— Это что же такое? — спросил я.

— Я назову вам, где найти неразграбленную усыпальницу.

— Да ну!

— Вы ведь мечтали об этом? О нетронутой гробнице, о комнатах, набитых сокровищами. Это усыпальница фараона. Три тысячи триста четыре года назад после совершения всех обрядов ее покинули родственники и жрецы, и рабочие замуровали вход. С тех пор туда никто не входил.

— Шутить изволите! — не поверил я. — Да если бы вы знали о таком… Нет, я не верю. И зачем, скажите на милость, вам этот камень? Вы же сами уверяете, что он всегда приносит только несчастье. Кому вы хотите его подсунуть?

Я почти перешел на крик. У меня снова страшно разболелась голова. Я вдруг выхватил из ящика стола лист бумаги и швырнул перед ним:

— Рисуйте!

Совершенно невозмутимо странный человек придвинулся ближе. В его руке появилось перо, которое он обмакнул в чернильницу, стоявшую на моем столе. Последняя капля чернил высохла в ней еще три месяца назад, я это хорошо помнил, но на листе стали появляться линии. Сначала я ничего не мог разобрать. Потом мне показалось, что я узнаю расположение скал в Долине Царей и очертание берега Нила. Ночной гость нарисовал три маленьких квадратика и соединил их тремя линиями так, что получился треугольник.

— Это гробницы Рамсеса II, Мернептаха и Рамсеса VI, — сказал он. — Девятнадцатая и Двадцатая династии Нового Царства. Они еще не найдены, как и много других поблизости. К сожалению, все их разграбили задолго до Рождества Христова. Но, если из вершины треугольника, вот отсюда, где находится усыпальница Рамсеса VI, мы проведем прямую линию к центру стороны, соединяющей две другие вершины, то примерно в пятидесяти метрах в направлении этой медианы найдем несколько древних построек. Это жилища строителей усыпальниц, тех, кто вырубал подземные ходы в скалах Долины Царей. Их построили на месте ранее вырубленного склепа, где был захоронен последний фараон Восемнадцатой династии. Впоследствии никому не приходило в голову, что хижины стоят над могильником. В одном месте здесь свалены груды строительного мусора от более поздних захоронений и обломки кремния. Прямо под ними находится первая ступень, ведущая в подземную галерею.

— Чья же это усыпальница? — спросил я, пораженный тем, что вспомнил, как сам лично видел однажды остатки этих самых хижин и груды кремния, сваленные где-то между ними. А ведь обломки кремния — первый признак того, что где-то поблизости рубили камень.

— Я же сказал: последний фараон Восемнадцатой династии, — ответил ночной гость. — Тутанхамон. Тот самый, о котором однажды скажут, что он прославился только тем, что умер.

— Вы разыгрываете меня…

— Нисколько. В усыпальнице вы найдете большой, окованный золотом ящик. В нем второй и третий, причем в третьем окажется монолитный саркофаг из желтого кварцита с тремя вложенными друг в друга гробами. Последний гроб выкован из чистого золота, а золотая маска на лице мумии поразит воображение своим совершенством. Впрочем, некоторые чувствительные сердца будут более тронуты, увидав под маской восемнадцатилетнего правителя венок из простых полевых васильков.

Я взял в руки горящую свечу (не помню, чтобы ее кто-нибудь зажигал) и поднес к лицу говорившего. Рука моя затряслась: на меня смотрели глаза Генриха Шлимана, умершего в Неаполе два года тому назад. Он виновато и даже как-то сочувственно улыбался, а его лицо в красном свете свечи было мраморно-белым. Я закричал и… проснулся.

Замерзшее окно было подсвечено бликами хмурого зимнего утра. Возле него, как и положено, вдали от стола стояло то самое кресло. На столе — перегоревшая лампа, стопа старых журналов, наполовину пустая бутылка. Накинув халат, я подошел к столу и стал пить прямо из горлышка. Отдышавшись после нескольких глотков, я схватил бронзовую чернильницу, резко перевернул ее и потряс. Она была пуста. Я поплелся на кухню, зажег газовую горелку и поставил чайник. Я делал что-то еще — кажется, резал хлеб, — но последний сон никак не шел у меня из головы. Отбросив нож, я бросился в кабинет и стал шарить в ящиках письменного стола. Кристалла нигде не было. Я стал искать на полу и наткнулся на скомканный бумажный листок. Разворачивая его, я чуть было не порвал листок пополам, так дрожали мои руки.

Это была та самая схема!

Здесь мой рассказ можно было бы и закончить. Алмаз пропал. Может быть, он исчез уже несколько месяцев назад, а может, я сам отдал его в ту ночь человеку в тропическом шлеме. Я допускаю, что это был вовсе и не алмаз, но только с той самой поры мои ночные кошмары прекратились. Я стал меньше пить и со временем даже устроился смотрителем в берлинский Египетский музей. Теперь я на пенсии.

На этом история Адама Травирануса обрывалась.

— Прочитал? — спросил Вадима за ужином Каратаев. — Ну? Что скажешь?

— Ну-у-у, что тебе сказать, старик… В целом, конечно, неплохо, — выдержав паузу, важно объявил Нижегородский. — Отдает, конечно, Николай Василичем, но в отношении здешней публики это, я думаю, не возбраняется.

— Каким еще Николай Василичем?

— Гоголем, Саввушка. Его незабвенным «Портретом». Твой Травиранус — это же гоголевский Чартков. Те же сны, та же поломанная психика, только в несколько другой очередности. Тот кромсал полотна талантливых художников, твой топчет книги. Да ты не расстраивайся, я так понимаю, что мы не гонимся за литературной премией и всякие там «букеры» нам не нужны. Мы просто пиарим нашего «Призрака», ведь так?.. Теперь что касается стиля. — Нижегородский явно решил оттянуться в роли критика. — С этим немного похуже. Не спорь, не спорь. Прими уж все мужественно. Ведь это же честертоновщина какая-то, да еще в слащавых русских переводах конца прошлого века. Ни одного крепкого словца или там фривольного высказывания. Я уж молчу о сексе, но, Саввушка, хотя бы легкую эротическую вуаль можно было набросить на образ твоего бесполого героя. И потом: не слишком ли много всяких «атонов» и «амонов»? Женщин, к примеру, это может утомить.

— Чушь, — обиженно буркнул Каратаев, — женщины тут совершенно ни при чем. Рассказ предназначен для историков. Я хочу заинтересовать именно их и журналистов и, если не сейчас, то сразу после обнаружения гробницы Тутанхамона они, помяни мое слово, клюнут. И без всяких там вуалей.

— Не сомневаюсь, — согласился Нижегородский. — А когда реально должны отыскать бедного Туги?

— Через десять лет, в ноябре двадцать второго. Англичане Картер и Карнарвон, вероятно, нашли бы его и раньше, да только концессия на раскопки в Долине Царей с 1902 года принадлежит некоему Теодору Дэвису — бывшему юристу и весьма состоятельному человеку, прозванному за владение контрольным пакетом акций одного из концернов Мистером Медным Королем. Этот американец никого туда не пускает. Он выкопал почти всех представителей XVIII династии фараонов, кроме Тутанхамона. Пять лет назад он нашел и самого Эхнатона, заявив на весь мир, что Долина Царей исчерпана. При желании мы могли бы огорчить самоуверенного папашу Дэвиса: тот, кого он принял за Эхнатона, при жизни им вовсе не был.

Каратаеву не сиделось на месте. Он вскочил и забегал по комнате.

— Ты даже не представляешь, Нижегородский, какой поднимется шум и гам в научных и околонаучных кругах, когда англичане найдут Туги. В Луксор рванут тысячи паломников, включая газетчиков. Долину Царей начнут растаскивать по камушку, как Афинский акрополь. И мы должны, быть может как раз с помощью моей новеллы, организовать весь этот бум не позднее будущего года. К весне четырнадцатого, когда голландец закончит Фараона, наш алмаз и все изготовленные из него бриллианты должны стать самыми знаменитыми и самыми драгоценными камнями в мире.

— Ты уверен?

— А как же! Подумай сам: в истории о «Проклятии Долины Царей» предсказано не только точное местонахождение долгожданной гробницы, но и кое-что из ее содержимого. Даже тот самый венок из засохших за тысячи лет васильков — правда. Его найдут и об этом напишут. Даже маленькая дырка в черепе мумии, которую, если не подсказать, обнаружат лишь десятилетия спустя. Мистика! Газеты сойдут с ума. Они сразу заметят, что описание таинственного камня из Эль-Амарны в точности соответствует описанию нашего «Английского призрака», приведенному в официальных каталогах. Вплоть до той щербинки на скошенной торцевой грани, о которой, помнишь, ты мне говорил. А если рассказ точен в отношении могил фараонов, то, стало быть, есть все основания поверить и в историю Феруамона. И в нее поверят!