Артур рассмеялся, но в смехе его прозвучали беспокойство и неловкость.

– Ты думаешь, нам еще потребуются боевые кони? Хвала Господу – со времен битвы при горе Бадон в этой стране царит мир…

– Ты забыл о Луции, – заметил Гвидион. – Если я что и понял в своей жизни, так это то, что мир не может длиться вечно. Бешеные норманны высаживаются со своих драккаров на наш берег, а когда люди взывают к твоим легионам о помощи, то в ответ слышат лишь, что все соратники Артура разъехались невесть куда в поисках душевного покоя. И потому люди идут за помощью на юг, к королям саксов. Но, несомненно, когда поиски Грааля завершатся, их взоры снова обратятся к Камелоту – и мне кажется, что в тот день нам будет сильно не хватать боевых коней. Грааль и прочие дела отнимают у Ланселета столь много времени, что он уже не успевает следить за королевскими конюшнями.

– Я же уже сказал, что желаю видеть в должности конюшего тебя, – ответил Артур, и его голос отозвался в душе Гвенвифар болью. Он звучал по-старчески брюзгливо, и в нем не слышалось более прежней силы. – Королевский конюший имеет право закупать лошадей от моего имени. Ланселет обычно брал их у торговцев, приезжавших откуда-то с юга, из земель, лежащих за Бретанью…

– Значит, и я буду действовать точно так же, – сказал Гвидион. – Никакие лошади не сравнятся с испанскими, хотя теперь, мой дядя и король, лучших лошадей везут из еще более отдаленных краев. Испанцы сами покупают коней из африканских пустынь. Но нынче сарацины начали теснить испанцев – я слышал это от того сарацинского рыцаря, Паломида, что гостил здесь некоторое время, а потом отправился в земли саксов на поиски приключений. Паломид – не христианин, и ему показалось странным, что все эти рыцари умчались за Граалем, в то самое время, когда на их земли пришла война.

– Я беседовал с Паломидом, – сказал Артур. – Он показывал мне меч, скованный в тех самых землях, что лежат южнее Испании. Я охотно обзавелся бы таким мечом, хоть я и не думаю, что он лучше Эскалибура. Ни один меч из наших краев не способен так держать заточку. Я рад, что у моих врагов никогда не было такого оружия. Норманны дерутся огромными топорами и палицами, но их оружие уступает даже оружию саксов.

– И все же они яростны и неистовы в бою, – сказал Гвидион. – Они впадают в боевое безумие, как это иногда бывает с людьми Племен в Лотиане, и сражаются, отбросив щит… Нет, мой король, – мы долго наслаждались миром, но как сарацины начали теснить испанцев, так и наши берега начали терзать дикие норманны и ирландцы. И, несомненно, в конце концов сарацины окажутся благом для Испании, как саксы оказались благом для этой страны…

– Саксы оказались благом для этой страны? – Артур изумленно взглянул на молодого рыцаря. – Что я слышу от тебя, племянник?

– Когда римляне покинули эту землю, лорд мой Артур, мы оказались заперты здесь, на краю света, и не общались ни с кем, кроме полудиких Племен. Война с саксами вынудила нас выйти из этого заточения, – пояснил Гвидион. – Мы принялись торговать с Малой Британией, с Испанией, с южными странами, выменивать на наши товары лошадей и оружие, строить новые города – да взять хоть твой Камелот, сэр. Я уж не говорю о священниках, что отправились к саксам и превратили их из косматых дикарей, поклоняющихся варварским богам, в цивилизованных людей; они теперь и сами ведут торговлю, строят города и даже обзавелись королями, подвластными твоей руке. Чего же лучшего могла желать эта земля? Теперь у них есть даже монастыри, и ученые люди, что пишут книги, и многое другое… Без войны с саксами, мой лорд Артур, королевство Утера ждало бы лишь забвение, как это прежде случилось с королевством Максима.

Похоже, слова Гвидиона слегка позабавили Артура.

– Тогда ты, несомненно, считаешь, что двадцать с лишним лет мира сделались угрозой для Камелота, и мы нуждаемся в новых войнах и сражениях, чтоб встряхнуться? Сразу видно, что ты не воин, юноша. Я давно уж не питаю никаких иллюзий относительно войны!

Гвидион улыбнулся в ответ.

– С чего ты решил, что я не воин, мой лорд? Я вместе с твоими людьми сражался против Луция, провозгласившего себя императором, и у меня было предостаточно времени, чтоб составить собственное представление о войне и ее значении. Без войны тебя позабыли бы точно так же, как и самых незначительных королей Уэльса и Эйре. Ну кто ныне помнит имена королей Тары?

– И ты полагаешь, мальчик мой, что однажды это может произойти и с Камелотом?

– Король мой и дядя, что ты предпочтешь услышать: мудрость друида или любезность придворного?

– Я предпочту услышать хитроумный совет Мордреда! – рассмеялся Артур.

– Придворный сказал бы, мой лорд, что царство Артура будет существовать вечно и память о нем переживет века. А друид сказал бы, что все люди смертны и всем им суждено в свой срок кануть в вечность вместе со всей их мудростью и славой, как ушла под воду Атлантида. Бессмертны одни лишь боги.

– А что же тогда скажет мой племянник и друг?

– Твой племянник, – Гвидион так подчеркнул это слово, что Гвенвифар почти услышала вместо него «твой сын», – скажет, мой дядя и лорд, что все мы живем сегодня и какое нам дело до того, что за истории будут рассказывать о нас тысячу лет спустя? И потому племянник советует тебе вновь позаботиться о конюшнях и сделать их такими, как в прежние времена, когда воины Артура наводили страх на всех врагов. Нельзя давать людям повод говорить, что король постарел и теперь, когда все его рыцари разъехались по свету, не следит больше ни за своими людьми, ни за лошадьми и не заботится, чтоб они были готовы к бою.

Артур дружески хлопнул Гвидиона по плечу.

– Быть по сему, мой мальчик! Я полагаюсь на твое мнение. Пошли доверенных людей в Испанию – или даже, если хочешь, в Африку, – пусть оттуда привезут лошадей, достойных славы Артурова войска. И проследи, чтоб их обучили как следует.

– Я отрядил бы для этого саксов, – сказал Гвидион. – Но саксы не знают секретов конного боя – ты всегда говорил, что их не следует этому учить. Но теперь саксы – наши союзники. Угодно ли тебе, чтоб они перенимали наше воинское искусство?