— О чем она? — пробормотал Бергарми Аллейну. — Она не хочет подписывать? Почему она мне улыбается?

— Она подпишет. Вероятно, вы ей понравились, синьор вице-квестор.

— Mamma mia!

Аллейн сказал, что, если все удовлетворены бумагой, они могут ее подписать, и леди Брейсли немедленно поставила свою подпись, не делая вида, что прочла заявление. Ван дер Вегели были чрезвычайно придирчивы и с озабоченностью изучили и обсудили между собой каждую фразу. Барнаби Грант и Софи Джейсон прочли машинопись с профессиональной сосредоточенностью. Затем все подписали заявление. Бергарми через Аллейна передал им, что они свободны. Им сообщат, если их присутствие на предварительном слушании окажется необходимым. Он поклонился, поблагодарил их и удалился с бумагами.

Все шесть путешественников поднялись, собрались с мыслями, почувствовали явное облегчение и направились каждый по своим делам.

Софи и Барнаби Грант ушли вместе, за ними последовали Ван дер Вегели.

Леди Брейсли не сводила глаз с Аллейна и не спешила из кабинета.

Кеннет нетерпеливо топтался у двери и поглядывал на Аллейна своим обычным взглядом исподлобья.

— Кажется, это конец, — буркнул он.

— Помните, когда мы все были внизу, вы сфотографировали Митру? — сказал Аллейн.

— Да.

— Вы проявили пленку?

— Нет.

— Она черно-белая или цветная?

— Черно-белая, — пробормотал Кеннет. — Так лучше для архитектуры и статуй.

— Мои пленки проявляет здесь полицейский эксперт. Это займет часа два. Не позволите мне проявить вашу одновременно с моими?

— Я ее еще не доснял. Так что благодарю.

— Нет, милый, пожалуйста, дай пленку мистеру Аллейну, — сказала леди Брейсли. — У тебя там осталось не так много кадров. Ты все время щелкал во время этого чрезвычайного пикника на каком-то там холме. И согласись, в этом есть некий жуткий интерес. Хотя меня и нет на снимке, о котором говорит мистер Аллейн, — в недрах земных. Так что дай ему, пожалуйста.

— Она до сих пор в аппарате.

— Аппарат в машине. Сбегай и принеси.

— Тетя, милая, куда спешить? Это не горит.

— Нет, горит, — сказала она сердито. — Ступай, милый!

Кеннет, сгорбившись, вышел.

— Не возвращайтесь, — крикнул ему вслед Аллейн. — Я возьму у вас внизу. Я спущусь через минуту.

— Как это любезно с вашей стороны, — проговорила леди Брейсли и поцеловала себе руку. — Мы подождем.

Когда все удалились, Аллейн вышел к лифту и нашел перед ним Ван дер Вегелей, деловито собиравших свое внушительное фотооборудование, без которого они, кажется, не делали шагу. Он напомнил баронессе, что она фотографировала в римском доме, и предложил дать пленки для проявления полиции.

— Я думаю, полиция и теперь будет счастлива увидеть ваш снимок саркофага. Я им сказал, баронесса, что попрошу его у вас.

— Я вам его дам. Мне он не нужен. Мне думать о нем страшно. Геррит, родной мой, дай ему, пожалуйста. Нам не нужны сувениры того ужасного дня. Ах, нет! Нет!

— Ну-ну-ну, — нежно упрекнул ее барон. — Стоит ли из-за этого поднимать такую шумиху? Он здесь. Минуточку, я его достану.

Однако развязать и перерыть их здоровенные сумки оказалось делом непростым и безрезультатным.

Внезапно баронесса издала восклицание и хлопнула себя по лбу.

— Но я совсем сошла с ума! — воскликнула она. — Так я забуду собственную голову.

— Что случилось?

— Это молодой Дорн. Вчера мы договорились, что он отнесет проявлять и мою, и свою пленку.

— Так, — сказал барон. — Какая чепуха. — И с полным добродушием он начал вновь укладывать содержимое рюкзаков.

— Он ничего с ней пока не сделал, — сказал Аллейн. — С вашего позволения, я заберу вашу пленку с его пленкой.

— Хорошо, хорошо, — согласился барон.

— Вы уверены, что она вам не нужна? — спросил его Аллейн.

Он покачал головой, поджал губы и нахмурился, как добрая нянюшка.

— Нет-нет-нет, — пробормотал он. — Вы видите, что получается. Моя жена предпочитает… Нет. Хотя, — прибавил он с явным сожалением, — там есть некоторые кадры — наша группа, к примеру. Но ничего.

— Я покажу вам, что вышло, — пообещал Аллейн.

Они вместе спустились в лифте. Он подумал, встретится ли он где-нибудь с Ван дер Вегелями, когда дело Себастиана Мейлера улетучится из памяти большинства людей. Баронесса оживилась. Они собирались на извозчике к фонтанам Виллы д'Эсте. Он дошел с ними до главного входа. Она шагала так живо и энергично, что ему пришло в голову сравнение с походкой какой-нибудь огромной древней птицы, может быть моа[54].

— У моей жены мудрая простота классических времен, — сказал барон, любовно оглядывая ее. — Она исключительная женщина. — И, понизив голос, добавил, скорее себе, чем Аллейну: — И на мой взгляд, очень красивая.

— Вы счастливый человек.

— Это также мое мнение.

— Барон, вы не хотите выпить со мной? Часов в шесть? Я смогу показать вам ваши снимки. Так как они могут огорчить баронессу, я не приглашаю ее.

— Благодарю вас, — ответил он. — Я буду счастлив. Вы очень заботливы. — И, передвинув сумку на своих широких плечах, позвал: — Матильда, не так быстро! Подожди! Я иду.

И он такой же бодрой поступью зашагал вслед за женой. Они вместе удалялись по улице пружинящей походкой, оживленно разговаривая, их головы и плечи возвышались над массой прохожих.

Кеннет Дорн сидел за рулем белой спортивной машины, его тетя рядом с ним. Аллейну пришло в голову, что их подготовил для кинопробы какой-нибудь чересчур старательный режиссер, подбирающий типажи для новой «Сладкой жизни». На голове у Кеннета была модная шапочка, нечто малиновое с маленьким козырьком. Он был очень бледен, и лоб его блестел.

— Мы здесь, — позвала леди Брейсли. — А вот пленка. Столько суматохи! Приходите сегодня вечером выпить с нами. Должно быть, это неприлично, но нельзя не испытывать облегчение. Я хочу сказать, что этот ядовитый Джованни просто пугает. И все вранье. Кеннет знает, что я вам рассказала. Так что, может быть, слегка отпразднуем? Не хотите?

Кеннет глядел на Аллейна, почти безумно оскалившись. Губы его шевелились. Аллейн наклонился к нему.

— Что мне делать? — кривляясь, проговорил Кеннет.

— Боюсь, я занят сегодня вечером, — громко сказал Аллейн и тихо Кеннету: — Вы скверно выглядите. На вашем месте я бы обратился к врачу. Пожалуйста, пленку.

Кеннет протянул ее. Картон был влажный.

— У вас ведь и пленка баронессы, правда?

— О Боже, неужели? Да, действительно. Где она, черт побери… Вот!

Он вытащил ее из бардачка и отдал.

— Можно мы вас подвезем? — с величайшей озабоченностью спросила леди Брейсли. — Позвольте, мы вас подвезем.

— Благодарю вас. У меня еще здесь дело.

Спортивная машина рискованно влилась в уличное движение.

Аллейн вернулся в здание.

Он отыскал Бергарми и получил имя и координаты фотоэксперта. Бергарми позвонил ему и договорился, чтобы пленки проявили немедленно.

Он вызвался проводить Аллейна в фотолабораторию и по дороге изложил свою точку зрения.

— Я уже смотрел наши снимки, — говорил Бергарми. Так, скорее для порядка. Одних показаний Джованни Векки достаточно, чтобы открыть дело против Суита. Теперь он соглашается, что подозревал о некоем сговоре между Суитом и Мейлером и готов показать в суде, что слышал, как Мейлер угрожал Суиту разоблачением.

— Разоблачением чего? — сказал Аллейн. — И перед кем?

— Джованни полагает, синьор, что Мейлеру было известно преступное прошлое Суита в Англии и он грозил разоблачить его перед вами, а вас он узнал.

— Джованни очень мило соображает задним числом, — сухо проговорил Аллейн. — Я не верю ни единому слову. А вы?

— Ну, синьор, это же его предположение! А его показания, по правде говоря, я принимаю полностью. Важно, что Суит по той или иной причине чувствовал себя в опасности, и угроза исходила от Мейлера. Который, конечно, раскусил, что Суита подослал Зигфельд шпионить за ним. Знакомая история, синьор супер, не правда ли? Обман, и двойной обман. Простое решение так часто оказывается верным. То, что Мейлер был шантажистом и вымогал деньги у туристов, не имеет отношения к его убийству, хотя Суит мог надеяться, что это собьет нас с толку. — Бергарми бросил на Аллейна быстрый взгляд. — Вы со мной не согласны, синьор супер, так ведь? — спросил он.