– Не стоит огорчаться, миледи. Теперь вы первая дама королевства. Ваш супруг добился всего, что мыслимо. Когда-то я имел глупость враждовать с ним, но вовремя понял, что ради собственного спокойствия надо держать его руку. Взгляните, как он изменил судьбу Бэкингема, который при Эдуарде был едва не изгнанником. Ныне Генри правитель Уэльса, констебль королевства, великий чемберлен Англии. А маленькая леди Майсгрейв превратилась в королеву…

– Зачем вы все это говорите?

– Потому что в ваших глазах печаль. Вы не смеетесь больше, как та красавица из Гнезда Орла. Что поделаешь. Все это в прошлом.

Ему не стоило напоминать. Перси увидел, как в одно мгновение наполнились слезами ее глаза, как задрожало горло от сдерживаемых рыданий.

– О Господи! Простите, Земляника!

Он вдруг отступил и отвернулся, почувствовав, что не может глядеть ей в глаза. Глупец! Леди Анна – словно птица с подбитым крылом, так зачем же вкладывать персты в открытые раны…

Позади него хлопнула дверь.

– Что это значит? Ваше величество, что вы делаете? Скоро начнется шествие! – Матильда Харрингтон принялась стучать в закрытую дверь. Перси тоже загрохотал кулаком по резным панелям.

– Не глупите, Земляника!

Анна заперлась в своей спальне, впустив к себе только Дебору.

– Сейчас… – всхлипывала королева. – Господи, дай мне сил… Мне нельзя сейчас думать об этом. Ричард будет гневаться. Знаешь, Дебора, я многим обязана ему… Это он спас Нейуорт, когда я еще была леди Майсгрейв. Ричард не знал, что я жива, что я там. Меня все считали давным-давно усопшей.

Дебора налила из кувшина на туалетном столике воды в серебряный таз, смочила платок и протянула его Анне.

– Вот, возьмите.

А потом со вздохом проговорила:

– Увы, миледи, только Ричард Глостер и знал, что вы не умерли. Возможно, все эти годы он искал вас.

Анна застыла с прижатым к щеке мокрым платком. Глаза ее расширились.

– Во имя неба – что такое ты говоришь?

– Ричард Глостер знал, что найденное под Барнетом тело утопленницы не принадлежит вам. Он вырвал у меня это признание, пообещав, что сохранит жизнь Кристоферу. Но он солгал. Я ненавижу вашего супруга!

У Анны все поплыло перед глазами.

– Ричард знал… Пресвятая Богоматерь, зачем же он так бесстыдно лгал мне все эти годы?

– Он поступает так со всеми, ваше величество, – голос Деборы срывался, – с вами, со мной, со всей Англией. Разве вы не знаете, кто таков Ричард Плантагенет? Но довольно – вам пора идти. Мы поговорим обо всем этом позже. Каков бы ни был ваш супруг, Анна, ныне он – король Англии, а вам сегодня вместе с ним предстоит венчаться на царствование.

В дверь вновь принялись стучать. Дебора попыталась открыть, но Анна ее остановила.

– Постой! Скажи, а знал ли Ричард, что я в Нейуорте?

Дебора опустила глаза.

– Ваше величество… Помилосердствуйте… Сейчас не время говорить об этом.

В спальне стоял гул от ударов в дверь. Слышались взволнованные голоса придворных дам. Постепенно Анна стала приходить в себя. Встала, оправила платье – душно, ах как душно! – но когда Дебора приблизилась, чтобы расправить складки мантии, сухо спросила:

– Значит, Ричард мог знать, что я живу в Пограничье?

Дебора старалась избегать глаз королевы.

– Я не ведаю этого, миледи. Это было давно… Однако тогда он расспрашивал меня о сэре Филипе Майсгрейве.

– И ты?..

По щекам Деборы побежали слезы.

– Я плохо помню, что говорила. Только потом я поняла, что предала вас. Но я так стремилась спасти Кристофера!..

Когда Анна рука об руку с Перси вышла на ступени Тауэра, лицо ее заливала бледность. Однако когда Ричард приблизился к ней и взял за самые кончики пальцев, она постаралась улыбнуться ему. Не время сейчас выяснять отношения. Этот день слишком велик сам по себе, и надо заставить себя упрятать поглубже закравшееся подозрение. Это было страшно, больше того – казалось невероятным. И хотя она знала, что их брак был построен на политических расчетах Ричарда Глостера, это еще не означало, что он способен на подлое преступление по отношению к ней. Судьба оказала ему услугу, отдав в его руки Анну уже вдовой. И она боялась думать об этом иначе.

В конце концов, сегодня тот день, ради которого сложил голову ее отец, граф Уорвик. Ее несут на раззолоченных носилках через весь Лондон, и яркое солнце, праздничный гул города, всеобщее веселье помогают освободиться от мрачных мыслей.

Всюду, где они ни проезжали, их встречали радостными криками. Никогда еще Анне не доводилось видеть такое скопление простого народа. Люди не только толпились вдоль улиц, где проезжал кортеж, но занимали все балконы домов, лоджии, окна, карнизы, даже кровли строений были заполнены зрителями. Они вопили, дрались из-за мест, некоторые едва ли не висели, ухватившись за желоба водостоков и оконные рамы, размахивая при этом свободной рукой и выкрикивая приветствия. Город был так разукрашен, что казался Анне ожившей пестрой фреской. Над окнами постоялых дворов были укреплены гербовые щиты знати, приехавшей на коронационные торжества. Повсюду развевались по ветру стяги, трепетали многочисленные вымпелы и флажки, с окон богатых домов свешивались яркие ковры. И повсюду цветы – алые и белые розы, ибо все знали, что король велел созвать к торжеству коронации всех, кто когда-либо участвовал в минувшей войне, а незадолго до торжеств умилил весь Лондон, велев перезахоронить останки Генриха Ланкастера из аббатства Чертси в часовню в Виндзоре, словно подчеркивая тем самым, что старая рана вражды между домами Йорков и Ланкастеров затянулась.

Сам король-горбун под звуки труб и ликующие вопли, в блистающей золотом мантии, на белом коне ехал впереди кортежа. Его окружали первые лорды и сановники, облаченные в самые великолепные одежды. Следом в открытом паланкине несли Анну Невиль. Она была ошеломлена торжественно-пышным обступившим ее великолепием. В бытность свою герцогиней Глостер она должна была бы привыкнуть к шумным празднествам и выездам, однако то, что происходило сегодня, превзошло своим великолепием все, что она могла представить. Анна забыла о худом, она улыбалась, и ее самое невольно поражало, что она в состоянии обращать внимание на всяческие мелочи, на калеку, которого волокли и толкали в толпе, на детей, которых взрослые сажали на плечи, на прехорошенькую растрепанную блондинку в окне, грудь которой была не в меру обнажена, на орущую толстуху в хлопающем, как парус, огромном чепце, в которой Анна узнала Дороти Одноглазую. Она улыбалась, замечая, что едущий сразу за Ричардом герцог Бэкингем оглядывается на нее, и весело подмигивала все еще встревоженному графу Перси. Мелькнуло и мрачное лицо ехавшей верхом рядом с паланкином Маргариты Бофор (Анне казалось, что эта несносная леди сердита на нее за то, что ей пришлось претерпеть унижения, хотя Анна спасла жизнь ее супруга), и нелепо яркий наряд самого Стенли – смесь лимонно-желтого шелка, лиловых украшений, пурпура и павлиньих перьев на шляпе. Он выглядел словно шут, и этим как бы бросал всем вызов. Анну он так ни разу и не навестил, не найдя случая поблагодарить за освобождение из узилища, а сейчас ей казалось, что он как-то нетвердо держится в седле и порой начинает размахивать руками, что-то крича едущему рядом шурину короля герцогу Суффолку. Уже по прибытии в аббатство, когда он сходил с коня, Анна заметила, что он пошатнулся и одному из пажей пришлось поддержать его. Было очевидно, что он совершенно пьян. И тем не менее, когда все они оказались в соборе и Стенли предстояло нести жезл великого констебля, он взял себя в руки и всю церемонию провел достойно и величественно.

Сама атмосфера великого собора настраивала на такой лад. Гигантские хоры, мягкий, почти призрачный свет, струящийся через многочисленные окна с цветными витражами, звуки органа, ангельское пение невидимого хора, мерцающие, словно тысячи звезд, огоньки свечей. Анне все это казалось сном, на глаза наворачивались слезы. Ричард хотел, чтобы обряд проходил по обычаю саксонских королей, и поэтому они шли к алтарю по пушистым коврам босиком. Здесь они преклонили колени, сбросив мантии, обнажили головы, и состоялось миропомазание. Торжественный обряд, когда освященное миро пролилось на их головы, грудь, чело, Анна испытала возвышенное волнение. Словно сквозь расплывчатое сияние различила среди позолоченных риз и крестов благообразное старческое лицо епископа-кардинала Кентерберийского Буршье. Когда-то она явилась к нему как грешница, и он отпустил ее грехи. Сегодня она пришла к нему как королева, и он водрузил на ее чело золотой венец. Анна прикрыла глаза – как непривычна и сладостна была сия тяжесть!