Тане стало совестно за свою шутку, принесшую страдание исключительно добродушной Поле. Шутка вышла злою. И, разумеется, Поля такого не заслуживала. Таня заверила девушку, что никуда из квартиры не выйдет, и удалилась к себе. Буду сидеть, как в арестантской, думала Таня. Пусть им всем сделается стыдно.

Свое одиночное заключение Таня переносила мужественно весь день. Но когда из передней послышались голоса, среди которых был и незнакомый голос, она не выдержала и, чем дожидаться, пока о ней вспомнят, сама вышла на люди.

Александр Иосифович вернулся из должности несколько позже обычного. И вернулся не один. С ним приехала до жалости странная пожилая особа в старомодном и к тому же хорошо поношенном зеленом турнюре, затянутая в корсет, как раньше говорили, sans ventre[5], с лорнетом на шнурке и с неновым веером на поясе. Было очень неловко наблюдать, как дама отчаянно старается казаться моложавою и как беспомощно она силится придать своим движениям легкость. Вслед за дамой в квартиру внесли ее сундучок, несколько картонок, тонетовскую качалку, еще какие-то вещи.

Александр Иосифович, увидев, что все домашние в сборе, – а кроме упомянутых уже лиц, в передней была Поля, а потом вышла и Екатерина Францевна, – почел сделать собравшимся представление прибывшей с ним особы, на которую, кстати, он смотрел глазами влюбленного поклонника. Он сказал:

– Друзья мои, сегодня радость в нашем доме. Светлый счастливый день. Не часто, увы, в последнее время случаются такие дни. – При этом Александр Иосифович недвусмысленно посмотрел на дочь. – Сегодня к нам приехала, и, надеюсь, останется надолго, мадемуазель Рашель! – И он сделал рукой в сторону совершенно польщенной дамы этакий балетный жест. – Мадемуазель Рашель милостиво согласилась принять мое предложение и не только быть для нашей возлюбленной дочери мудрой наставницей и доброй… – он хотел было сказать «подругой», но чувство меры все-таки его не подвело, и Александр Иосифович, помявшись, нашел этому слову замену, впрочем, едва ли подходящую, – воспитательницей, но сделаться еще и членом нашей семьи… до некоторой степени, – умерил опять же Александр Иосифович свои щедроты. – Прошу поэтому ее любить и жаловать. – И он снова посмотрел на даму взглядом обожателя, осчастливленного ею.

Присутствующие все по-разному отнеслись к появлению в доме новой жилицы. Поле m-lle Рашель сразу не понравилась. Хотя виду девушка не показывала. Она интуитивно почувствовала, что этот новый член семьи не упустит случая самоутвердиться за счет притеснения слуг. Таня, напротив, нашла свою компаньонку особой небезынтересною, на первый, чисто поверхностный взгляд, и, до упадка духа наскучавшись за день, рада была любой перемене в ее заточении. Но самое неотразимое впечатление m-lle Рашель произвела на Екатерину Францевну. Увидев этот персонаж, другого слова ей просто не пришло больше на ум, Екатерина Францевна растерялась, не в силах себе объяснить: что бы это значило? Но когда было авторитетно заявлено, что это и есть та самая наставница или воспитательница для Тани, о которой Александр Иосифович ее вчера и предупреждал, Екатерина Францевна изумилась настолько, что поискала глазами, обо что бы ей опереться. Но тотчас овладев собой, она, как обычно, решила, раз Александр Иосифович привел в дом это допотопное ископаемое, значит, так нужно для дома. Ему виднее.

С Екатериной Францевной m-lle Рашель поздоровалась как будто бы с любезною снисходительностью, допускающею, что госпожу Казаринову, при известных оговорках, можно считать ровней. Полю она удостоила лишь беглого безучастного взгляда. А на Таню посмотрела с притворным заговорщицким выражением, словно их уже не короткое время связывают какие-то неведомые для окружающих отношения.

– Здравствуйте, моя дорогая девушка Таня, – сказала m-lle Рашель, улыбаясь при этом одними только губами, но так широко, что видны были все ее белые крупные зубы. – Мы будем иметь с вами хорошую дружбу. Это правда?

Екатерина Францевна только глаза закатила в ужасе от столь вульгарного перевода на русский. Но делать было нечего. Ей следовало, безусловно, покорствовать, какие бы неожиданности, по воле главы семьи, в их доме ни происходили. Как-то переменить это устроенье Екатерине Францевне не могло даже прийти в голову.

M-lle Рашель проводили в ее комнату. Александр Иосифович, без умолку шутя и смеясь, сам показывал ей апартаменты. На шум вышел, шатаясь, как пьяный, Диз из кабинета. Танина компаньонка, брезгливо морщась, довольно долго рассматривала его в лорнет, и было заметно, что радости от перспективы проживания с таким сообитателем она не испытывает. Но и собаке эта зеленая не понравилась сразу. Диз сделал страшную морду и зарычал. Он, может быть, и залаял бы на нее, но Александр Иосифович строго приказал ему ступать прочь. Что Диз и выполнил, покорно попятившись назад в кабинет.

Когда улеглись первые треволнения, обычно сопровождающие появление в доме нового лица, вся семья собралась в столовой. Александр Иосифович решил дать, как он сказал, grand-diner в честь несравненной m-lle Рашель, сделавшей отныне их дом счастливым вполне. Не знавший особенно толку в вине – больше он любил выпить водочки для аппетита, – теперь Александр Иосифович попросил Полю подать к столу

«Шато Марго», чтобы m-lle Рашель, опять же по его выражению, ощутила зной и пряность родного Бордо. Причем разливать вино он взялся самостоятельно, не позволив прислужнице выполнить эту традиционно неженскую заботу. Налил он немного вина и Тане. Это должно было выглядеть, как шаг с его стороны к восстановлению их нежных доверительных отношений. До этого случая Тане приходилось вкушать лишь пресуществленное вино.

– Господа, – подняв бокал, насколько возможно торжественно обратился к собравшимся Александр Иосифович. – То есть дамы! – веселясь, поправился он без особой надобности. – Я не склонен преувеличивать значения сегодняшнего события, но и преуменьшать его я тем более не склонен. Что такое семья, господа? Ну представьте себе античный храм, этакий Эрехтейон, грандиозная кровля которого покойно опирается на ряды стройных колонн. Пока стоят колонны, все как одна, и удерживают кровлю, им не страшна непогода, им нипочем дождь. Но вот, вообразите, одна из них обветшала и разрушилась, за ней другая, третья, пятая… Что сделается с кровлей? – она рухнет, и если не поломает при этом оставшиеся колонны, то уже не сможет быть им впредь защитой от ненастья. Но если вовремя укрепить эти самые колонны, если взамен развалившихся вовремя возвести новые, то такой храм не разрушится. Он будет стоять крепко и долго. – Александр Иосифович всех оглядел самодовольно. Он упивался впечатлением, которое, как ему мыслилось, должна была произвести на дам образность его речи. – Все это удивительным образом напоминает нашу семью, едва не поплатившуюся кровлей за необдуманное, неосмотрительное поведение иных своих членов. – Александр Иосифович снова выразительно посмотрел на дочку. – Но, кажется, минует печальное время. Волею самого Провидения наша семья приобретает дополнительную надежную опору, я бы сказал, столп – столп и утверждение истины! – в лице мудрой и очаровательной мадемуазель Рашель. Так позвольте же, друзья мои, предложить вам испить этого доброго вина за мадемуазель Рашель – в первую очередь, – а также за благоденствие всей нашей семьи!

Александр Иосифович поднял бокал выше прежнего, кивнул плавно, как истый кавалер, каждой из сидящих за столом дам, в том числе и дочери, и выпил вино до дна. M-lle Рашель и Екатерина Францевна сделали по несколько маленьких глоточков. А Таня из познавательных соображений отпила целых полбокала, совсем не поняла, в чем же прелесть этого знаменитого пития, но продолжать свои опыты постеснялась и равнодушно, с видом, что это ее нисколько не интересует, отставила бокал с недопитым вином.

– Вы очень хорошо знаете аршитектюр, Александр Иосифович. Это правда, – имея в виду польстить ему, сказала m-lle Рашель.