В потайном кармане обнаружил маленький блокнот, в котором Егор писал что-то вроде дневника. Читать не стал, всё-таки личное. Может, потом как-нибудь, попозже, чтобы лучше узнать того, чьё тело я теперь занимал. Почерк у парнишки был чётким, аккуратным, не то, что у меня. А вот интересно, как буду я писать? Как я или как Егор?

Усталость навалилась внезапно, глаза начали моргать через раз, я решил сворачивать раскопки портпледа. Никуда он от меня не денется. Главное я отыскал: штаны от пижамы и мыльно-рыльные принадлежности. Пора на боковую.

Поднялся, потянулся пару раз, наклонился, разминая затёкшую спину, стащил одежду, положил аккуратной стопкой на стул, потому как утюг тоже не обнаружил. Всё-таки любопытно, куда делось добро бывшей хозяйки после того, как она померла? Хозяйственные деревенские прибрали к рукам, что ли? Не могла же неизвестная мне Таисия жить с голыми стенами без мебели, посуды и умывальника?

Эх, хорошо бы сейчас в душ. Но водные процедуры решил отложить на утро. Мало ли, во дворе воды не окажется? Умыться, попить, зубы почистить. В ведре осталась половина, решил не рисковать. Натянул штаны, и только тут до меня окончательно дошло: спать-то мне негде. Не в гроб же ложится.

Я уставился на домовину. Она заманчиво сияла белым кружевным покрывалом и гостеприимно предлагала свои деревянные объятья. Я покачал головой, прикинул варианты. На кухонном столе, как и на местных стульях, спать не вариант, они просто-напросто развалятся подо мной. Можно, конечно, на полу на тонкой простынке, укрывшись пододеяльником, но тоже не хотелось.

— Собственно, что я теряю? — буркнул вслух и решительно шагнул к гробу.

Простыню и наволочку вернул на стул, сам же улёгся в домовину, устроил голову на жёсткой маленькой подушке, натянул пододеяльник до подбородка, пошевелил плечами, примеряясь к размерам, закрыл глаза и моментально отрубился.

— Убили! Люди добрыя-а-а-а! Убили! Учителя убили-и-и-и! — заорал кто-то заполошно, вырывая меня из сна.

«Какого лешего? Дайте поспать!» — мелькнула мысль, я перевернулся на другой бок и продолжил давить подушку. Подушка давила в ответ. Не открывая глаза, я попытался подмять её поудобней. Но рука наткнулась на что-то деревянное. Это меня удивило. Кровать у меня была большая, двуспальная, специально заказывал широкую, чтобы наконец-то хотя бы на пенсии высыпаться в человеческих условиях, а не как всю жизнь, когда приходилось тулиться на узкой койке или в спальнике. Так что никаких бортиков и выступов под руками не должно ощущаться.

Открыл глаза и первую минуту не мог сообразить, где я нахожусь, почему в моём доме облезлые доски и сколько я вчера выпил, раз остался ночевать в чужом месте, да ещё и на полу?

Орать над ухом перестали, я решил, что мне всё приснилось. Закрыл глаза, приходя в себя, прикидывая, у кого из старых друзей мог вчера так набраться? Напиваться в хлам мне в принципе несвойственно. На пенсии и вовсе веду здоровый образ жизни, особенно после больнички. Так какого чёрта произошло, раз я так ухандокался?

Стоп, не сходится. Организм чувствует себя нормально, сушняка нет, голова не гудит. «Сан Саныч!» — осенило меня, я раскрыл глаза и чертыхнулся. Избушка-развалюшка никуда не делась, сам я лежал в гробу. Надо отметить, прекрасно выспался.

Повалявшись ещё минуту, я легко выбрался из необычной кровати, потянулся и потопал на кухню. Прихватил ведро и забытый на подоконнике ковшик, из которого, кстати сказать, можно было вчера попить чаю, но не судьба.

Утро в деревне всегда начинается с первыми петухами. Именно они будят солнце, а уж оно пробуждает весь мир. Там у себя я привык вставать на час позже рассвета. Эти первые часы принадлежали только мне. Делал зарядку, подтягивался, обливался, варил себе кофе, неторопливо завтракал. А потом и день начинался.

Со стороны кажется, что у пенсионера нет никакой жизни, спи да ешь. Но это смотря какой пенсионер. Мы с моей женской бригадой активничали напропалую, старались и для людей, и для себя. Поэтому здесь, в новом мире, утро для меня не изменилось.

Поставил ведро с водой на крыльцо, от души потянулся и огляделся. Так, колодца то ли нет, то ли он на заднем дворе, надо будет поискать. Травы местами по пояс, надо спросить у Митрича про газонокосилку. Тьфу ты, чёрт, какая косилка? Коса — самое то. Деревья ломятся от фруктов, часть урожая сгнила на земле. Странно. Если деревенские вынесли подчистую всё барахло покойной Таисии, почему оставили не тронутыми деревья? Закатки на зиму — это святое. Даже я на пенсии не брезговал. Какая у меня аджика по собственному рецепту. Чистый огонь, а не аджика. Надо будет снять остатки фруктов, может варенье, или компот какой наварю на зиму.

Мозг фиксировал все недочёты, по-хозяйски оценивал объём работ, делал заметки, что починить, прикупить, убрать, поставить, наладить.

А вот и временный турник, кивнул сам себе, обнаружив что-то типа летней кухни в дальнем углу. Железная конструкция без крыши, под ней стол с двумя скамьями, рядом кирпичная печурка. Видимо, как раз для летних заготовок. «Прекрасная выйдет беседка к следующему лету», — решил я, определившись, где займусь зарядкой.

Тут же на одном из столбиков нашёлся прикрученный намертво умывальник. Заглянул внутрь, скривился, решил умываться с помощью ковшика. За время отсутствия хозяйки умывальник превратился в проржавевшее изнутри недоразумение. Почищу, тогда и залью водой.

Отнёс ведро к ближайшим зарослям травы, сгонял в нужник, заодно оценил масштаб катастрофы. Домик неизвестного архитектора резко стал первым в списке срочных дел. Да и зима не за горами, не помешает утеплить.

Ну а после пошёл плескаться, экономя воду, умываться и чистить зубы. Сначала, правда, хотел гигиенить с помощью пальцев. Не привык пользоваться чужой зубной щёткой. А потом всё-таки сообразил: тело-то не моё, а Егора. Получается, что щётка его вроде как моя теперь, так что можно пользоваться. Своя же вещь, знакомая этому телу.

Ну а дальше, всё как в песне Высоцкого:

'Вдох глубокий, руки шире.

Не спешите — три, четыре!

Бодрость духа, грация и пластика!

Общеукрепляющая,

Утром отрезвляющая —

Если жив пока ещё, гимнастика!'

Я наслаждался свежестью и звуками деревенского утра, с удовольствием разминаясь в собственном дворе, прислушиваясь к голосам соседей, и строил планы на день. И тут мою размеренную тренировку нарушил нарастающий шум.

Прислушиваясь и пытаясь понять, что происходит на деревенской улице, я доделал отжимания на импровизированной перекладине, спрыгнул, отряхнул руки от ржавчины и двинул в сторону своего ведро-душа, чтобы ещё разок ополоснуться.

В этот момент возле моего забора образовалась галдящая толпа, которую возглавляли Митрич и Степанида. За ними толпились женщины разных возрастов, пару мужичков и толпа ребятишек. «Странно, что без председателя», — подумал я, и тут же нарисовался Иван Лукич на своём неизменном «виллисе».

— А я тебе говорю, ты виноватая! — разорялся Митрич. — Это ж додумалась, притащила гроб в чужой дом. Люди добрые, где это видано, чтоб гроб на себя примерять? — патетически воскликнул дядь Вася, размахивая незажжённой сигаретой.

— Да замолчи ты, конь плешивый, — отмахивалась от него Степанида. — С чего бы учителю помирать? Парень молодой, сильный. Красивый, девки, как мой Коля в молодости! — описывала меня баба Стёпа. — Привиделось тебе с пьяных глаз, и все дела! — припечатала старушка.

— С утра не употребляю, — гордо оповестил односельчан Митрич. — И тебе не советую, Степанида, — ехидно бросил в сторону бабульки.

— Ах, ты, пёс блохастый! — вскинулась тётка. — Ты посмотри на него! С вечера зенки залил с Рыжим, а с утра ему черти мерещатся.

— Какие черти? -и возмутился Митрич. — Говорю же: помер учитель! Лежит в гробу, сам весь белёхонький. И, главное дело, голый! — доверительным громким шёпотом сообщил он толпе.