено отчаянием и горем. Игрейна отвернулась от мужа – ощущение было такое, будто ее обнимает мертвец.

– Ну, право же, радость моя, не горюй ты так, – успокаивающе проговорил Горлойс, присаживаясь на кровать рядом с нею. – Я понимаю: ты расхворалась, чувствуешь себя совсем несчастной, наверное, по дому и по дочке соскучилась, но осталось уж недолго. У меня есть для тебя новости: ты только послушай – и все узнаешь.

– Неужто совет близок к тому, чтобы избрать наконец короля?

– Возможно, что и так, – отвечал Горлойс. – Ты слышала, какая нынче на улицах суматоха царит? Так вот: Лот Оркнейский и северяне отбыли восвояси, они наконец-то вполне уразумели, что Лоту Верховным королем не бывать – раньше солнце и луна одновременно взойдут на западе! – и уехали прочь, а остальные остались исполнять то, чего, как мы знаем, пожелал бы Амброзий. На месте Утера – а я ему так прямо и сказал! – я бы не стал разгуливать в одиночестве после заката; Лот уехал злой и обиженный – ни дать ни взять дворняга, которой хвост отрубили, а насколько я его знаю, он вполне способен подослать к Утеру человека с кинжалом.