– Проси меня о чем хочешь, сестра, и я с радостью исполню твою просьбу, если только это в моих силах.

– Ты сделал моего сына герцогом Корнуольским, но он плохо знает Корнуолл. Я слыхала, что герцог Марк объявил эти земли своими. Не согласишься ли ты съездить со мной в Тинтагель, чтобы разобраться с этим делом и притязаниями Марка?

Артур явственно расслабился. Неужто он думал, что Моргейна вновь поведет речь об Эскалибуре? «Нет, брат мой, я никогда больше не сделаю этого при твоем дворе; когда я в следующий раз заявлю права на Эскалибур, это произойдет в моей стране, в месте Силы Богини».

–  Я уж даже и не упомню, сколько лет я не был в Корнуолле, – сказал Артур. – Но я не могу оставить Камелот до тех пор, пока не минет летнее солнцестояние. Однако, если ты согласишься задержаться в Камелоте и пожить у меня в гостях, мы сможем потом вместе съездить в Корнуолл и посмотреть, осмелится ли герцог Марк или кто-либо еще оспаривать права Артура и Моргейны, герцогини Корнуольской.

Король повернулся к Кевину.

– А теперь довольно с нас бесед о возвышенном. Лорд Мерлин, я не стал бы тебе приказывать петь перед всем моим двором, но здесь, в моих покоях и в обществе моих родичей, могу ли я попросить тебя спеть?

– С удовольствием, – отозвался Кевин, – если леди Гвенвифар не возражает.

Он взглянул на королеву, но та промолчала. Тогда Кевин прижал арфу к плечу и заиграл.

Моргейна тихо сидела рядом с Уриенсом и слушала музыку. Воистину, Артур преподнес своей семье королевский дар – игру Кевина. Гвидион слушал, словно зачарованный, обхватив руками колени. «По крайней мере, в этом он – мой сын», – подумала Моргейна. Уриенс слушал с вежливым вниманием. Моргейна на мгновение подняла глаза и встретилась взглядом с Акколоном. «Нам непременно нужно как-то встретиться сегодня ночью, даже если мне придется дать Уриенсу сонное зелье. Мне столько надо ему сказать…» И Моргейна опустила глаза. Чем она лучше Гвенвифар?…

Уриенс держал жену за руку, нежно поглаживая пальцы и запястье. Он коснулся синяков, оставленных сегодня им же самим, и вместе с болью Моргейна ощутила вспышку отвращения. Если Уриенс того пожелает, она должна будет лечь с ним в постель; здесь, при христианском дворе, она была не более чем его собственностью – словно лошадь или собака, которую он может погладить, а может и ударить, как ему заблагорассудится!

Артур предал и Авалон, и ее саму. Уриенс ее обманул. Кевин – и тот ее предал…

Но Акколон ее не подведет. Акколон будет править от имени Авалона – тот самый король, чей приход предвидела Вивиана. А после Акколона на престол взойдет Гвидион, король-друид, владыка Авалона и всей Британии.

«А над королем будет стоять королева, правящая от имени Богини, как в былые времена…»

Кевин поднял голову и взглянул в глаза Моргейне. Содрогнувшись, Моргейна вспомнила, что ей следует скрывать свои мысли.

«Он наделен Зрением, и он – человек, Артура. Кевин – Мерлин Британии, но при этом он мой враг!»

Но Кевин лишь мягко сказал:

– Раз уж здесь семейный вечер, могу ли я попросить леди Моргейну спеть? А то мне тоже хочется послушать музыку…

И Моргейна заняла его место, чувствуя, как ее руки сами тянутся к арфе.

"Я должна очаровать их, – подумала Моргейна, – чтобы им и в голову не пришло ничего дурного". И она коснулась струн.

Глава 7

Когда они остались вдвоем в своих покоях, Уриенс сказал:

– А я и не знал, что Марк вновь оспаривает твои права на Тинтагель.

– Ты столького не знаешь, муж мой, что твое незнание неисчислимо, словно желуди в лесу, – раздраженно огрызнулась Моргейна. Подумать только, когда-то ей казалось, что она сможет терпеть этого дурака! Ну да, он добр, он никогда не обходился с нею дурно – но его глупость несказанно раздражала Моргейну. Ей хотелось остаться одной, обдумать свои планы, посоветоваться с Акколоном – а вместо этого приходится утихомиривать старого идиота!

– Я желаю знать, что ты задумала, – мрачно и упрямо произнес Уриенс. – Я сердит на тебя. Если тебе не нравится то, что происходит в Тинтагеле, почему ты не посоветовалась со мной?

Я – твой муж, и ты должна была рассказать обо всем мне, прежде чем жаловаться Артуру!

В угрюмом голосе старого короля промелькнула нотка ревности, и до потрясенной Моргейны вдруг дошло, чем это вызвано: Уриенс лишь сейчас узнал то, что она скрывала от него все эти годы – имя истинного отца ее сына. Неужто Уриенс считает, что четверть века спустя она до сих пор сохраняет подобную власть над своим братом, и все благодаря событию, которое лишь дураки да христиане могут считать грехом? «Ну что ж, раз у него не хватает ума сообразить, что происходит прямо у него на глазах, почему я должна растолковывать ему все шаг за шагом, словно несмышленому ребенку?»

–  Артур недоволен мною, потому что думает, что женщине не подобает пререкаться с ним, – все так же нетерпеливо пояснила Моргейна. – Потому я и попросила его о помощи, чтобы он не подумал, будто я бунтую против него.

Она предпочла этим и ограничиться. Да, она – жрица Авалона и не станет лгать. Но она и не обязана говорить всю правду. Пускай Уриенс считает, что она всего лишь желала уладить ссору с Артуром.

– Какая ты умная, Моргейна, – сказал Уриенс, погладив жену по руке.

Моргейна вздрогнула. Он уже и позабыл, что сегодня поставил ей синяки! Она почувствовала, что у нее дрожат губы – словно у ребенка. «Я хочу Акколона! Я хочу лежать в его объятиях, чтобы он ласкал и утешал меня! Но здесь нам даже для того, чтобы просто встретиться и поговорить наедине, придется как-то исхитряться!» Моргейна гневно смахнула слезы. Теперь лишь сила сможет защитить ее. Сила и скрытность.

Уриенс сходил облегчиться и вернулся, позевывая.

– Стражник прокричал полночь, – сказал он. – Пора ложиться спать, леди.

Он принялся снимать праздничный наряд.

– Ты не сильно устала, дорогая?

Моргейна не ответила. Она знала, что стоит ей сейчас сказать хоть слово, и она расплачется. Уриенс принял ее молчание за знак согласия; он притянул Моргейну к себе, уткнувшись лицом в ее шею, потом увлек жену к кровати. Моргейна подчинилась, но подумала, что нужно будет отыскать какое-нибудь заклинание или травы, чтоб положить конец этой чрезмерно затянувшейся энергичности супруга. Проклятье, в его-то возрасте он давно уже должен был утратить мужскую силу! И если это произойдет, никому и в голову не придет, что тут замешано чародейство. Некоторое время спустя Моргейна задумалась: а почему она больше не может с безразличием повернуться к Уриенсу и бездумно позволить делать все, что он хочет – как бывало много раз за эти долгие годы… В чем, собственно, дело? Почему она должна обращать на него больше внимания, чем на какое-нибудь заблудившееся животное, обнюхивающее ее подол?