– Ты все понял? – спросил я.

– Был Дьюк, а теперь вместо него ты, – равнодушно промолвил он.

Значит, мой тайник обнаружил не он.

– Я отвечаю за всю семью, – повторил я. – В том числе и за миссис Бек. Игра закончена, договорились?

Поли молчал. От того, что приходилось задирать голову, у меня уже начинала ныть шея. Мой позвоночник больше привык к тому, чтобы я смотрел на собеседника сверху вниз.

– Договорились? – повторил я.

– Или?

– Или нам с тобой придется постоянно сталкиваться друг с другом.

– Лично я с удовольствием.

Я покачал головой.

– Никакого удовольствия не будет. Даже не мечтай. Я разорву тебя на части, кусок за куском.

– Ты так думаешь?

– Ты бил военного полицейского? – спросил я. – Когда служил в армии?

Поли не ответил. Лишь молча отвел взгляд. Вероятно, вспоминая свой арест. Наверное, он оказал сопротивление и его пришлось немного усмирить. А затем, скорее всего, он где-нибудь скатился кубарем с лестницы, так что ему здорово досталось. Где-нибудь по дороге от места задержания до тюремной камеры. Совершенно случайно. При определенных обстоятельствах такое происходит сплошь и рядом. Впрочем, офицер, производивший задержание, наверняка захватил с собой шестерых дюжих ребят. Лично я захватил бы восьмерых.

– А потом я выставлю тебя за дверь, – продолжал я. Его взгляд вернулся на меня, медленно и лениво.

– Не сможешь, – сказал Поли. – Я работаю не на тебя. И не на Бека.

– А на кого ты работаешь?

– На одного человека.

– Этот один человек имеет имя?

Он покачал головой.

– Фишка не ложится.

Не вынимая рук из карманов, я протиснулся мимо пулемета. Направился к выходу.

– Теперь мы с тобой все уладили? – спросил я.

Поли посмотрел на меня. Ничего не сказал. Но он оставался спокоен. Наверное, его утренняя доза была хорошо сбалансирована.

– Ты оставишь миссис Бек в покое, так? – спросил я.

– Пока ты здесь, – ухмыльнулся Поли. – Ты будешь здесь не вечно.

«Надеюсь», – подумал я. Зазвонил телефон. Внешняя линия, решил я.

Вряд ли Элизабет или Ричард стали бы звонить Поли из дома. В тишине звонок прозвучал особенно громко. Поли снял трубку и назвал свое имя. После чего стал молча слушать. Я слышал отзвуки доносившегося из трубки голоса, отдаленного и неразборчивого, с вибрацией и металлическим гудением, не позволявшим разобрать ни слова. Неизвестный говорил меньше минуты. Поли положил трубку, затем нежно качнул ладонью пулемет на цепи. Я догадался, что это умышленная имитация того, что я сделал с тяжелой боксерской грушей в тренажерном зале в то утро, когда мы впервые встретились. Поли ухмыльнулся.

– Я приглядываю за тобой, – сказал он. – Всегда буду приглядывать.

Не обращая на него внимания, я открыл дверь и шагнул на улицу. Дождь окатил меня словно из брандспойта. Нагнувшись вперед, я пошел прямо на него. Затаив дыхание, с очень неприятным ощущением под ложечкой, которое оставило меня только тогда, когда я преодолел всю сорокаярдовую дугу, которую можно было держать под прицелом из внутреннего окна. Только тогда я выдохнул.

Не Бек, не Элизабет, не Ричард. И не Поли.

Фишка не ложится.

Доминик Коль сказала мне «фишка не ложится» в тот вечер, когда мы пили пиво. Произошло что-то непредвиденное, и мне пришлось срочно перенести нашу встречу. Потом переносила встречу уже она, так что выбраться в кафе нам удалось только через неделю. Быть может, через восемь дней. В те времена сержанту и капитану провести вечер вместе в военном городке было весьма непросто, потому что в офицерских клубах соблюдалась строгая субординация, поэтому мы отправились в кафе в город. Это было обычное заведение, вытянутый зал с низким потолком, восемь бильярдных столов, море народа, море неона, море музыкальных автоматов, море дыма. Там было жарко и душно. Кондиционеры работали не останавливаясь, но от них не было никакого толка. Я был в рабочих штанах и старой армейской футболке, потому что штатской одежды у меня не было. Коль пришла в платье. Простой прямой покрой, длина по колено, черное, в мелкий белый горошек. Очень мелкий. Скорее не горошек, а точки. Совсем неброский узор.

– Как поживает Фраскони? – спросил я.

– Тони? Отличный парень.

Больше Коль о нем не говорила. Мы заказали «Катящиеся скалы», чему я был очень рад, поскольку в то лето это был мой любимый напиток. Из-за шума Коль, говоря, вынуждена была наклоняться ко мне очень близко. Я наслаждался этой близостью. Но не обманывал себя. Все дело было в децибелах, и только в них. И я не собирался предпринимать никаких шагов. Официальных препятствий этому не было. Наверное, какие-то правила существовали и тогда, однако строгих законов еще не было. Понятие сексуального домогательства проникало в армию с трудом. Но я уже ощущал потенциальное неравенство. Конечно, я не мог ничем ни помочь, ни навредить карьере Коль. Из ее личного дела ясно следовало, что она станет главным сержантом, а затем первым сержантом, причем произойдет это так же неизбежно, как день сменяется ночью. Затем будет прыжок к следующему разряду, в сержант-майоры. Это Коль тоже по плечу. А вот дальше начнутся проблемы. Следом за сержант-майором идет штаб-сержант-майор, а такой всего один на целый полк. Ну а дальше идет сержант-майор вооружейных сил, а такой вообще всего один. Так что Коль будет расти по службе, а потом остановится, что бы я ни говорил по этому поводу.

– Мы столкнулись с тактической проблемой, – сказала она. – А может быть, со стратегической.

– В чем дело?

– Помните то светило науки, Горовского? На наш взгляд, речь не идет об обычном шантаже. То есть, у него нет никакой страшной тайны. Похоже, его родным угрожают. Так что это не шантаж, а скорее принуждение.

– Как вы это определили?

– Его личное дело чистое как свежевыпавший снег. Его прошлое проверили до самого дна и обратно. Это делается как раз для того, чтобы исключить возможность шантажа.

– Так он болел за «Красные носки»?

Коль покачала головой.

– За «Нью-Йорк янкиз». Он родом из Бронкса. Закончил там научно-техническую школу.

– Отлично, – сказал я. – Он мне уже нравится.

– Но согласно инструкциям мы должны немедленно отстранить его от дел.

– В чем он провинился?

– Мы заметили, что он выносит документы из лаборатории.

– Там по-прежнему делают «сабо»?

Она кивнула.

– Вот только конструкцию отделяемой оболочки можно опубликовать во всех газетах, и все равно это никому ничего не скажет. Так что ситуация пока что еще не критическая.

– И что ваш Горовский делает с документами?

– Выбрасывает их в Балтиморе.

– Вы нашли того, кто их подбирает?

Коль покачала головой.

– Фишка не ложится.

– Что вы думаете о светиле науки?

– Мне бы не хотелось выставлять его за дверь. По-моему, нам нужно снять у него с шеи того мерзавца и дать возможность заниматься своим делом. У него две маленькие дочери.

– Что думает Фраскони?

– Он согласен.

– Правда?

Она улыбнулась.

– Ну согласится. Однако инструкция предписывает поступить иначе.

– Забудьте об инструкции, – сказал я.

– Вот как?

– Мой прямой приказ, – подтвердил я. – Если хотите, я облеку его в письменную форму. Повинуйтесь интуиции. Проследите цепочку до самого конца. Если удастся, избавим этого Горовского от неприятностей. Я так всегда поступаю с болельщиками «Янкиз». Но только держите руку на пульсе.

– Буду держать.

– Закройте дело до того, как будут закончены работы над оболочкой, – посоветовал я. – В противном случае нам придется искать другой подход.

– Договорились, – улыбнулась Коль.

Потом мы говорили о других вещах и выпили еще по паре кружек пива. Через час из музыкального автомата донеслось что-то сносное, и я пригласил Коль на танец. Второй раз за вечер она ответила мне: «Фишка не ложится». Об этой фразе я задумался уже позже. Очевидно, она пришла из жаргона игроков в кости. Должно быть, первоначально эта фраза означала «нечестно» и служила призывом перебросить кости. Фишка не легла! Так кричит судья футболистам: «Мяч не засчитан!» Только потом она приобрела просто отрицательный смысл. «Ни за что». «Без шансов». «И не надейся». Но как глубоко в этимологию погрузилась Коль? Она хотела сказать просто «нет» или обвиняла меня в нечестной игре? Я терялся в догадках.