— Мы тоже покупаем?

— Мы будем из кожи вон лезть, чтобы купить акции до того, как он наложит на них свои жадные ручонки. Продадим все и соберем наличные.

— A… — голос Элизабет-Энн задрожал, — а если ты ошибаешься?

— Тогда, моя дорогая Элизабет-Энн, — весело заявил Лэрри, — нам останется только утопиться. — Он хмыкнул, его лицо засветилось от возбуждения.

Таким Элизабет-Энн его еще не видела. Теперь она поняла, почему он напоминает пантеру.

— Ты иди, — сказал он Элизабет-Энн. — Вечером увидимся. Пока что мне надо поработать. Для тебя и для себя. Я хочу, чтобы к пяти часам у нас с тобой была большая часть акций «Хошшу инвестментс».

В шесть часов вечера Лэрри позвонил Элизабет-Энн домой. Она сама подошла к телефону.

— Fait accompli[3], — сообщил он. — Поздравляю вас, миссис Хейл. Большая часть акций «Хошшу инвестментс» — уж не знаю, хорошо это или плохо, — теперь в наших руках.

— Мне можно радоваться или об этом еще рано говорить? — осторожно спросила она.

— Пока еще рановато. Но дошедшие до меня слухи вселяют надежду. Каррузерс ждал, пока акции не упадут с восьми с половиной до четырех долларов за акцию. Но я его перехитрил и купил все акции по четыре с половиной. Я слышал, на нем лица нет. Особенно с тех пор, как он начал игру со своими собственными акциями и ждал, не выбросят ли их на рынок другие.

— Значит, он вышел из игры?

— Нет, у него еще немного осталось. Немного, но достаточно для того, чтобы попортить нам кровь.

— Что ж, вроде неплохо.

Это было утверждение, а не вопрос.

— Позволю себе сказать — даже очень неплохо.

— А если… — Элизабет-Энн сумела вовремя остановиться.

На другом конце провода раздался смех:

— А если окажется, что я прав, то сколько ты будешь стоить? Это тебя интересует, верно?

— Ну, я имею в виду, что мне хотелось бы знать, но…

— Если, повторяю, если я прав, то можешь прочесть благодарственную молитву. Ты будешь стоить…

Элизабет-Энн затаила дыхание.

И вдруг Лоуренс резко сменил тему:

— Быстренько одевайся во что-нибудь симпатичное. Сегодня вечером мы будем праздновать.

Она крепче сжала трубку.

— Лэрри! Это нечестно. Ты не договорил.

— Действительно, нечестно. — Он усмехнулся.

— Вот так-то лучше. Скажи мне.

— Хорошо. Но помни, что это игра. Точно будет известно не раньше, чем примерно через неделю.

— Я буду… помнить об этом, — дрожащим голосом пообещала она.

— Что же, вот уже час, как ты можешь стоить больше миллиона.

Элизабет-Энн сглотнула и уставилась на телефон.

— Миллион… — выдохнула она.

— Или больше. Или ничего.

— Мне кажется, — медленно проговорила Элизабет-Энн, ошеломленная перспективой потерять или выиграть такой кусок, — я чувствую, что сейчас упаду в обморок.

— Не делай этого, дорогая. Ты всех переполошишь. Ну, ради меня.

— Хорошо, Лэрри.

Когда Элизабет-Энн повесила трубку и посмотрела на себя в зеркало, ее глаза сияли. Будущий миллион уже не казался таким важным.

Он назвал ее «дорогая».

Коляска, запряженная белой лошадью, медленно катилась в темноте под шепот деревьев Центрального парка. Кучер в высокой шляпе расположился на сиденье впереди, а Элизабет-Энн и Лэрри сидели сзади прямо перед сложенным черным парусиновым верхом. Вокруг них огни Манхэттена сверкали и переливались всеми цветами радуги. Город почти окружил их сияющим, как драгоценное ожерелье, кольцом. Над ними темно-синий, словно морская гладь, бархат неба расцветили тысячи бриллиантовых звезд. Они были так близко, что Элизабет-Энн, казалось, могла протянуть руку и набрать целую пригоршню.

Она поуютнее устроилась на жесткой скамейке.

— Можешь себе представить: я не ездила в коляске с тех пор, как уехала из Техаса. Там мы мечтали об автомобилях, а здесь все наоборот. Просто наслаждение такая прогулка.

И женщина тихонько рассмеялась.

Лэрри повернулся к ней, его рука обнимала ее за плечи.

Лицо Элизабет-Энн вдруг стало серьезным.

— Спасибо тебе, Лэрри, — мягко поблагодарила она.

— За что? Что я такого сделал?

— За то, что ты понимаешь, как нелегко для меня то, что… ну, то, что мы собираемся сделать. — Элизабет-Энн нервно рассмеялась.

Его рука заставила ее повернуть голову к нему.

— Скажи это, — тихо попросил он. — Здесь нечего стыдиться. Любовь прекрасна. Найди слова.

Элизабет-Энн глубоко вздохнула.

— Ну, заняться любовью, — она застенчиво улыбнулась. — Так лучше?

— Намного.

Лэрри крепче прижал ее к себе, чтобы она почувствовала теплую силу его рук, ощутила его мужественность. Элизабет-Энн положила голову к нему на плечо и мечтательно взглянула в ночное небо.

— На самом деле я хотела поблагодарить тебя за то, что для меня все стало легко. Все было так романтично. Сначала обед при свечах. Теперь эта прогулка в коляске.

Его объятия стали крепче. Полный страстного желания, он наклонился, чтобы поцеловать ее, и засмотрелся в ее освещенные луной глаза, в эти бездонные аквамариновые озера, наполненные ожиданием, удивительного светло-голубого оттенка, какого ему не доводилось встречать.

— О Боже, да ты же красавица, — изумленно прошептал Лэрри, и его губы чуть коснулись ее лица.

Волна предвкушения подхватила Элизабет-Энн, мурашки пробежали с головы до пяток. Лэрри склонился ниже и крепко прижался губами к ее губам. Она закрыла глаза и потянулась к нему, прижимаясь все сильнее. «Если что-то может длиться вечно, — мысленно взмолилась она, — то пусть это будет этот миг».

— Мне кажется, — спокойно предложил он, согревая дыханием нежную кожу ее щеки, — что нам пора отправиться домой.

Тогда она открыла глаза и взглянула на него с таким безграничным доверием и нежностью, что другой ответ ему и не понадобился.

Его спальня располагалась на втором этаже. Шторы были плотно задернуты. Комната представлялась раем, тихим укромным мирком. Как и внизу, ее стены украшали фрески итальянского художника. Безмолвные архитектурные детали — панели, пилястры, лепнина на потолке — были лишь обманом зрения, но казались настолько реальными, что до них хотелось дотронуться рукой. Огромная кровать притаилась под изысканным зеленым шелковым балдахином, а спинка, инкрустированная золотом, дополняла ощущение почти осязаемой роскоши.

Но Элизабет-Энн в объятиях Лэрри забыла о том, что ее окружает.

— Какие у тебя красивые волосы, любимая, — нашептывал он, вынимая шпильки из кос, уложенных над ушами. Освобожденные волосы упали, и Лэрри подхватил их почти благоговейно, пропуская пряди сквозь пальцы, словно золотой песок. — Как красиво, — повторял он снова и снова.

Элизабет-Энн тряхнула головой, совсем распуская прическу. Его пальцы добрались до маленьких пуговок сзади на платье.

— У тебя великолепные плечи. — Платье поползло вниз, а Лэрри наградил поцелуем каждое плечо. — Ты и представить не можешь, как я мечтал коснуться тебя.

Он поцеловал ее в губы, и голова Элизабет-Энн стала легкой и пустой. Лэрри вдруг оказался у нее за спиной, неожиданно такой же обнаженный, как и она, мощные бедра касались ее. Ягодицами она почувствовала мощь его вставшего члена. Лэрри нежно поцеловал ее затылок и резко повернул к себе лицом, так что ее груди легли, словно в чаши, в подставленные им ладони, а его пальцы ласкали их, и снова приник к ее губам глубоким поцелуем, как будто пытаясь утолить жажду из источника ее женственности. Элизабет-Энн застонала, откинув голову назад, водопад пшеничных волос окутал ее. Она наслаждалась ощущениями, которые он дарил ей.

— Люби меня, — шепнула Элизабет-Энн. — Люби меня, Лэрри, сейчас.

Он касался ее ушей, быстрые движения языка и легкое дыхание доводили ее до сумасшедшего, все возрастающего экстаза. Его губы двинулись вниз, лаская грудь, прикасаясь к отвердевшим соскам, возбуждая и дразня ее, но не доводя до последней черты. Легко куснув ее пупок, чуть спустился по тугой гладкой коже живота. Когда, наконец, он добрался до укрытого белокурыми волосами холма, она громко застонала и крепко вцепилась в его мускулистые плечи, и взрыв наслаждения сменился набегающими волнами удовольствия. Элизабет-Энн блаженствовала, она чувствовала себя вознагражденной и настолько парила в небесах, что не была даже уверена, не наступил ли уже конец света.