Я в принципе разделяла его негодование. Боевую магию, точнее, боевые заклятия я знала отлично, чего не скажешь, например, про бестиологию или историю. Меньше всего мне хотелось сдавать эти предметы Эгмонту… хотя, с другой стороны, магистр определенно был прав. Боевые заклятия как таковые отнимали слишком много сил. Часто случалось так, что маг добивался победы в поединке посредством самой обыкновенной, но ловко брошенной чары. То же самое относится и к бестиологии: истинный специалист всегда увидит, как можно применить то или иное существо в своих целях. Или, скажем, как это существо можно победить. Да и некромантия… Какому лубочному боевому магу не приходилось сталкиваться со злобным и коварным некромантом?
Надо же знать, куда бить потенциальную тварюку!
Ну а история… не оставлять же невыученным один-разъединовый предмет?
Помимо полезного, нас ждало и приятное. Пробегая в очередной раз мимо стопки свеженьких газет, я привычно ухватила верхний экземпляр, честно опустив в копилку две серебрушки. Наскоро просмотрела выпуск; ничего особенно интересного там не было, а были вполне себе привычные вещи, как то: День Алхимии, праздничная гулянка, «Положение о стипендии», подписанное какой-то из августейших персон. Стандартный набор статей; но, перевернув последнюю страницу, я увидела, как мгымбрик тычет когтем в маленькую заметку, всеми силами обращая на нее мое внимание.
Заинтересовавшись, я прочла тыкаемое. Заметка, написанная в этаком веселеньком духе, сообщала, что традиции — это святое. И следовательно, тридцать первого числа стужайла месяца в Большом зале Академии состоится традиционный новогодний бал, на который приглашаются адепты всех до единого курсов и факультетов. Администрация же настойчиво надеется, что никаких эксцессов не произойдет — ибо, коли уж она идет навстречу студентам, то и студенты должны отвечать тем же.
Вот так.
Полин, прослышавшая про бал от кого-то из подруг, прыгала от радости. Долго рассказывала мне, как здорово умеет танцевать; по вечерам алхимичка повадилась считать деньги, а после — вальсировать по комнате с воображаемым партнером, изредка натыкаясь на многострадальный фикус. Фикус терпел; я за него не боялась, ибо растению, выдержавшему все мои чародейные изыски, наскоки Полин были уже нипочем.
В один из визитов в город девица забрала с собой все скопленные деньги. Обратно она вернулась уже под вечер, голодная и продрогшая, зато с большим пакетом под мышкой. Там, в пакете, обретались все вещи, жизненно необходимые для подготовки к празднику.
Мне их показывать не стали, упирая на эффект неожиданности. Да я особенно и не настаивала, хотя…
Хотя, признаться, было и интересно.
Изредка алхимичка интересовалась, не собираюсь ли я готовиться к торжеству. Я только смеялась в ответ: во-первых, я отродясь не любила платьев, а во-вторых, покупать новую одежду мне было не на что. Ривендейловы деньги, как все хорошее, имели свой конец. Последние тридцать монет я потратила в чародейной лавке: именно эту цену просили за набор левитационных талисманов, и я не смогла устоять.
В конце концов, разве я так уж плоха без платья? Мрыс дерр гаст, я буду счастлива, даже если прикид Полин будет стоить в тысячу раз дороже моего. Я всегда любила Новый год — а уж этот, первый Новый год, проведенный в компании друзей…
Но до праздника еще надо было дожить.
Первым экзаменом у нас стояла алхимия. Готовиться к ней я начала за два дня, перерыв все справочники и конспекты, которые у меня только были. На всякий случай я проштудировала и черновики к реферату, написанному по приказу Эльвиры полмесяца назад. Вообще-то официально рефераты были делом добровольным, и магистр Ламмерлэйк несколько раз подчеркнула, что писать их никто не заставляет, — однако смотрела она на меня так выразительно, что я немедленно поняла: Рихтер побывал и здесь. Студентку Ясицу продолжают грузить по полной программе, и увильнуть от этого никак не получится.
Закрыв глаза, я вытащила тогда тему, называвшуюся «Магическая экология: алхимический аспект», и побрела готовиться в библиотеку. После истории с мгымбром она для меня была роднее, чем фамильный замок для Генри Ривендейла, так что необходимую литературу я нашла без труда и накатала уже половину реферата, когда Зирак принес мне тоненькую книжицу из собственных запасов. Книжка, естественно, была на гномском, так что к ней прилагался словарь и краткий курс гномской грамматики. Первые несколько дней я, тихо ругаясь, переводила, потом вникла и начала переводить молча, зато с удвоенной скоростью.
Книжице этой просто цены не было. Называлась она кратко: «Донник» — и повествовала о различных полезных свойствах этого замечательного растения. На ее немногочисленных страницах емко и аргументировано доказывалось, какой изумительный эффект оказывает донник на магически пораженные территории, какой потрясающий мед собирают с донника пчелы, как здорово этот мед можно использовать в алхимии и как благотворно сия замечательная трава действует на неплодородные почвы. Действовала она и впрямь потрясающе. Донником можно было засевать хоть солончаки — он исправно рос там, где и бурьян расти побрезгует, а через пару лет эти земли можно было смело засеивать чем-нибудь сельскохозяйственным.
В общем, прямая магическая экология.
Реферат получился славным — я писала его мелко-мелко, но объем все едино внушал уважение, даже по сравнению с монументальной рукописью про мгымбров. Материал подобрался очень интересный, так что я горела желанием прочитать готовый текст перед группой.
Но осуществить эту мечту мне не дали. Как только я, сияя, вышла к доске и откинула титульный лист, Эльвира прикинула на глаз объем реферата и быстро сказала:
— Адептка Ясица, только самое важное.
У меня все было важное, так что я начала с начала. Народ поначалу слушал вполуха, потом мне все же удалось заразить их уважением к невероятно полезному доннику, но госпожа Ламмерлэйк, сообразившая, что это все растянется часа на два, прерывала меня чуть не каждые десять минут. Через полчаса она выставила мне пятерку, чуть не силой забрала доклад и усадила меня на место, похвалив такую любовь к алхимии. Магичка была очень скупа на одобрение, так что коллеги косились с легкой завистью, но я только обиженно сопела. Очень хотелось прочитать весь доклад целиком.
На экзамен я шла довольно бодро. С госпожой Ламмерлэйк у нас сложились вообще-то неплохие отношения. Она даже однажды обронила, что я в принципе могла бы учиться на ее факультете. Моего спокойствия не поколебали даже зачетки, сунутые мне под нос уже сдававшими алхимию коллегами. Четверки там не было ни одной, пятерки, разумеется, тоже.
— Зверствует Эльвира, — озабоченно сказал Куругорм, почесывая зачеткой кончик носа. — Мне-то что, я без стипендии, а вот ты поосторожней!
Я поблагодарила за такое внимание к своей особе и пошла в кабинет.
В кабинете нас ждал небольшой сюрприз: экзамен, как оказалось, был открытым, и на нем присутствовал некий гном, ветхий настолько, что я невольно покосилась под его стол. Странно, но кучки песка там не было.
Народ сопел над билетами, выползая отвечать только по прямому приказанию алхимички. Судя по всему, она находилась в весьма дурном расположении духа, и каждый новый адепт делал это расположение все хуже и хуже. Юные маги печальной вереницей тянулись в коридор, сжимая в руке зачетку с каллиграфически выписанной тройкой.
Народ, сидевший за партами, ощутимо боялся — в кабинете аж воздух вибрировал. Но мне бояться было нечего, так что я, открыв дверь, бодро заявила:
— Доброе утро!
Ветхий гном чуть качнул седой головой.
— Здравствуйте, — прохладно поприветствовала меня Эльвира. Изящные коготки постукивали по полированной поверхности стола. Прислушавшись, я разобрала, что алхимичка выстукивает мотивчик баллады про горца-стрелка и дочь короля из какой-то равнинной страны.
Я вытащила билет, села за освободившуюся первую парту, окунула перо в чернила, показала сидевшему за соседним столом Келлайну рогульку из двух пальцев и прочитала три своих вопроса.