– Но при этом, – тихо добавил священник, – сажу забирает себе?

Крук с интересом, даже с уважением посмотрел на него.

– А что, кому-то может понадобиться сажа? – полюбопытствовал он.

– Может, – ответил Браун. Брови его были задумчиво сдвинуты. – Я слышал, садовники используют ее. А я однажды с ее помощью развеселил на Рождество шестерых детишек, которые ждали фокусника, но он так и не приехал… Обмазал их лица сажей.

– Какая прелесть! – воскликнула Руби. – Вот бы у нас такое устроить.

Громогласный канадец, мистер Блаунт, одобрительно повысил свой и без того громкий голос, а удивленный финансист (протестующе) – свой, когда в двустворчатую парадную дверь постучали. Священник открыл ее, и снова показался передний сад, араукария, только на фоне великолепного фиолетового заката все теперь казалось немного темнее. Вся сцена выглядела настолько сочно и необычно, как настоящая задняя декорация в театре, что какое-то время никто не замечал неприметную фигуру на пороге. Человек этот имел вид довольно обшарпанный, на нем была старая потрепанная куртка – очевидно, это был обычный посыльный.

– Среди вас есть мистер Блаунт? – осведомился он и неуверенным жестом протянул письмо.

Мистер Блаунт вздрогнул и замолчал, оборвав одобрительный крик. В недоумении надорвав конверт, он прочитал письмо. Сначала его лицо немного омрачилось, но после просветлело. Он повернулся к своему зятю и хозяину.

– Простите, что я вечно доставляю вам неудобства, полковник, – жизнерадостно начал он, с обычной колониальной широкой улыбкой, – но вы не возражаете, если сегодня сюда по делу заедет мой старый знакомый? Вообще-то это Флориан, знаменитый французский акробат и комик. Я познакомился с ним давным-давно, еще на западе (он по рождению – франко-канадец), и у него ко мне какое-то дело, хотя я и ума не приложу какое.

– Конечно, разумеется, – не задумываясь, ответил полковник. – Приглашайте любого друга. Я думаю, с ним нам будет даже веселее.

– Вы собираетесь вымазать его сажей, это вы хотите сказать? – воскликнул Блаунт и захохотал. – Да он скорее сам над остальными посмеется, уж поверьте. Хотя я не боюсь. Я ведь человек простой, мне нравится старая добрая пантомима, ну, вы знаете, когда мим садится на цилиндр, а тот не складывается.

– Только не на мой, пожалуйста, – с достоинством произнес Леопольд Фишер.

– Ну-ну, – примирительно произнес Крук, – давайте не будем ссориться. – Есть шуточки и похуже сидения на шляпе.

Неприязнь к юноше с красным шарфом, вызванная его хищническими взглядами и откровенной близостью с очаровательной крестницей, заставила Фишера самым едким и высокомерным тоном поинтересоваться:

– Не сомневаюсь, вам прекрасно знакомы вещи намного хуже сидения на цилиндре. Позвольте полюбопытствовать, какие именно?

– Например, когда цилиндр сидит на тебе, – парировал социалист.

– Всё, всё, всё! Что вы так расходились, господа? – вскричал тут канадский фермер с прямолинейностью истинного варвара. – Давайте не будем портить прекрасный вечер. А знаете что, давайте сегодня устроим какое-нибудь общее развлечение? Без вымазывания сажей и сидения на цилиндрах, раз уж вам это так не нравится… Но что-нибудь в этом духе. Давайте разыграем настоящую английскую пантомиму, с клоуном, Коломбиной и так далее. Я однажды видел такое представление, когда мне было лет двенадцать, еще до того, как уехал из Англии. С тех пор не было и дня, чтобы я об этом не вспоминал. На родину я вернулся какой-то год назад, и что я вижу? Все это вымерло! Что осталось? Сплошные слезливые сказочки. Я хочу горячую кочергу и полицейского, которого разделывают на котлеты, а мне предлагают одних принцесс, читающих нотации при луне, синих птиц и прочую чепуху. А мне больше по душе Синяя Борода, и особенно, когда он превращается в Панталоне.

– Разделывать полицейского на котлеты – это по мне, – сказал Джон Крук. – Для социализма это лучшее определение, чем некоторые из тех, что появились недавно. Но ведь устроить такое представление, наверное, будет слишком сложно.

– Да, ничего подобного! – взревел Блаунт, входя в раж. – Арлекинаду как раз проще всего устроить по двум причинам. Во-первых, потому что каждый может нести любую отсебятину, во-вторых, потому что для этого нужны только те вещи, которые есть в любом доме… Столы, вешалки для полотенец, корзины для белья и так далее.

– Верно, верно, – согласно закивал Крук и прошелся по комнате. – Только вот с полицейской формой заминка выйдет. Давненько, знаете ли, не убивал полицейских.

Блаунт задумчиво нахмурился, но потом хлопнул себя по бедру.

– Не будет заминки! – выкрикнул он. – У меня же есть адрес Флориана, он знает каждого костюмера в Лондоне. Я позвоню ему и попрошу захватить полицейскую форму, когда соберется ехать. – И он чуть ли не вприпрыжку направился к телефону.

– Правда, это восхитительно, крестный? – воскликнула Руби, пританцовывая на месте. – Я буду Коломбиной, а вы – Панталоне.

Миллионера такое предложение не привело в восторг. Он стоял с каменным лицом, как индейский воин.

– Я думаю, моя дорогая, – сухо произнес он, – на роль Панталоне вам придется подыскать кого-нибудь другого.

– Позвольте мне быть Панталоне, – сказал полковник Адамс, вынув изо рта сигару, и это было первое и последнее, что он произнес.

– Да вам за это памятник поставить надо! – улыбаясь во весь рот, крикнул канадец, возвращаясь после телефонного звонка. – Ну вот, роли мы распределили. Мистер Крук будет клоуном – он ведь журналист и знает все старые шуточки. Я могу быть Арлекином – для этого только и нужно, что иметь длинные ноги и прыгать вокруг. Мой друг Флориан по телефону сказал, что костюм полицейского он привезет и по дороге переоденется. Представление можно будет разыграть прямо здесь, в прихожей. Зрители будут сидеть вон там, на широких ступеньках лестницы, в два ряда. Дверь, хоть открытая, хоть закрытая, будет декорацией. Закроем ее – будет интерьер английского дома, откроем – залитый луной сад. Как чудесно все получается! – И, достав из кармана кусочек бильярдного мела, он очертил входную дверь, отделив воображаемую сцену. Потом посередине между дверью и лестницей провел по полу черту, обозначавшую рампу.

Как удалось за такой короткий срок устроить сие пиршество нелепости, остается загадкой. Но все было организовано с тем сочетанием задора и усердия, которое появляется, если в доме присутствует молодой дух, а в тот вечер в доме присутствовал молодой дух, хотя не все могли распознать два юных лица и сердца, которые его источали. Как это всегда происходит, изобретательность росла по мере того, как удавалось в поисках решения той или иной неожиданно вставшей задачи преодолевать рамки буржуазной сдержанности. Коломбина выглядела очаровательно в пышной юбке, которая странным образом напоминала большой абажур торшера из гостиной. Клоун и Панталоне придали своим лицам соответствующую белизну, позаимствовав некоторое количество муки у кухарки, а красные щеки нарисовали румянами кого-то другого из прислуги, кто остался (как и подобает истинному христианину-благодетелю) безымянным. Арлекина, который уже и так был весь завернут в фольгу из сигарных коробок, лишь с большим трудом удалось отговорить разбивать старые викторианские люстры с подвесками, блестящие осколки которых могли бы здорово украсить его костюм. Вообще-то он бы непременно сделал это, если бы Руби не нашла старый набор накладной мишуры, купленный когда-то для бала-маскарада, где она изображала бубновую королеву. Ее дядя, Джеймс Блаунт, вообще разошелся не на шутку: он так увлекся веселыми приготовлениями, что вел себя, как настоящий школьник. Улучив момент, он нахлобучил бумажную ослиную голову на отца Брауна, который стоически принял на себя эту роль и даже нашел какой-то особый способ шевелить ушами. Он еще попытался прицепить бумажный ослиный хвост к фраку сэра Леопольда Фишера, но под его тяжелым взглядом оставил эту идею.

– Дядя что-то уж слишком развеселился, – шепнула Руди Круку, которому с серьезным видом наматывала на шею связку сосисок. – Что это на него нашло?