Было четверть двенадцатого, когда я подъехал к усадьбе. Генри вышел из привратницкой увидел меня и разинул рот, словно увидел привидение.

— Боже милосердный, мистер Хаммер! Полиция всюду вас ищет! Вы... вы убили человека.

— Ну, убил, — отозвался я саркастически. — Откройте ворота.

— Нет... я не могу вас впустить, будут неприятности.

— Обязательно будут, если не откроете.

Его лицо и вся фигура выражали беспомощность. В складке его рта читалось отвращение, отвращение при виде человека, который застрелил своего ближнего. Я проехал в ворота и остановился.

— Генри, подите сюда!

Тот неохотно подошел, шаркая ногами.

— Да, сэр.

— Меня больше не разыскивают. С полицией все улажено.

— Значит, вы не...

— Нет, я застрелил его, но это было оправдано. Меня ни в чем не обвиняют, понятно?

Он слабо, неуверенно улыбнулся, не вполне меня понимая, но вздохнул с облегчением. По крайней мере, теперь он знал, что не укрывает беглого преступника в моем лице. Я покатил по аллее к дому, плавно беря повороты, пока лучи моих фар не осветили дом. Через окно я видел Харви, идущего к дверям. Вместо того, чтобы поставить машину перед домом, я свернул в сторону и въехал в открытые ворота гаража. Он был рассчитан на шесть машин, но сейчас здесь стояло только две, включая мою. Давным-давно кто-то начал пользоваться им, как кладовой, и один конец помещения занимало всякое барахло, накопившееся за многие годы. В специальном креплении на потолке висело два детских велосипеда, а под ними — модель поновее, с маленьким одноцилиндровым мотором, встроенным в корпус. С крюка, ввинченного в вертикальную балку, свисали ролики и коньки, но, судя по их виду, пользовались ими мало. Неплохое детство было обеспечено Растону!

Я закрыл ворота гаража и поднялся по лестнице. Начался дождь. Слезы радости или печали? Быть может, я все-таки остался в дураках.

Харви, как всегда, безукоризненный и невозмутимый, взял у меня шляпу и проводил в гостиную. Он ни словом не упомянул о происшедшем, ни малейшее любопытство не отразилось на его лице. Он еще не успел объявить о моем приезде, а Рокси уже спускалась по лестнице, придерживаемая под руку Растоном. Из фойе, широко улыбаясь и протягивая руку, появился Билли Паркс.

— Майк! Ну, ты даешь! Ей-богу, ведь тебя, считают врагом общества номер один!

— Майк!

— Привет, Ланселот. Привет, Рокси. Дай-ка я тебе помогу.

— Ох, я ведь не калека, — рассмеялась она. — Немножко трудно на лестнице, но на ногах-то я держусь.

— Что случилось, Майк? — Растон улыбнулся. — Вечером сюда позвонили, и все полицейские уехали. С тех пор мы не видели ни одного. Я так боялся, что тебя убили или еще что. Мы думали, что тебя поймали.

— Да, это было совсем рядом, малыш, но меня даже не поцарапали. Всё кончено. Ко мне нет никаких претензий, скоро можно будет ехать домой.

Билли Паркс, закуривавший сигарету, застыл. Его руки начали едва заметно дрожать, и ему стоило труда ухватить кончик сигареты. Растон спросил:

— Значит, полиции ты больше не нужен, Майк? — я покачал головой. С коротким радостным восклицанием он подбежал ко мне и обхватил руками в крепком пожатии. — Вот здорово, Майк, я так рад!

Я потрепал его по руке и криво улыбнулся.

— Н-да, я снова почти честный человек.

— Майк...

Голос Рокси звучал как скрежет рашпиля по дереву. Одной рукой она сжимала халат на груди, другой старалась убрать прядь волос, лезшую в глаза.

— Кто... кто это сделал, Майк?

Билли ждал, Рокси ждала. Я слышал, как Харви задержался за дверью. Растон озадаченно переводил взгляд с них на меня. Воздух в комнате был заряжен электричеством.

— Завтра узнаешь, — сказал я.

Билли Паркс уронил сигарету.

— Почему не сейчас? — выдохнула Рокси.

Я достал из Кармана сигарету и сунул ее в зубы. Билли нашарил свою на полу и дал мне прикурить от нее. Я глубоко затянулся. Рокси, бледнея, закусила губу.

— Иди-ка ты лучше к себе в комнату, Рокси. Ты не особенно хорошо выглядишь.

— Да... да. Я лучше пойду. Извини. Я и правда не очень хорошо себя чувствую. Лестница...

Она не договорила. Пока Растон помогал ей подняться, я молча стоял рядом с Билли. Через минуту мальчуган вернулся.

— Как ты думаешь, Майк, с ней будет все в порядке?

— Думаю, да.

Билли погасил окурок в пепельнице.

— Я иду спать, Майк. День был нелегкий.

Я кивнул.

— Ты тоже ложишься, Растон?

— Что это на всех нашло, Майк?

— Нервничают, должно быть.

— Да, наверное так, — его лицо прояснилось. — Давай я для них сыграю. Я не играл с тех... с той ночи. Но мне хочется сыграть, Майк. Как ты думаешь?

— Конечно, валяй.

Он улыбнулся и выбежал из комнаты. Я слышал, как он двигает табурет и поднимает крышку рояля, а в следующий момент сильная мелодия классической пьесы наполнила дом. Я сел и стал слушать. Она была то веселой, то серьезной. Его пальцы бегали по клавишам, повинуясь прихотливой фантазии. Под такую музыку хорошо думается. Я прикурил новую сигарету от окурка первой, спрашивая себя, как действует музыка на убийцу. Дает ли она ему ощущение жути? Или каждая нога — часть его траурной темы? Кончилась третья сигарета, а я все ждал, задумавшись. Музыка изменилась, теперь в ней звучала живая, вольная песня. Я погасил окурок и встал. Пора повидать убийцу.

Я взялся за ручку, повернул ее, ступил в комнату и запер за собой дверь. Убийца улыбался мне улыбкой, значение которой я был не в силах постичь. Улыбка выражала не отчаяние, не поражение, а скорее торжество. Убийца не смеет так улыбаться. Звон колоколов у меня в голове нарастал вместе с музыкой в бурном марше. Я сказал убийце:

— Хватит играть, Растон.

Музыка не прервалась. Наоборот, в ней нарастала сила и воодушевление, в то время как Растон Йорк извлекал из клавиатуры симфонию, творя вызывающую увертюру к смерти. В ней слышался ритм моих шагов, когда я шел к креслу и садился. Лишь после того, как я вытащил из кобуры пистолет, музыка стала утихать. Она захлебнулась в грохочущем хаосе минорных аккордов.

— Значит, вы разгадали меня, мистер Хаммер.

— Да.

— Пожалуй, в последнее время я ожидал именно этого.