А что вы творите при обручении? Священник, находясь впереди бракосочетающихся, "велегласно", т. е. во всеуслышание произносит первую молитву по чину обручения: "Боже…, благославивый (когда-то) Исаака и Ревекку и их семя, благослови теперь и рабов твоих, далее следуют имена молодых". Надо сказать, что молодые, стройные, красивые здоровые русские жених и невеста сразу обливаются из зловонного иудейского душа, помимо воли их сопоставляются с грязными обликами Исаака и Реввеки…

Конечно, в молитвах, возгласах, ектиниях много иудейского и из Нового Завета. Вот некоторые примеры:

В молитве, произносимой над женщиной в первый день после родов, упоминается еврейский царь Давид.

В молитве в сороковой день, когда младенца приносят в храм воцерквлять, поминается, как и при крещении, еврейский старец Симеон и иудейский пророк Исайя.

В молитве на исповеди поминается иудейский пророк Натан (Нафан), их же царь Давид и просто еврей манасиин.

В молитве перед началом поста — Авраам, Исаак, Иаков, Давид, Манасия, апостол Павел, анонимная еврейская блудница.

В молитве на благословение мяса после поста — Авраам и Авель.

В молитве в новом доме — евангельский еврей Закхей.

В молитве на очищение воды, если туда попала какая-нибудь скверна — Моисей, Елисей и апостол Петр.

В молитве перед дорогой — Иосиф.

В молитве о больном — апостол Петр и другой Наир.

В молитве от напрасной смерти — иудеи Израиль и Иосиф.

В молитве над человеком, съевшим какую-нибудь скверну, вспоминается "Бог… Хвала Израилева".

В молитве над попорченной мукой — апостол Павел.

В молитве над солью — Елисей и город Иерихон.

Молебен на новолетие (новый год) начинается псалмом N 64: "Тебе подобает, Боже, песнь в Сионе, а молитва — в Иерусалиме…"

— Да хватит уже. — стукнул Николай по столешнице. Ну и что из того? Я понимаю не хуже твоего, о чем ты тут мне лопочешь. Только и ты должен понять, что православный христианин, верующий в нашего Христа-Бога, не тождественен иудаисту. Ты все переиначиваешь. У каждой религиозной традиции средневековья был период, когда религия делалась по "этическому", "поведенческому" признаку — религия объединяла людей с одинаковым этосом, образом поведения, и с единой аскетикой, то есть технологией достижения лучшего и высшего состояния духа. Переход от средневековья к Новому времени породил кризис именно потому, что превратил религию из "этоса" в "мировоззрение", то есть в свод философских предпосылок, диктующих отношение человека к миру и дающих возможность создать технологию обращения с этим внешним (а не внутренним) миром. Не случайно, впереди всего мира оказался не просто Запад, а протестантский Запад, превративший религию в абстрактное "мировоззрение", не связанное всерьез с этикой и аскетикой, зато связанное с технологией. И вполне логично, что конечным итогом этого процесса стало развитие атеизма, безрелигиозности, самоотрицания "логических предпосылок". Однако наше время, наша "постсовременность", а то и "новое средневековье", возвращает религию на прежнее высокое место. Но уже не в качестве "этики" или "мировоззрения", но в качестве "политики", то есть основания для противопоставления себя другим и как форму санкционирования не "светской" или "воцерковленной", а именно религиозной власти. Религия объединяет отныне людей не ритуалом, практикой или истиной, а общей борьбой, — это может быть и борьба за Истину, и борьба за обряд, но основой религиозного размежевания во все большей степени становится размежевание "нас" и "их". Настало время "политических" религий, оформляющих себя через борьбу и противостояние иным религиям и формам отрицания религии. Ты во многом прав Роман. Но пойми и меня, и таких как я. Формирование новых религий идет на основе старых, переламывающих прежний религиозный строй смен парадигмы. За редким исключением новые религии не отделяются от старых, по крайней мере — пока. И, за редким исключением, они не структурируются в замкнутые секты — скорее это определенный образ мысли, который овладевает известной частью представителей дополитических религий. Ныне на это откликнулся первым именно ислам, поскольку форма его ответа наиболее очевидна — это идея религиозной войны, джихада, как структурирующего общину, "сумму" события. "Политический ислам" во всем его многообразии и, прежде всего, в форме "голодного ислама" — это новый религиозный тип, оформившийся в новой парадигме. Новое направление приобрело и Римо-Католичество, самая "политизированная" из христианских конфессий. Папизм, ядро католицизма, пока остается на прежних путях "модерна", а вот "крайне-правая" и "крайне-левая" католичества уже вышли на новый путь. "Справа" католичество ответило на вызов новой эпохи традиционным шагом — формированием нового "ордена", духовного объединения монашествующих и активистов-мирян. В Испании возник "Опус Деи", влиятельная католическая организация, ставящая задачей негласный контроль над политикой в католических странах. Фактически это "анти-масонский" орден, изготовленный по масонским образцам. С другой стороны, в также весьма характерной для римо-католичества логике массового народного полуеретического движения, продолжается развитие "теологии освобождения" в Латинской Америке — так же выстроенной как типичная политическая религия.

Либеральный же Запад не может ничего противопоставить этому росту политических религий. Вся надежда Запада только на то, что либеральные ценности сами породят некоторый религиозный или квази-религиозный феномен, подобный идеологии убитого несколько лет назад голландского политика Пима Фортейна, в которой "неполиткорректная" ненависть к исламу связана с преклонением перед "достижениями" западной цивилизации — либеральной сексуальной моралью и прочими "голландскими болезнями" типа эвтаназии или легализации марихуаны.

Очень остро вопрос "политической религиозности" стоит и у нас, в России. Как и многие другие социальные феномены, она приходит к нам с некоторым запаздыванием. В этом запаздывании есть как негативный, так и позитивный смысл. Негатив очевиден — это подражательность, имитативность, через которую в России в последние столетия проходит и почти все хорошее и почти все плохое. Даже процессы в чисто религиозной, церковной сфере идут, чаще всего, таким подражательным путем. Но в этом есть и позитивная сторона — она в рациональной отрефлексированности, аналитичности процесса заимствования, в технологичной самоинженерии, которой русские за столетия овладели совсем неплохо и с ее помощью добиваются результатов, которых иначе не достичь. Однако успех достигается лишь тогда, когда мы четко осознаем, с одной стороны, характер мировых процессов, а с другой — подлинную природу той реальности, которой является Россию и на какие "кнопки" надо жать, если мы хотим успеха, а не катастрофы. Сегодня усвоение политической религиозности в России идет довольно неорганическим путем. "Политическое Православие" пока что оформляется в России скорее по "исламскому", нежели по православному образцу. Ныне православные христиане пытаются структурироваться в фундаменталистски настроенное племя, которое при помощи давления на государство добивается некоторых уступок, пространство которых, на самом деле, непрерывно сужается. Отсюда и тот нелепый, карикатурный, но часто, увы, справедливый образ "православных патриотов", как шумной, эксцентричной, но в сущности безвредной секты. Впрочем, поставленная на серьезную основу подобная "племенная политика" приобретает и определенный традиционный образец в деятельности знаменитых православных "братств" в Западной Руси, вынесших на себе основную тяжесть борьбы за Православие против католической реакции в поликонфессиональной и антиправославной стране.

Я согласен с тобой. Ныне в реальной православной политике две тактики — "родовая" и "симфоническая" должны сочетаться. Первая годится прежде всего для арьергардных боев, то есть для защиты того социального влияния христианства, которое основывается на заповедях Спасителя. Вторая — для обеспечения стратегических позиций для Православия в ближайшем будущем и уже не отдаленной эсхатологической перспективе. Надо понимать, что "наша брань — не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесной".