Среди бумаг Рэчел увидела две крошечные записные книжки. В них подробно, с указанием дат, были расписаны все вклады и снятия денежных сумм с личного номерного счета Дункана Гранта.

Счет был открыт в одном из швейцарских банков в Женеве.

Открыв одну из записных книжек, Рэчел стала медленно ее перелистывать. Руки ее дрожали.

Счет был открыт ее отцом больше двадцати лет назад. С тех пор отец регулярно пополнял его или, наоборот, снимал со счета определенные суммы. Некоторые из них были совсем маленькими. Некоторые, наоборот, были представлены шести— или семизначными цифрами.

Миллионы! Миллионы проходили через этот секретный счет.

Когда первое потрясение прошло, Рэчел разыскала в кипе канцелярских принадлежностей чистый блокнот и заточенный карандаш и принялась за вычисления. Ей потребовалось всего полчаса, чтобы заметить, что в том, как пополнялся или худел счет, была своя система.

В первые пять лет Дункан Грант только клал деньги в банк. Когда же общая сумма вклада превысила десять миллионов долларов, он впервые снял со счета пятьсот тысяч долларов.

Впоследствии, примерно один или два раза в год, Дункан Грант снимал со счета энную сумму, однако пополняя его затем в один или несколько приемов. Например, взяв со счета двести тысяч, он в тот же год вносил миллион, или, наоборот, сняв два миллиона, клал только пятьсот тысяч, да и то не сразу, а частями. Несмотря на это, общая сумма вклада год от года почти не менялась, колеблясь в районе двенадцати миллионов, хотя, после особенно крупных вкладов, она подскакивала до пятнадцати или, напротив, после снятия значительных сумм со счета падала до семи миллионов.

Иными словами, сумма снятых отцом денег всегда в конечном итоге оказывалась равна сумме возвращенных.

Некоторое время спустя Рэчел выяснила, что, кроме дат, каждая финансовая операция сопровождалась коротеньким комментарием, часто представлявшим собой лишь несколько цифр и букв. Последних было строго по две, и Рэчел поняла, что это могут быть только инициалы. Тогда, взяв наугад одно из самых крупных изъятий, помеченных инициалами О. X., Рэчел проследила несколько последовавших вкладов, помеченных теми же буквами, и путем простейших арифметических подсчетов обнаружила, что обе суммы равны.

— Займы! — прошептала она. — Личные займы!

У нее в руках была секретная бухгалтерия отца, подробнейший реестр всех денежных сумм, которые он давал в долг тем или иным людям. Впрочем, сам Дункан Грант наверняка предпочитал называть их инвестициями, которые он осуществлял сам, без всякой бумажной волокиты. И лишь врожденная аккуратность и привычка к порядку побудила его заносить приход и расход в свои записные книжки.

«Дункан Грант никогда не вел дел подобным образом», — вспомнила Рэчел слова Грэма Беккета. Ее отец действительно никогда бы не стал рисковать средствами основанной им компании. Но, как видно, когда дело касалось его личных сбережений, Дункану Гранту было вполне достаточно честного слова и нескольких строк в записной книжке.

Очевидно, он давал в долг только тем, в ком у него не было оснований сомневаться.

Потрясенная, Рэчел взялась за вторую записную книжку и сразу нашла то, что искала. Вот они — три миллиона, выданные пять лет назад некоему Э. Д. Эти инициалы больше нигде не встречались, но Рэчел теперь знала — почему. Долг в три миллиона не был возвращен.

Значит, Эдам сказал ей правду.

Если, конечно, он тот, за кого себя выдает.

«Но я верю ему! — сказала себе Рэчел. — Разумеется, верю. И вовсе не потому, что он похож на Тома…»

И все же сомнения не оставляли ее. Казалось, они еще больше усилились после того, как Рэчел отыскала эти записные книжки.

Внезапно новая мысль поразила ее, и, склонившись над блокнотом, Рэчел начала лихорадочно подсчитывать и вычислять.

Результат этих вычислений вызвал у нее легкое головокружение.

Если не считать трех миллионов, выданных якобы Эдаму, Рэчел обнаружила еще три займа, которые до сих пор не были возвращены. Один из них был сравнительно небольшим — всего сто пятьдесят тысяч долларов. Два других были огромными — полтора и пять миллионов.

Они были помечены инициалами Р. Ш., Л. М. и. Дж. У., причем последний, самый большой, был выдан ее отцом всего за несколько месяцев до гибели.

Значит, поняла Рэчел, существовало еще по меньшей мере три человека, которым ее отец помогал. И они до сих пор не вернули ему деньги. С другой стороны, Рэчел не было известно, когда должники должны были расплачиваться. Эдам получил свой беспроцентный кредит на пять лет; судя по записям, некоторые, особенно крупные ссуды, также выдавались Дунканом на срок в пять лет или около того. Возможно, что эти три займа должны быть возвращены через годы.

Разумеется, это не объясняло, почему должники отца не поспешили сообщить ей о полученных от Дункана суммах, как сделал это Эдам.

Рэчел предвидела, разумеется, что скажет по этому поводу Грэм. Он скажет, что эти трое злоупотребили доверием ее отца, что они не объявляются в надежде, что Рэчел никогда не узнает о полученных ими суммах.

Но у нее не было даже намерения что-либо рассказывать адвокату.

Это решение пришло к ней просто и естественно.

Рэчел считала, что раз ее отец ничего не сообщил адвокату об этой своей деятельности, значит, он так хотел. На протяжении двух десятков лет Дункан Грант помогал, как мог, таким людям, как Эдам, — людям, которым нужны были большие суммы наличными, чтобы осуществить свои планы, — и если он предпочитал делать это тайно, то она тем более не имеет права никому об этом рассказывать.

Грэм Беккет, несомненно, назвал бы такой подход неразумным.

Но сама Рэчел так не считала.

Она не знала, права она или нет, но, как бы там ни было, решение ничего не говорить адвокату об отцовской тайне не вызывало в ней ни неловкости, ни тревоги. Другое не давало Рэчел покоя — она совершенно не представляла, как ей быть дальше.

Придвинув к себе блокнот и записные книжки, она вновь принялась за вычисления. Результат ее ошеломил, хотя, казалось, она уже должна была перестать удивляться. Даже за вычетом еще не возвращенных займов, включая три миллиона Эдама, на счету оставалось чуть больше восьми миллионов долларов. И она не видела никакой возможности забрать их оттуда.

— О, боже, папа! Что же мне теперь делать?! — воскликнула она вслух.

Это был настоящий крик души. Рэчел достаточно хорошо разбиралась в финансах, чтобы понять: личные финансовые операции отца, хоть и были направлены на благородные цели, оставались не вполне законными. Восемь миллионов, которые он держал в Швейцарии, не были даже включены в общую сумму наследства, хотя в завещание, насколько она помнила, и была вставлена довольно туманная фраза насчет того, что «любые вклады в любых финансовых учреждениях, не имеющие отношения к деятельности компании „Дункан и Росс Инвестиции Лтд.“, должны быть переданы моей дочери Рэчел Грант».

Или что-то в этом роде.

Тогда Рэчел приняла эту фразу за пустую формальность, но теперь она поняла, что отец вписал ее в трастовый договор не просто так.

Значит, эти деньги принадлежат ей — по крайней мере формально. Но откуда они взялись, были ли они нажиты законным путем, как получить их с секретного счета в Швейцарии?

Нет, определенно в ближайшее время ей придете нанести конфиденциальный визит специалисту по налогам и наследованию.

Но тут Рэчел пришло в голову, что с этой проблемой можно будет разобраться потом — после того, как она официально вступит во владение той частью наследства, которая не вызывала столько вопросов и сомнений, Если только ей дадут это сделать. Если ее не убьют раньше.

Это волновало ее теперь больше всего. Снова и снова Рэчел спрашивала себя, может ли оказаться так, что за этими таинственными инициалами скрывается человек, который хочет с ней разделаться, потому что ему не хочется возвращать свой долг.

Сначала она думала, что только пятимиллионный заем может служить действительно веской причиной для убийства, но, поразмыслив как следует, Рэчел поняла, что это вовсе не обязательно. Даже ста пятидесяти тысяч долларов для некоторых людей могло оказаться достаточно, чтобы решиться на преступление.