Если кто-то и задавал колючие, граничащие с враждебностью вопросы, так это моя мать… с которой я отказывалась разговаривать в течение нескольких дней после ужина. Она всегда была более критична к Кристиану, к нашим отношениям, но в конце концов пришла в себя, после многочисленных споров. Эти споры решил папа, который всегда хотел мира в своем доме.

Хотя я обожала свою маму и ценила ее силу и преданность нашей семье, я не побежала к ней, вернувшись домой из отеля после того, как потеряла девственность и надела кольцо, которое обещало вечность. На самом деле я активно избегала ее. Мы не были близки, как многие девочки в моей школе со своими матерями, но она все равно поняла бы, что произошло. Увидела бы, что во мне изменилось. Мне хотелось оставить тайну себе на какое-то время. Держать прошлую ночь в тихом и драгоценном месте, чтобы мама не запятнала ее своим недовольством. К счастью, та была занята организацией вечеринки и бегала по поручениям, когда я вернулась домой.

Я нервно пялилась на свой шкаф, хотя мама уже разложила платье для вечеринки на моей кровати. Светло-розовое, с длинными кружевными рукавами и подолом, доходящим мне до середины икры. Казалось, теперь, когда я стала настоящей женщиной, была помолвлена и собиралась выйти замуж, я больше не вписывалась в это платье. Не вписывалась в большую девичью комнату с оборками на одеяле и мягкими игрушками, разложенными на кровати. Я, конечно, уже миновала тот период, когда мама выбирала для меня красивые, дорогие платья с пышными юбками, которые шили больше для кукол, чем для девушек.

Теперь я была женщиной. И хотела выглядеть сексуально. Проблема была в том, что у меня нет ничего, что можно было бы счесть сексуальным. Конечно, у меня были джинсы и укороченные топы, которые все девочки носили в школу, от которых мама щелкала зубами, и от которых у Кристиана слезились глаза, а его руки блуждали по всему моему телу, но они не совсем подходили для вечеринки.

— Только не говори мне, что у тебя кризис моды, luce dei mie occhi, — сказал папа, входя в открытую дверь моей спальни.

Он был одет, как всегда, в черную рубашку, брюки и галстук. Галстук был красным. Мама купила ему этот красный галстук в подарок еще до того, как они поженились, и он поклялся носить его каждый день своей жизни. Обычно к его образу прилагался пиджак, но, вероятно, тот был перекинут через спинку офисного кресла, где папа работал большую часть дня. Мне было интересно, знает ли он, что сегодня тот самый день. Кристиан сказал бы ему, когда планирует сделать предложение. Мой отец был умным человеком, так что, вероятно, сложил два и два относительно того, где я была прошлой ночью в свой восемнадцатый день рождения.

Я старалась сохранять спокойствие, чувствовать успокаивающую тяжесть маленького бриллианта на своем пальце. Улыбка, которую я подарила отцу, была натянутой и нервной, когда повернулась к нему. Его взгляд метнулся к платью на моей кровати.

— Ах, я думаю, ты наконец-то выросла для того, чтобы мама выбирала тебе платья, не так ли? — спросил он мягким и ровным голосом, как всегда.

— Думаю, что да, — согласилась я, мой голос слегка дрожал.

Мой отец долго смотрел на меня, и в его взгляде было что-то, чего я не могла расшифровать.

По какой-то неизвестной причине этот взгляд вызвал у меня слезы на глазах. Я забыла о весе на моем пальце, о том, какой на самом деле была эта ситуация. Мне хотелось снова попить чай с папой за детским столиком.

— Ты сама не своя, luce dei mie occhi, — сказал Дон хриплым голосом. — Надеюсь, мама не откажется помочь тебе выбрать свадебное платье.

Я моргнула, глядя на отца, сдерживая слезы.

— Что?

— Твое свадебное платье, моя милая девочка. Даже я недостаточно храбр, чтобы пойти против твоей матери, когда дело дойдет до этого. Моя единственная работа — подписывать чеки, отвести тебя к алтарю и следить за тем, чтобы моя малышка была счастлива и в безопасности.

Он подошел ближе, чтобы убрать волосы с моего лица. Другой рукой потянулся к моей руке, рассматривая кольцо на пальце. Его глаза заблестели.

— Ты счастлива, cuore mio (прим. моё сердце)? — спросил Дон, его голос был таким мягким.

— Да, пап, я счастлива, — прохрипела я, мой голос сорвался в конце.

— И этот мальчик защитит тебя, я знаю, — отец смахнул слезу с моего глаза. — потому что теперь он мужчина. Он мне нравится, и я с гордостью приветствую его как сына. Все, чего хочет отец, — это мужчину, который может хотя бы попытаться полюбить его дочь так же сильно, как он. Кристиан никогда не победит меня, но он определенно лучший соперник.

Слезы потекли по моему лицу, и мой папа вытер их большим пальцем.

— Надеюсь, слезы радости? — спросил он, его собственный голос был полон печали.

— Да, пап, слезы радости, — ответила я.

Затем он поцеловал меня в макушку и вышел из комнаты, бормоча что-то о последних приготовлениях, о которых нужно позаботиться перед вечеринкой.

Мое сердце было переполнено, разрываясь от осознания того, что все будет хорошо. Все мои мечты должны сбыться. 

Все началось с хлопка.

Похожего на фейерверк.

Но я знала, что это не так.

Возможно, я и была принцессой, которую все в семье защищали от реалий бизнеса, но я знала, как звучит выстрел.

Мои руки замерли, когда я наносила макияж.

Весь дом был в моем распоряжении, если не считать Лоренцо, который сидел, скрестив ноги, где-то внизу и смотрел телевизор, так близко, как только мог, потому что мамы не было дома, чтобы отругать его за это.

Это было после того, как я закончила собираться. Мое платье — не то, которое выбрала мама, — было белым. Может быть, немного обычное, учитывая ситуацию, но мне оно понравилось. Раньше мне так хотелось выглядеть сексуально, показать, что я женщина, заставить Кристиана желать меня так, как мужчина желает женщину. Потом я вспомнила прошлую ночь. То, как он прикасался ко мне. Нежный, но в то же время страстный. То, как его глаза блуждали по моему обнаженному телу, как будто хотел поглотить меня. Маленькие синяки на внутренней стороне моих бедер от подушечек его пальцев, прекрасный дискомфорт, который остался от воспоминания о нем внутри меня.

Кристиан полностью доказал мне, что считает меня сексуальной. Он занимался со мной любовью, словно я была единственной девушкой, которую тот когда-либо любил, а потом трахнул меня, как настоящий мужчина. Мне не нужно было ничего менять в себе. Не для него.

Платье, которое я надела, было немного маловато. Теперь, когда мои сиськи стали больше, они совсем чуть-чуть выпирали наружу. Оно завязывалось на шее. Спина была открытой, так что мне не пришлось надевать лифчик. Платье плотно облегало мой живот и бедра, потом ткань свободно опадала к коленям.

Темные волосы дикими локонами спадали на спину, я была почти не накрашенная. Лето сделало мою и без того оливковую кожу еще темнее, глаза светились изумрудно-зеленым — мама всегда говорила, что они светились, когда я счастлива. И я никогда не была так счастлива, как в тот момент, празднуя свой восемнадцатый день рождения с кольцом на пальце, ожидая будущее с любовью всей моей жизни. Будущее, которое было благословлено моим отцом.

Потом раздались хлопки.

Выстрелы.

Я знала, что это именно они.

Мои руки замерли на верхней части живота, когда я лениво задавалась вопросом, сделали ли мы с Кристианом ребенка прошлой ночью. Мы не использовали никакой защиты. Никто из нас не хотел этого. Никто из нас ничего не говорил о том, чтобы завести ребенка, в конце концов, мы были так молоды, но наша любовь была крепкой, и я была готова стать матерью.

На территории есть вооруженная охрана. Всегда. Даже когда папа был дома. Обычно, когда мы оставались вдвоем с Лоренцо — что случалось крайне редко, в доме всегда были дяди, повара и няни, а подразделение охраны удваивалось. Я знала, что моему отцу угрожали те, кто хотел его власти. И также знала — когда подслушивала — что он заключил мир с двумя семьями, которые ранее были его главными соперниками.