«Будь же готов воздать

Гневом за цепи,

Смертью за раны.»

(Е.Ханпира)

Долина, вольготно расположившаяся в межгорье Западной Фракии, совсем недавно избавилась от звуков войны: лязга оружия, криков раненых и умирающих, воинских кличей сражавшихся... Теперь влажный летний воздух сонно зависал над немногочисленными постройками фракийского селения, подвижной поверхностью говорливого горного ручья, впадавшего в полноводный Стримон, выгоревшими на солнце палатками римского лагеря, группой пленников, что молча хоронила погибших соплеменников. И только громкие воинские команды римлян, их смех и шутливые перебранки прерывали дремотный настрой бытия, омрачая негу летнего утра естеством человеческой неугомонности и ненасытности, раскалывая тишину на множество разнообразных отголосков...

Рим победил - очередное восстание фракийцев было подавлено. Две недели мелких стычек легионов и крупных отрядов повстанцев завершились битвой, в которой боевой опыт армии, слаженность её действий, умение биться сплочённым строем взяли верх над отвагой и свободолюбием восставших.

Разрозненные фракийские отряды, ведомые в бой родовыми вождями, сражались отчаянно, мужественно перенося раны и смерть товарищей: никто не хотел сменить свободу обречённого на вечное римское рабство, никто не затруднялся в выборе - умереть, убивая врага, или умереть, разделив рабскую долю многих, побеждённых Римом. И смертельно раненые в последнем порыве сознания, угасающими взглядами взывали к братьям по оружию: «Если суждено умереть — умри свободным, убей врага и, лишь тогда, умри сам...»... В плен же попали лишь те, кто не смог сопротивляться натиску римской пехоты: ошеломлённые ударами по голове и ушедшие в беспамятство, ослабевшие от кровопотери и лишений похода...

Жизнь в скотном загоне, куда заточили оставшихся в живых повстанцев, стала для них чуть ли не привычной: неменяющейся, повторяющейся уже который день, и от этого тревожное ожидание собственной участи медленно, но неумолимо превращалось в волнение-предчувствие скота перед воротами бойни.

Люди сидели прямо на голой земле, их насчитывалось совсем немного, так что при желании всегда удавалось вытянуть ноги. Среди пленников ходили разговоры, что и остальных бывших соратников содержат в таких же загонах, разбросанных по краям долины: римляне не собирались позволять фракийцам, даже слабым и безоружным, собираться большими группами. Холодные ночи сменялись изнурительно жаркими днями, всё меньше желания жить оставалось у раненых. «Умереть, пусть даже без битвы, пусть даже без оружия и горячей крови врага на лице, пусть даже от рук товарищей, сомкнувшихся на горле... но избавиться от мук плена, позора, рабской участи предстоящего бытия, положения скота на свой же земле... боги предков, силой своею даруйте нам этот выбор - вот так взять и, закрыв глаза, уйти в мир спокойной и безучастной темноты, покончив этим уходом с мучениями, выпавшими на нашу долю» - так думали умирающие, ещё живые и те, чья свобода стала их приговором...

Над головами не было никакой крыши: в ночной темноте пленники жались друг к другу согреваясь, а днем жарились на солнце. Голод и жажда терзали каждого. Трое не дожили до сегодняшнего утра, они больше не просили смерти-избавления у безоружных товарищей, смерть сама избавила их от мук ран и плена.

Один Александрос, гоплит родом из Македонии, предводитель боевого отряда вождя Драгоса, похоже, не слишком переживал по поводу задержавшегося будущего. Македонец давно воевал с римлянами, он знал их обычаи и повадки, военную тактику и уловки, используя эти знания, а так же боевой опыт, в обучении молодых фракийцев. Его отряд полег полностью, но римляне не смогли пройти через эту живую стену мечей и копий, в которой каждый фракиец стоил трёх легионеров, но римлян было намного больше и они прошли по трупам павших, чтобы нанести последний, сокрушающий удар войску восставших. Александрос же получил хитроумный удар по голове сзади и надолго покинул действительность, а пришёл в себя полностью, лишь находясь среди пленников.

- Лучше бы эти скоты казнили нас сразу! - вспылил черноволосый, коротко стриженый парень двадцати лет, бережно поддерживая обмотанную тряпкой левую руку. — Еще день-другой, и со всеми нами будет то же самое. И его глаза указали на ряд мёртвых тел, лежащих у стены загона.

- Терпение, парень, - посоветовал Александрос. - Я уловил звуки какого-то движение в лагере римлян. Скоро мы всё узнаем... И вот увидишь, нас накормят да ещё и воды дадут.

Молодой фракиец кивнул, соглашаясь с доводами боевого наставника. А вот Криптоса, что молча сидел у ворот загона, вид умерших товарищей привел в бешенство.

- Не могу больше... Мне бы хоть какое-то оружие и пусть я погибну на копьях захватчиков, но это … это будет моим выбором и сделал я его сам! - горячо, возбуждённо, но потерянно-обречённо воскликнул он и, упершись руками в деревянную ограду, встал во весь рост.

Страж, стоявший у самых ворот загона, заметил поведение высокорослого пленника и выразительно погрозил копьем: отойди и успокойся, иначе - смерть.

- Уймись! - снова заговорил македонец. - Ты же не хочешь кончить как тот человек.

Раздувшееся на жаре человеческое тело, висевшее на столбе с перекладиной, служило жестоким примером римской дисциплины, требующей полной покорности от побеждённых. Двумя днями раньше, могучий фракийский кузнец плюнул в сторону стражника. Его сразу же выволокли наружу и распяли на кресте.

Вскоре после полудня в лагере римлян призывно запели трубы, время шло и звуки их становились все громче и теперь уже казались зловещими. Обливающиеся потом пленники начали тревожиться.

- Римляне приближаются, - отметил Александрос спокойным голосом, который заставил подняться всех пленников, способных держаться на ногах, и окружить его неплотным кольцом. Шум снаружи ограды делался все громче, а внутри её, напротив, все притихли. Обмотанные окровавленным тряпьем, грязные, обожженные солнцем фракийцы прильнули к верхнему краю ограды, а десяток легионеров-стражников, не обращая на пленников внимания, о чем-то возбужденно переговаривался. Александрос смог разобрать лишь несколько слов, прозвучавших громче других: « проконсул... Гай Антоний Гибрида..»

Снаружи донёсся громкий голос начальника вновь прибывших римлян, окликнувший стражей. Страх, все предыдущие дни не оставлявший пленников, в этот миг полностью овладел ими. Когда одну створку ворот наполовину приоткрыли, приглушённые, но всё же испуганные возгласы фракийцев зазвучали громче. Находясь в замкнутом пространстве, они ощущали какое-то подобие безопасности. Но теперь?

Вторая створка ворот отворились со скрипом, а в образовавшийся промежуток шагнули трое римских легионеров, сделав два-три шага вперёд, они опустили на землю корзины с едой и кувшины с водой, и всё это короткое время из-за плеч смельчаков на пленников смотрели копья, прикрывавших их товарищей. Вскоре смельчаки удалились, а последний, указав пальцем на солнце, а затем на свои пять пальцев, буркнул «быстро!» на ломаном фракийском наречии. Пища и вода исчезли моментально - голодные люди не заметили что проглотили всё и сразу...

После того, как пленники насытились, в сопровождении нескольких крепких воинов, державших копья наготове и прикрывавших командира щитами, римлянин вошел в загон и жестом приказал нескольким ближайшим к нему пленникам выйти. Те повиновались с видимой неохотой. Как только фракийцы вышли из ворот, на шеи им накинули веревочные петли. Вскоре образовалась длинная цепочка связанных друг с другом людей.

Один из пленников, тот самый Криптос решил, что с него хватит: когда легионер указал фракийцу копьем на выход, тот шагнул вперед и, сильно толкнув римлянина в грудь, ухватился за ножны его меча...

- Что он делает, дурак этакий?! - прошептал молодой воин. - Знает ведь, чем это кончится.

Александос пристально взглянул на своего воспитанника, а затем так же шёпотом ответил: