– Поздно, леди Анна, – спокойно, но непререкаемо перебил ее Ричард. – Я уже объявил Кэтрин своей дочерью и не думаю, что вы настолько неразумны, чтобы на всю Англию ославить своего мужа как лжеца. К тому же я сделал это из самых лучших побуждений.

Анна во все глаза смотрела на него.

– Но ведь вы не верите в благородство, Дик Глостер? Почему же вы пытаетесь взывать к тому во мне, чего нет?

– Я знаю, что вы не лишены здравого смысла.

На мгновение их взгляды скрестились.

– Как вы могли? – вдруг всхлипнула Анна. – Вы воспользовались своей властью и лишили ребенка славного имени ее отца! Еще одна побочная ветвь в гербе Йорков. Теперь она всю жизнь обречена носить клеймо незаконнорожденной.

Ричард шагнул к ней.

– Вы еще более неразумны, чем я предполагал, Анна. Давно и повсюду известно, что унция королевской крови перевешивает любые свидетельства о чистоте рождения. Вспомните, разве Вильгельм I до того, как получил грозное прозвище Завоеватель, не звался при дворах Европы Вильгельмом Ублюдком? А разве правящие ныне в Испании Тостамары не произошли от любви короля Альфонса XI и некоей Элеоноры де Гузман? Даже ныне некий джентльмен Генри Тюдор, все предки которого имеют бастардную полосу в гербе, пытается доказать Европе, что имеет более прав на трон, чем Йорки. Я уж не упоминаю самого безумного из Невилей – Бешеного Фокенберга, который, будучи адмиралом Англии, даже после гибели Ланкастеров сумел поднять против Белой Розы Кентское графство. И если герб, который я дал Кэтрин, косая поперечина пересечет слева направо[33], это не лишит чести принцессу из рода Плантагенетов. Она сможет рассчитывать на самую блестящую партию, о какой никогда не смела бы мечтать наследница пограничного барона, даже столь славного, как благородный Филип Майсгрейв. Вот все мои аргументы. Если же вы, вместо того чтобы отблагодарить меня, рискнете оспаривать мое решение, я не побоюсь объявить вас впавшей в душевное расстройство, несмотря на то, что вы в тягости. И в таком случае вряд ли вы сможете рассчитывать видеться с Кэтрин.

Анна боролась с сотрясавшей ее дрожью. В ушах стоял гул. Уильям Херберт говорил ей еще в Йорке: «Вы его пленница, как и я…» Но Уильям надеялся когда-нибудь вырваться из-под опеки Ричарда, у нее же выхода не было. Странная мысль внезапно посетила ее: «Я была его пленницей с того момента, как он обнаружил меня в Нейуорте. Этот внезапно возвысившийся Джон Дайтон скорее берег меня для Ричарда, чем охранял от людей Кларенса. Ричард заранее знал, как поступит со мной, он был словно упорный ветер в горах, что гнул ствол моей судьбы в нужную ему и только ему сторону. Он увез меня из дома, сделал игрушкой в своих политических расчетах, отнял у меня свободу, земли, воспоминания… А теперь он отнимает у меня дочь».

Ричард говорил еще что-то, но она уже не слышала его. Он не успел подхватить ее, когда она без чувств рухнула на плиты пола…

Когда Анна пришла в себя, возле нее хлопотали Матильда Харрингтон и Джеральдина Нил. Анна закашлялась от запаха едкой эссенции, которую поднесла к ее носу статс-дама. Потом увидела, что находится в спальне, а вокруг толпится множество людей.

– Вам уже лучше, дорогая? – услышала она рядом участливый голос Ричарда.

Он говорил мягко, с волнением:

– Вы так напугали меня, любовь моя, когда лишились чувств.

Какой нежный голос! А у Анны саднила разбитая в кровь губа. Она невольно поднесла к ней ладонь.

– Вы ушиблись при падении, Анна. Ох, эти неожиданные и такие опасные для беременных дам обмороки!

И, повернувшись к собравшимся, громко объявил:

– Теперь, когда моя супруга пришла в себя и ей больше ничего не грозит, я хочу поделиться с вами радостной вестью. Герцогиня ждет ребенка, и все мы должны молиться за его и ее здоровье!

Вечером Анна едва дождалась окончания пира, устроенного в честь возвращения герцога. Вдоль стен огромного зала были расставлены столы, на хорах гремела музыка. К колоннам были прикреплены факелы из душистого дерева, и их было так много, что, несмотря на открытые окна, в зале скоро стало неимоверно душно. Поэтому Ричард не стал возражать, когда Анна, сославшись на головную боль, покинула застолье и поднялась на открытую галерею донжона.

Внизу, во дворе, пылали костры, челядь тоже веселилась. Герцог Глостер велел откупорить для дворни бочонок вина, и люди пили за здравие герцога и герцогини, а также за появление на свет наследника.

Позади нее раздались шаги, и Анна увидела Уильяма. Как и все, он был пышно разодет, но лицо его было печально. Анна попыталась улыбнуться.

– Простите, Уил, но я еще не имела возможности поговорить с герцогом о вашей свадьбе.

Юноша не ответил, приблизился, взял ее руку.

– И не стоит.

– Но тогда ведь…

– Я остаюсь. Я хочу всегда быть подле вас.

Чистый мальчик, нежный и преданный. Сын графа Пемброка, которого казнил ее отец. Он стал ей ближе всех, он был с нею искренен и всегда стремился оказать помощь. Анна по-дружески привязалась к нему и не помышляла, что это может быть истолковано как-то иначе. Однако ей давно следовало заметить, как он, замкнутый и молчаливый с другими, оживляется, оставаясь с нею наедине. Она чувствовала себя виноватой, но на душе у нее потеплело. Она даже попробовала пошутить:

– Что ж, оставайтесь, Уил. А когда вы наденете рыцарский пояс, я с удовольствием стану вашей дамой.

Ответ юноши поразил Анну.

– О нет. Дама сердца должна быть одна, как и жизнь. Я всегда презирал молодчиков, то и дело меняющих цвета своих возлюбленных. Моей дамой станет та, кого я назову своей супругой. А вы… Вы первая, о ком я думаю непрестанно. Говорят, в моем возрасте это скоро проходит, не оставляя следа. Но пока… – Он попытался улыбнуться. Потом поднял на нее глаза, их взгляд был тверд. – Я больше никогда не осмелюсь заговорить с вами о своей любви. Но я буду счастлив, если смогу быть рядом, служить вам. И простите, если я оскорбляю вас своими чувствами.

От нежности у Анны заныло сердце.

– Оскорбить любовью нельзя, мой мальчик. И я благодарна вам, что вы поддержали меня именно сейчас. Вы все понимаете, Уил, с поразительной для вашего возраста проницательностью. Дай вам Бог, чтобы вы встретили достойную вас даму – будь это ваша невеста или кто иная. Я же люблю вас, как младшего брата, как преданного друга. Благослови вас Господь, Уильям Херберт.

Она взяла его голову в ладони и поцеловала в лоб.

Юноша напряженно молчал. Анна видела, как он судорожно сглотнул, и, чтобы отвлечь его, поведала о разговоре с Ричардом по поводу Кэтрин. Теперь Уильям смотрел на нее с состраданием, но Анна заставила себя улыбаться.

– Вы ведь сами говорили, Уил, что для моей девочки это большая честь. Что же до моих отношений с Ричардом, то они вскоре наладятся, если я буду послушна. И в этом он прав. Библия учит смирению и покорности.

По лицу Уильяма прошла судорога, но он не произнес ни слова. По винтовой лестнице они спустились в пиршественный зал.

Ричард был уже изрядно навеселе, но это выражалось лишь в неестественном блеске его глаз.

– Клянусь небом, миледи, вы очаровываете всех. Бэкингем восхищен вами, мой племянник де Ла Поль только и толкует о вас, и даже Фрэнсис Ловелл, которого вы обвели вокруг пальца, пытался выступить в вашу защиту. Однако куда больше я изумлен тем, что вы приручили этого волчонка Херберта. Мне уже доложили, что он более не вспоминает о своей ненависти к Невилям. Кажется, мой брат ошибся, отказавшись от вас ради Элизабет Грэй.

В ту ночь Анна впервые подумала, что столь обширное ложе имеет свои преимущества. И когда Ричард, насытившись ею, уснул, она отодвинулась на самый край и заснула только когда расстояние между ней и мужем оказалось достаточно неблизким.

Кэтрин прибыла в Миддлхем спустя несколько дней. Анна едва удержалась, чтобы не броситься через весь зал навстречу, когда она и Джон Глостер чинно направились к ней в парадных пунцовых одеждах. Однако ей пришлось выдержать горькое мгновение – Ричард представил ей ее собственную дочь. Анна молча любовалась девочкой. Настоящая маленькая принцесса. Усыпанное жемчугом платье из затканного золотом сукна достигало пола, позади шелестел длинный шлейф, голову Кэтрин покрывала кружевная шапочка, из-под которой на спину падали пышные пепельно-серебристые локоны.