Вальдарно снизошел до того, чтобы передать эту новость путешественникам. И снова в атмосфере ощутилось сдерживаемое приличиями облегчение. Барнаби Грант, вероятно, выразил чувства большинства, сказав:

— Ради Бога, давайте не проверять передвижения всех и каждого. Он был противный тип, а теперь выясняется, что он, наверно, убийца. Это ужасно, но дело кончено. Лучше для них — для всех троих — да и для всех остальных, чтобы так оно и было.

Аллейн видел, что Софи с минуту внимательно смотрела на Гранта, а потом, хмурясь, уставилась на собственные стиснутые руки. Барон что-то буркнул в знак согласия, но его жена, потеряв власть над собой, возмущенно воскликнула:

— Ах нет, ах нет! Мы не можем так холодно отделаться от всего! Это трагедия! Это Немезида! Какие ужасы таятся за этой развязкой! — она взывала то к одному, то к другому из присутствующих и наконец обратилась к мужу. Ее глаза налились слезами. — Нет, Геррит, нет! Страшно подумать, — говорила она. — Эта Виолетта, этот Мейлер и этот Суит: они испытывали друг к другу такую ненависть! Такую злобу! Так близко к нам! Мне не по себе даже думать об этом.

— Успокойся, моя дорогая. Все кончилось. Их больше нет.

Он утешал ее на своем языке, нежно потирая, словно согревая, ее большую руку своими ручищами. С этрусской улыбкой он обвел глазами всех находившихся в комнате, словно извиняясь за проявление детского горя. Они неловко заулыбались в ответ.

Вальдарно сказал, что все, без сомнения, понимают, что дело теперь приняло совсем иной характер. Пока нет официального сообщения и дело формально не закрыто, с его стороны неуместно делать категорическое заключение, но тем не менее он чувствует, что как представитель министерства внутренних дел он может заверить, что при дальнейшем разбирательстве никого более излишне не потревожат. Их только попросят подписать заявление по поводу их злополучного приключения. Возможно, им придется дать формальные показания, и они должны приготовиться к этому. А теперь, быть может, они будут любезны подождать в соседней комнате, пока вице-квестор Бергарми подготовит заявление. Он весьма сожалеет…

Он произнес еще несколько округлых периодов в том же духе, и затем все встали и как могли ответили на церемонные слова прощания.

Аллейн остался в кабинете.

— Может быть, это облегчит работу, синьор квестор, — сказал он. — Я к вашим услугам — например, вам потребуется английский текст этого заявления. И поскольку я сам был там, вы понимаете?..

— Вы очень любезны, — начал Вальдарно, но его прервал новый доклад о беспорядках. Бергарми куда-то вышел, и на минуту-две Аллейн остался лицом к лицу с Джованни. Погруженный в телефонный разговор квестор сидел к ним спиной.

— Несомненно, вы тоже напишете заявление? — спросил Аллейн.

— Разумеется, синьор. Напишу все, что на моей совести и как на духу. Это мой долг.

— В нем будет отчет о вашем разговоре с майором Суитом вчера вечером в «Эремо»?

Джованни изогнул шею, как змея. «Сейчас зашипит», — подумал Аллейн. Джованни полузакрыл глаза и зашептал проклятия.

В сотый раз за это утро Вальдарно прокричал:

— Е molto seccante! Presto![53] — Он бросил трубку, развел руки, словно желая обнять Аллейна, и тут увидел Джованни. — Вы! Векки! Вам требуется написать заявление.

— Конечно, синьор квестор, — сказал Джованни.

Загудел селектор. Вальдарно снова ответил на вызов.

Вошел полицейский и забрал Джованни. Тот бросил взгляд в спину квестора и, проходя мимо Аллейна, изобразил, что плюет ему в лицо. Полицейский прикрикнул на него и вытолкал из кабинета. «Виолетта не ограничилась бы пантомимой», — подумал Аллейн.

— Эти студенты! — воскликнул Вальдарно, прекратив разговор. — Чего они хотят добиться? Ну вот, они жгут мотоциклы «веспа». Почему? Может, это «веспы» других студентов? Скажите мне, почему? Вы говорили о письменном заявлении. Буду вам чрезвычайно признателен, если вы объедините усилия с Бергарми. — Снова загудел селектор. — Баста! — закричал квестор и ответил на вызов.

Аллейн присоединился к Бергарми, который встретил его странным раздраженно-радостным возгласом. Он уже написал по-итальянски резюме, основанное на до отвращения знакомых перемещениях туристов в подземельях Сан-Томмазо. Аллейн нашел резюме верным и перевел его на английский.

— Синьор вице-квестор, не хотели бы вы, чтобы точность перевода проверило третье лицо? — спросил он.

Бергарми замотал головой.

— В конце концов, теперь это не так уж важно, — сказал он. — Показания Джованни Векки и тот факт, что это, — он похлопал по заявлению, — им не противоречит, и, главное, попытка Суита бежать — все это нас вполне устраивает. Дело практически закрыто.

Аллейн передал ему листок с переводом:

— Я бы только хотел предложить еще одну вещь.

— Да? Что именно?

— Ван дер Вегели фотографировали в митрейоне и в инсуле. Со вспышкой. Два снимка сделала баронесса и один — барон. Кеннет Дорн тоже сделал один снимок. После этого на обратном пути баронесса сфотографировала саркофаг. По-моему, эти снимки можно бы приобщить к делу.

— Гм. Спасибо. Саркофаг — да. Да. Это может быть интересно.

— Не виден ли уголок платка?

— Вот именно. Это сузит временные рамки. В какой-то степени это правильно. Это докажет, что Виолетту убили до того, как вы все покинули митрейон. Конечно, ее убил Мейлер. Без сомнения, Мейлер. Это нам не поможет — впрочем, это нам и не нужно — установить точное время нападения Суита на Мейлера. Теперь мы знаем его причину, мой дорогой синьор супер. — Бергарми радостно употребил новую форму обращения. — Знаем из вашего же изучения личности Суита. — Аллейн скривил губы. — Намерение, подтвержденное подозрительным поведением, которое заметил Векки. Возможность. Кроме синьора Дорна и его тети баронессы (последнее и подумать нелепо), он один имел эту возможность.

— Вы полагаете, что он один?

— Синьор?

— Я просто хочу сказать, что не уверен, что Джованни все время говорил всю правду, — извиняющимся тоном сказал Аллейн.

После тщательного обдумывания Бергарми заключил:

— У меня нет никаких оснований не доверять ему. — И после еще более долгой паузы прибавил: — У него нет ни причины, ни повода для нападения на Мейлера.

— Но у него были причины для нападения на Суита. Впрочем, не стоит об этом думать.

Деловой двуязычный служащий быстро отпечатал перевод Аллейна в нескольких экземплярах. Когда машинопись была готова, они с Аллейном вернулись в тот меньший кабинет, где собрались путешественники. По просьбе Бергарми Аллейн раздал всем по копии.

— На мой взгляд, здесь верно подытожены все наши показания, и я готов подписать это, — сказал Аллейн. — Как остальные?

Подкрашивавшая губы леди Брейсли неожиданно выдала фиоритуру:

— Я бы подписала акт о продаже души дьяволу, только бы выбраться отсюда. — Она одарила Аллейна вульгарным и жалким взглядом и, как следовало ожидать, сообщила ему: — Вы слишком великолепны.

— Леди Брейсли, — сказал он, — я спрашиваю вас из чистого любопытства — не заметили ли вы чего-нибудь странного в поведении Суита, когда он провожал вас в атриум? Не заметили?

Он подумал, что она может уцепиться за возможность и рассказать, как тонко она чувствует атмосферу и как сразу ей показалось, что что-то неладно, или, возможно, выдать нечто, действительно проливающее свет на происшедшее. Однако она всего лишь сказала:

— Я просто сочла его грубым, простым, ничтожным человеком. — И, мгновение подумав: — Чтоб мне провалиться на этом месте, если он когда-нибудь был в артиллерии. — И, сделав еще одну паузу: — Все равно, это нечто, вокруг тебя вертится убийца, даже и нелюбезный. Боже, да мы с Кенни весь ужин проговорим об этом — правда, милый?

Племянник взглянул на нее и беспокойно кивнул.

— Я просто не люблю такие вещи, — пожаловался он.

— Я знаю, милый. Слишком ошеломляет. Можно сказать, три мертвеца за три дня. Все же удивительное облегчение, когда тебя больше ни в чем не подозревают. — Склонив голову, она посмотрела на Бергарми и улыбнулась ему. — Он правда не говорит по-английски? Он нас не дурачит?