Жан снял трубку телефона. Телефонистка долго не отвечала. Было около двух часов ночи. Он назвал номер, его быстро соединили, тем не менее, ему пришлось переждать несколько длинных гудков, пока в трубке не послышался сонный и раздраженный голос:

— В чём дело?

— Это Арсизак.

— В такое время? Что стряслось, дружище?

— Я только что вернулся домой и…

— …И?

— …И нашёл свою жену убитой.

— Боже мой!

— Поскольку, дорогой Бесси, вы являетесь старейшиной среди наших судебных следователей, я решил вас первым поставить в известность о случившемся и, учитывая то, что ваши молодые коллеги могут испытывать определённую неловкость, поскольку речь идёт об Элен, сообщить, что поручаю вам вести дело.

— Да, разумеется… Я понимаю. Мой бедный друг, я не нахожу слов, чтобы выразить моё… Такая замечательная женщина…

— Спасибо. Извините, мне необходимо сообщить в полицию.

— Конечно. До скорого и… мужайтесь!

Положив трубку, следователь Бесси вернулся в спальню, где его ждала разбуженная неожиданным звонком жена, которой не терпелось узнать, в чём дело. Перед тем как лечь под одеяло, он сообщил ей:

— Это прокурор Арсизак.

— В такой ранний час? И что же такого срочного ему не терпелось тебе сообщить?

— Убили его жену.

— Да, история…

— Господи! У кого же могла подняться рука на такую милую женщину?

— Именно это мне и придётся установить.

Офицер полиции Трише был дежурным по комиссариату административного центра и дремал в кресле. Комиссариат находился рядом с железнодорожной линией, и если проходящие поезда время от времени вырывали его из сонливого состояния, то этот звонок заставил его прямо-таки подскочить. Он услышал голос дневального:

— Не кладите трубку, месье прокурор, я сейчас позову дежурного офицера полиции Трише.

Прокурор? Трише взглянул на часы, в то время как сидящий на телефоне полицейский сообщал ему о том, какая важная птица звонит. Два часа! Что могло случиться?

— Алло, Трише?

— Он самый, месье прокурор.

— Произошло нечто ужасное, Трише. Думаю, вам придётся разбудить комиссара.

— Конечно, месье прокурор, однако мне будет необходимо ему…

Арсизак перебил:

— Убили мою жену. Я рассчитываю на вас, Трише. До скорого.

Офицер полиции слышал, как на другом конце уже кладут трубку, но подавленно молчал, не в силах найти необходимые в подобных ситуациях слова. Ему, вероятно, следовало бы выразить своё соболезнование, однако он настолько был потрясён услышанным, что не мог вымолвить ни слова. Мадам Арсизак!.. Та, которую пресса называла не иначе, как «добрая фея Перигё». Убита… Ну и шум сейчас поднимется…

— Морат!

В кабинет вошёл капрал.

— Морат, приготовьтесь… Я звоню комиссару. Придётся отправиться на бульвар Везон к прокурору республики.

Капрал недоверчиво покосился:

— К прокурору рес…

— Убита его жена.

— Уби… О, чёрт!

Полицейский ещё не успел выйти, чтобы оповестить своё отделение, а Трише уже звонил на улицу Боден комиссару Сези.

— Патрон? Это Трише…

— Вы не спятили?… В такой час… будить…

— Патрон, дело премерзкое.

Голос в трубке тотчас окреп.

— Что случилось?

— Мне только что позвонил прокурор республики. Убили его жену.

— Господи! Он у себя?

— Да, и ждёт нас.

— Выезжаю. Постарайтесь быть там раньше меня, предварительно поставив в известность судебно-медицинского эксперта, фотографов и т. д., в общем, всю команду. Надеюсь, вы понимаете, что малейшая оплошность с нашей стороны непростительна, не тот момент, а, Трише?

— Можете на меня положиться, патрон.

Из спальни донёсся неизбежный вопрос мадам Сези:

— Что с тобой, Гастон? Ты одеваешься? Ты что, уходишь?

— Надеюсь, ты не думаешь, что мне взбрело в голову снова улечься в постель уже в ботинках? Лечу к прокурору.

— Сейчас? В это время?

— Что меньше всего волнует преступников, так это время.

— Его…

— Нет, жену.

Мадам Сези издала жалобный стон.

— Да, конечно… — попытался успокоить её муж. — Но что ты хочешь, убийцу не особо заботят личные качества его будущей жертвы.

— И всё-таки это ужасно! Кто-кто, а Элен Арсизак не заслужила такой смерти. Это же была сама доброта… Нам будет не хватать её, и, если все, кто любил её и восхищался ею, пойдут на похороны, большинство домов Перигё опустеет!

На мирно спавшем бульваре Везон автомобили, стараясь производить как можно меньше шума, выстраивались один за другим вдоль тротуара перед роскошным особняком семьи Арсизак. Трише ожидал патрона у входной двери, которая была чуть приоткрыта. Завидев его, он тут же устремился навстречу.

— Крупное дело, не так ли, патрон?

— Возможно, чересчур крупное для нас, Трише. Посмотрим. Эти господа уже там?

— Все, включая ворчащего лекаря. Он только-только принял снотворное, а тут я ему звоню.

Арсизак сидел в кресле и курил сигарету за сигаретой, но сразу встал, услышав, как они поднимаются по лестнице, ведущей на второй этаж. Он встретил их в вестибюле:

— Пожалуйста, сюда, месье.

Комиссар и врач выразили своё соболезнование перед тем, как отправиться осматривать труп. Оставив врача, фотографов и специалиста по отпечаткам заниматься своими делами под руководством Трише, Сези попросил прокурора проводить его в какую-нибудь комнату, где бы они смогли спокойно побеседовать.

Жан Арсизак представлял собою тот тип мужчины, которого обычно называют красавцем. Ростом около метра восьмидесяти, он относился к тому завершающему свой четвёртый десяток мужскому племени, которое, благодаря спорту, сохраняет свой юношеский облик. У него были светлые волосы и серые глаза, под взглядом которых окружающие чувствовали себя не всегда уютно. Его побаивались во дворце правосудия. Всем были известны его законные амбиции и то, как страстно он желал быть назначенным на пост заместителя прокурора Бордо. Никого это совершенно не задевало, более того, в достаточно осведомленных кругах уже поговаривали, что это назначение — дело нескольких недель.

— Да! Пока не забыл, месье комиссар. Я предупредил Бесси, который будет вести дело.

— Отлично… А сейчас, месье прокурор, я вынужден просить вас вернуться вновь к этим ужасным для вас минутам…

— Чувствую, что мне придется возвращаться к ним ещё не раз в течение многих часов и дней. Так вот. Когда я пришёл домой, меня удивило сначала то, что входная дверь не была заперта на ключ. Впрочем, Элен была весьма рассеянна, и я, по правде сказать, не придал этому в тот момент особого значения. Однако когда я зажёг свет в холле и увидел, что дверь, ведущая в мой кабинет, приоткрыта, я забеспокоился. Но после того, как я заметил, что дверца сейфа, в котором я храню бумаги и деньги, открыта, меня просто охватил страх.

— Что украдено?

— Тридцать тысяч новых франков, приблизительно… Деньги от продажи участка земли, которые я получил у мэтра Рено накануне днём.

— Так, и что же вы предприняли?

— Не буду от вас скрывать, месье комиссар, я испугался… испугался настолько, что не решился сразу подняться на этаж, где расположены спальни. Паническое состояние длилось какие-то секунды, надеюсь, вы понимаете… В моей спальне я не обнаружил ничего необычного, а вот в спальне моей жены…

— У вас были разные спальни?

— И уже давно… Полагаю, нет смысла притворяться, месье комиссар, поскольку все — по крайней мере, в суде и полицейском управлении — давно были в курсе всего. На протяжении уже многих лет мы с Элен не понимали друг друга. Мне известно, что Перигё восхищался самой Элен, её милосердием и готовностью жертвовать собой ради других. В некоторых кварталах о ней говорят вообще как о святой. И вы, конечно, понимаете, что каждодневное общение со святой — дело, так сказать, не совсем лёгкое, необходимо обладать соответствующими качествами, которых у меня нет.