– Вот так, – произнесла она наконец. Ее голос дрожал от боли, ненависти и усталости. – Это все-таки ты. Сперва я была не уверена. Ты… – Майлз догадался, что она обращается к Ботари: игольник был нацелен прямо в грудь сержанту. Ее руки дрожали, но точка прицела не колыхнулась.

Сержант выхватил свой плазмотрон в тот же момент, как открылась дверь. Но теперь – невероятно! – его рука упала, оружие безвольно болталось. Он выпрямился, привалившись к стене – ничего похожего на его обычную позу для ведения огня, полу-пригнувшись.

Елена сидела, скрестив ноги, – попробуй прыгни из такого неудобного положения. Ручной считыватель, забытый, упал на кровать; в тишине звучал тонкий, едва слышный звук из аудио-канала, словно комариный писк.

Эскобарка на мгновение скользнула взглядом по Майлзу и опять перевела его на свою цель. – Думаю, адмирал Нейсмит, вы должны узнать, кого наняли в качестве своего телохранителя.

– Гм… Почему бы вам не отдать мне ваш игольник и не сесть – тогда мы поговорим об этом… – он попробовал в порядке эксперимента приглашающе протянуть ей открытую ладонь. Обжигающая вибрация, зародившаяся в животе, распространилась по всему телу, и рука глупо дрожала. Нет, не такой он мысленно репетировал эту встречу. Эскобарка зашипела, игольник качнулся в сторону Майлза. Тот отшатнулся, и прицел вновь дернулся в направлении Ботари.

– Вот этот… – кивнула она на сержанта, – бывший барраярский солдат. Неудивительно: я так и думала, что он прибьется к какой-нибудь малоизвестной наемной флотилии. Но когда барраярцы пытались вторгнуться на Эскобар, он был главным палачом у адмирала Форратьера. Может, вы и знаете, что… – в это мгновение ее глаза показались Майлзу двумя ножами, заживо сдирающими с него кожу. Мгновение, так надолго растянувшееся в релятивистском замедлении времени – ведь он сейчас падал с немыслимой скоростью…

– Я… Я… – принялся запинаться Майлз. Он кинул взгляд на Елену: зрачки ее расширились, тело напряглось перед прыжком.

– Адмирал никогда не насиловал свои жертвы – он предпочитал смотреть. Форратьер был любовником принца Серга; наверное, принц был ревнив. Хотя тот применял пытки поизощренней. Принц предпочитал подождать, так как его особым пунктиком были беременные женщины. Думаю, Форратьер и компания были обязаны ему их поставлять…

В разуме у Майлза раздался беззвучный вопль, прорывающийся сквозь сотни непрошеных ассоциаций – «нет, нет, нет…» Так вот что такое «скрытое знание»! Как давно он знал, что не стоит задавать эти вопросы, потому что ему не хочется слышать на них ответы? Лицо Елены выражало полнейшее неверие и гнев. Дай бог ему сохранить эту ситуацию такой… Его парализатор лежит на столе перед Ботари, на их общей линии огня; есть ли у него возможность допрыгнуть?..

– Мне было восемнадцать, когда я попала к ним в руки. Вчерашняя выпускница, я вовсе не жаждала повоевать – просто хотела служить своей родине и защищать ее… но это оказалась не война, а просто некий персональный ад, тем более отвратительный, что все было в неограниченной власти барраярских командующих… – Она была близка к истерике, словно старый, уже утративший силу, дремлющий ужас нахлынул на нее, потряся больше, чем она могла себе представить. Я должен каким-то образом заставить ее замолчать…

– А этот… – ее палец туго обхватил спусковой крючок игольника, – был их инструментом, их домашним зверьком, лучшим постановщиком шоу… Барраяр отказался выдать своих военных преступников, и мое правительство пожертвовало правосудием, которым оно было мне обязано, ради заключения мира. Так что он остался на свободе и превратился в мой кошмар – на все эти двадцать лет. Но наемный флот может отправлять собственное правосудие. Адмирал Нейсмит, я требую ареста этого человека!

– Я не… это не… – начал Майлз. Он обернулся к Ботари, взглядом моля того об опровержении, о том, чтобы это не оказалось правдой: – Сержант?…

Этот поток слов поразил Ботари так, словно в него брызнули кислотой. Его лицо сморщилось от боли, он наморщил лоб в усилии – вспоминая? Взгляд его остановился сперва на дочери, потом на Майлзе, затем на эскобарке. Из его груди вырвался вздох. Такое выражение могло быть на лице у человека, который навсегда спустился в ад и вдруг оказался удостоен проблеска рая. – Леди, – прошептал он, – вы все так же прекрасны.

«Не подстрекай ее, сержант!» – безмолвно закричал Майлз.

Лицо эскобарки исказилось от ярости и страха. И она решилась. Из содрогающегося оружия вырвался как будто поток серебристых дождевых капелек. Разрывы игл вспыхнули на стене вокруг Ботари, осыпая его воющим, крутящимся ливнем острых, как бритва, осколков. Тут игольник заклинило. Женщина с проклятиями принялась в нем копаться. Ботари, привалившись к стене, пробормотал: – Теперь – покой…

Майлз прыгнул за парализатором, а Елена бросилась к эскобарке. Когда он навел парализатор на цель, она уже выбила игольник, отлетевший в другой конец каюты, и заломила эскобарке руки за спину, чуть не выворачивая ей их из плеч со всей силой своего ужаса и ярости. Но обессиленная женщина не сопротивлялась. Повернувшись снова к Ботари, Майлз понял, почему.

Ботари упал как подкошенный, словно у него были переломаны все суставы. На его рубашке показалось лишь четыре-пять крошечных капелек крови – когда кровь идет носом, и то бывает сильнее. Но внезапно их залил красный поток, хлынувший у него изо рта; сержант, захлебываясь, забился в конвульсиях. Корчась на полу, он изрыгнул еще одну алую струю, залившую Майлзу – который на четвереньках подполз к своему телохранителю, – руки, колени и рубашку.

– Сержант…?

Ботари лежал недвижимо. Невидящие глаза остановились, глядя в потолок, голова запрокинулась, вытекавшая из рта кровь пропитала ковер. Он выглядел, словно мертвое животное, сбитое машиной. Майлз отчаянно принялся ощупывать грудь Ботари, но не смог даже обнаружить входных проколов от ран. Пять попаданий! Все внутренние органы Ботари в грудной клетке, в животе должны быть искромсаны и перемешаны, словно гамбургер…

– Почему он не стрелял? – простонала Елена, встряхивая эскобарку. – Что, оружие было не заряжено?

Майлз посмотрел на индикатор плазмотрона, зажатого в застывшей руке сержанта. Только что перезаряжен, Ботари сам это сделал.

Елена бросила безнадежный взгляд на тело своего отца – и, обхватив рукой шею эскобарки, вцепилась в ее китель. Ее рука напряглась, пережимая женщине дыхательное горло. Майлз пулей вскочил на ноги, так что с его рубашки, брюк и рук брызнули капельки крови. – Нет, Елена! Не убивай ее!

– А почему нет? Почему? – по ее опустошенному лицу градом текли слезы.

– Я думаю, что она – твоя мать. – О боже, я не должен был этого говорить…

– Ты веришь во все эти ужасы?! – накинулась она на него. – В эту невероятную ложь… – Но ее хватка ослабла. – Майлз… я даже не понимаю, что значат некоторые из этих слов…

Эскобарка закашлялась и повернула голову, с ужасом и изумлением всматриваясь через плечо в Елену. – Это его отродье? – спросила она Майлза.

– Его дочь.

Ее глаза изучали одну за другой черты лица Елены. Майлз делал то же; похоже, он открыл тайну, откуда у Елены такие волосы, глаза, изящное сложение – прообраз стоял прямо перед ним.

– Ты похожа на него, – Огромные карие глаза эскобарки, затуманенные ужасом, покрыла пелена отвращения. – Я слышала, барраярцы использовали зародыши в военных экспериментах, – Она принялась изучать Майлза, строя догадки. – А вы не один из этих? Хотя нет, вы не можете быть…

Елена выпустила ее и отступила назад. Однажды в летней резиденции, в Форкосиган-Сюрло, Майлз видел, как заживо сгорела лошадь, оказавшаяся запертой в горящем сарае – из-за жара никто туда не мог приблизиться. Он думал, что в жизни не услышит ничего более душераздирающего, чем ее предсмертное ржание. Но молчание Елены было именно таким. Она больше не плакала.

Майлз с достоинством выпрямился. – Нет, мэм. Уверен, адмирал Форкосиган проследил, чтобы все дети были в безопасности доставлены в сиротский приют. Все, кроме…