Наконец она тяжело вздохнула и закрыла отчет. Ей вдруг показалось, что она не сможет произнести ни слова.

— Это впечатляет, — тихо сказала Элизабет-Энн. — Это даже… пугает.

— Если вам кажется, что сумма увеличилась слишком быстро, — объяснил Лэрри, — то это только потому, что вы предоставили мне карт-бланш, чтобы я смог вкладывать деньги сразу же, как увижу выгоду. Иногда маленькая птичка кое-что чирикала мне на ушко. Это случалось не так уж и часто, но если это звучало неплохо, но не настолько хорошо, чтобы оказаться правдой, то я руководствовался моей интуицией. Но ведь это было ваше решение: оставаться в стороне и дать мне возможность самому со всем управляться.

Элизабет-Энн рассмеялась:

— Я очень рада, что поступила именно так.

— И я рад.

— Лэрри… — начала было она.

Но ей пришлось подождать, пока Берти, дворецкий и повар в одном лице компании «Хокстеттер-Стреммель», уберет со стола. Он походил скорее на привидение, чем на человека, но готовил, как ангел.

Улыбнувшись, Элизабет-Энн сказала ему:

— Все было восхитительно.

Берти с достоинством поклонился:

— Благодарю вас, мадам. Кофе?

— Да, пожалуйста.

Он налил кофе из серебряного кофейника на боковом столике и поставил перед ними чашки из прозрачного английского фарфора. От черного кофе поднимался пар.

Как только Берти ушел, Элизабет-Энн занялась своей чашкой. Ее лицо ничего не выражало.

— Я чувствую себя немного виноватой, Лэрри.

— Виноватой? — Лэрри усмехнулся. — Да почему же? Только потому, что честно заработала немного денег?

— Ты знаешь, что не из-за этого, Лэрри. — Она снова нахмурилась. — Все дело в тебе.

— Всегда к вашим услугам, мэм. — Он галантно поклонился.

Но ей было не до шуток.

— Это нечестно, — взорвалась она. — Мой капитал настолько увеличился только потому, что находился под твоим неусыпным контролем. Ты заботился о нем гораздо больше, чем даже требовалось.

— Виноват, мэм.

Элизабет-Энн переплела пальцы и задумчиво поднесла к губам. За эти десять месяцев они с Лэрри стали очень близки. С самого начала он физически притягивал ее, но она изгнала эти чувства в память о Заккесе. И Лэрри увлекся ею. Нет, пламя не погасло, но им пришлось притушить его. Они прониклись уважением друг к другу, пока однажды не осознали, что их дружба переросла в нечто большее. Она любила его, а он ее.

Любовь развивалась медленно, особенно у нее. Но как только Элизабет-Энн осознала это, удар оказался точным и оглушил ее. Лэрри начал приглашать своего делового партнера на обед к себе домой или в ресторан, они ходили в театр. Впервые после бегства Заккеса Элизабет-Энн пригласила мужчину к себе домой, не зная, как девочки примут его. Они его приняли, но сначала было тяжело. Больше всех ее удивила Шарлотт-Энн. С одной стороны, она была счастлива познакомиться с настоящей светской знаменитостью, по слухам, одним из пяти самых богатых людей Нью-Йорка. А с другой стороны, когда Лэрри ушел, именно Шарлотт-Энн повернулась к матери и заявила:

— Он достаточно мил, мама. Мне он нравится, но никто не сможет занять место папы. Никогда.

Элизабет-Энн удивленно просмотрела на нее:

— А кто сказал, что у меня подобные планы?

— Это же очевидно, мама. Как только он оказывается рядом, ты краснеешь, а лицо прямо светиться начинает. Когда ты знаешь, что скоро с ним увидишься, ты целый день напеваешь. Это не значит, что я возражаю против ваших встреч. Мне он нравится. Но папа все еще где-то бродит, я знаю. И я не думаю, что ты должна связывать свою судьбу с кем-либо, пока нам точно неизвестно, что случилось с отцом.

— Дорогая, я не собираюсь связывать свою судьбу с Лэрри. Ты правильно сказала, он милый человек, умный и привлекательный. Но у тебя нет повода для волнений. — Элизабет-Энн слабо улыбнулась. — Я никогда не сделаю ничего такого, что могло бы скомпрометировать мои чувства к вашему отцу.

— Да, мама.

Через день после этого разговора Лэрри пригласил ее в театр, а потом они поужинали у него дома. Еда была легкой, шампанское опьяняло, и им обоим захотелось заняться любовью. Элизабет-Энн долго боролась с собой, потом вырвалась из объятий Лэрри и хрипло произнесла:

— Нет, Лэрри. Это неправильно. Не сейчас. Мы не можем любить друг друга, пока Заккес жив.

Лэрри согласился, и вскоре она ушла. Напряжение между ними стало непереносимым. Они не виделись до следующего традиционного совместного ленча. Сначала возникло ощущение неловкости, но как только он снова пригласил ее куда-то, все встало на свои места. К вопросу близости они больше не возвращались. И даже не целовались. Но их любовь продолжала расти, питаемая, может быть, теми желаниями, которые они подавляли.

Элизабет-Энн снова взглянула на Лэрри через стол. От ответил ей своим обычным спокойным взглядом.

На какое-то мгновение ей стало плохо. Она любит его, сомнений быть не могло. И он любит ее. Но раз он не может доказать ей свою любовь физически, он нашел другой способ сделать это — он все свое внимание уделил ее капиталовложениям. «И все это ради… чего?» — спросила она себя. Он не получил даже поцелуя. Она, Элизабет-Энн, взрослая женщина, живет в Нью-Йорке, достаточно богата, ей выпала редкая возможность полюбить во второй раз. И боится близости с мужчиной, которого… что? Любит? Желает?

Нет, поправила она себя, не боится. Да и ощущения ее — не просто вожделение. Она испытывает чувство вины за то, что любит другого мужчину, вот и все. А чувство вины возникает от того, что где-то в глубине души она все еще любит Заккеса, все еще любит то, что он собой олицетворяет, хотя и не может четко вспомнить его лицо. Она любит и детей, их с Заккесом детей, живое доказательство их любви. Как только у нее возникают сомнения, она должна просто посмотреть на детей.

Но Заккес ушел, напомнила она самой себе. И она не может позволить детям управлять ее судьбой. Это нечестно. И по отношению к Лэрри, и по отношению к самой себе.

И вот сейчас, сидя лицом к лицу с Лэрри, Элизабет-Энн глубоко вздохнула и тихо начала:

— Лэрри… — Голос ее дрогнул. — Сегодня вечером… — Ее глаза встретились через стол с его единственным бездонным полуночно-синим глазом, и Элизабет-Энн показалось, что ее засасывает бесконечный водоворот. — Давай… увидимся сегодня вечером. Я так долго ждала. Я не знаю…

Он печально посмотрел на нее. Лэрри слишком любил и уважал Элизабет-Энн, чтобы принуждать ее.

— Ты уверена, что хочешь этого? — мягко спросил он. — Совершенно уверена?

Она кивнула:

— Совершенно уверена.

Неожиданно в дверь постучали, и строго одетая женщина средних лет заглянула в комнату.

— Мистер Хокстеттер, — извиняющимся тоном произнесла она, — вам звонит мистер Уортон. Он говорит, что у него срочное дело. Я могу перевести звонок сюда.

— Да, пожалуйста. — Лэрри отодвинул стул, улыбнулся Элизабет-Энн, пересек комнату, взял трубку и некоторое время слушал. Коротко бросив что-то, он повесил трубку, задумчиво сжал губы. Потом он поспешно подошел к столу, взял отчет о состоянии дел Элизабет-Энн и нажал на кнопку селектора. — Мисс Гордон, принесите мне папку, где собраны сведения о моих собственных вложениях. Пожалуйста, побыстрее.

— Что случилось? — спросила Элизабет-Энн. — Что-нибудь не так?

— Не так? Нет, вовсе нет. Кто-то пытается сбить нас с толку, я это чувствую. Явно пахнет жареным. Мне позвонили из «Хошшу инвестментс». Акции полетели вниз, словно сумасшедшие.

— Но… почему? — Элизабет-Энн не сводила с него глаз. — Я думала, что они только что обнаружили новую жилу.

— Которая истощилась. — Лэрри сурово улыбнулся. — Так они утверждают.

— Значит, мы будем продавать? — предположила Элизабет-Энн.

— И да, и нет. Мы будем продавать все, кроме акций «Хошшу». Их мы будем покупать. — Лоуренс сжал губы и кивнул, продолжая размышлять вслух: — Что-то затевается. Старый Мэн Каррузерс не дал бы и слову просочиться, если бы жила иссякла, пока сам бы не продал свою долю достаточно быстро. Но нет, он продолжает покупать. Они, должно быть, натолкнулись на месторождение. Я думаю, что Каррузерс пытается сбить цену, чтобы потом скупить весь пакет.