– Нет, он не сердится. Возможно, немного задет или даже встревожен. Ты же знаешь, он тебя очень любит и ни в коем случае не хотел бы, чтобы дошло до настоящего разрыва между вами. – Эмма слегка улыбнулась. – Ты спрашиваешь, что тебе делать? Мне кажется, Эдвина, тебе следует сказать ему именно то, что ты минуту назад сказала мне – что для тебя важнее всего, чтобы он был счастлив, что ты его благословляешь и поддерживаешь во всем.

– Я так и сделаю, – вырвалось у Эдвины. – Я должна это сделать. – Она посмотрела на Эмму – на этот раз без враждебности – и добавила: – Я должна еще кое-что сказать. – Она проглотила комок в горле, собираясь с силами, и закончила хрипловатым от волнения голосом: – Спасибо тебе, мама. Спасибо за то, что ты пытаешься помочь.

Эмма кивнула в ответ и отвела глаза. Лицо ее было спокойно, но она чувствовала, как в ней поднимается внутреннее беспокойство. «Я должна сказать ей о Салли, – думала она. – Если я не скажу сейчас, что Энтони влюблен в Салли, завтра разразится страшный скандал. И все, чего мне удалось с таким трудом добиться за последние полчаса, будет сметено гневом Эдвины, когда она увидит их вместе. А если я скажу сейчас, у нее будет время привыкнуть к этой мысли. Утро вечера мудренее: может быть, к завтрашнему дню она успокоится. Когда она успокоится, она должна понять, что не может прожить жизнь своего сына за него».

– Я должна еще кое-что сказать тебе, Эдвина. И прошу тебя, не говори ничего, пока не выслушаешь меня до конца.

– О чем ты? – хмуро спросила она, нервно сжимая руки, лежащие на коленях.

Эмма помолчала немного, но выражение ее лица изменилось, стало жестче. Эдвина поняла, что предстоит что-то неприятное. Собираясь с силами, чтобы выдержать удар, который, как она догадывалась, будет сильным, она кивнула, давая понять, что готова выслушать мать.

– Энтони любит другую женщину. Это Салли… Салли Харт. Эдвина, послушай, я…

– Только не это! – воскликнула Эдвина в ужасе. Ее лицо побледнело, и она вцепилась в подлокотники кресла, словно ища опоры.

– Я же просила выслушать меня до конца. Ты же только что сказала, что счастье твоего сына – это единственное, что имеет значение. И я думаю, ты говорила это искренне. Он собирается жениться на Салли, как только сможет, и ты…

– И ты говорила, что у тебя нет никакого корыстного интереса!

– Конечно, нет, – подтвердила Эмма. – И если ты думаешь, что я как-то поощряла их отношения, то ошибаешься. Я знала, что они несколько раз встречались, когда он был в Йоркшире. Этого я не отрицаю. Но я не обратила на это особого внимания. Судя по всему, они серьезно увлечены друг другом. И не забывай, Энтони пришел ко мне, чтобы сообщить о своих планах, а не просить у меня разрешения жениться на моей внучатой племяннице. Больше того, думаю, он и с Рэндольфом повел себя так же: объявил ему, что намерен жениться на его дочери, не добавив при этом «с Вашего позволения». Рэндольф иногда бывает немного старомоден, и когда мы говорили с ним вчера вечером, он был немного обижен, что его не спросили. Но я быстро вправила ему мозги.

Сдвинувшись на самый краешек кресла, разъяренная Эдвина свирепо оглядела Эмму с головы до ног. Она придирчиво изучила каждую морщинку на ее старом лице, тщетно пытаясь найти признаки двуличия и хитрости. Зеленые глаза матери смотрели из-под нависших век ясно и бесхитростно. И вдруг, совершенно неожиданно, перед мысленным взором Эдвины, измученной душевной борьбой, ясно и живо возникло лицо Салли Харт. Они встретились на выставке картин Салли в Королевской академии, девять месяцев назад. Это была не совсем случайная встреча. Салли разыскала Эдвину в залах и была очень внимательна к ней и дружелюбна. Тогда Эдвина еще подумала, что Салли превратилась в одну из самых красивых женщин, каких ей приходилось встречать. Хотя, конечно, она типичный член семейства Харт – до мозга костей: такая же броская внешность, как и у ее деда Уинстона, такие же ясные и беззаботные голубые глаза, такие же развевающиеся темные волосы.

Эдвина отогнала мысли о красавице Салли Харт, причинявшие ей душевные муки, и вернулась к размышлениям о старой женщине, сидящей напротив. Та, в свою очередь, тоже наблюдала за ней зорко и сурово. Почти всегда Эдвина, не колеблясь, была готова заклеймить свою мать как человека, манипулирующего другими и плетущего интриги с целью поставить их всех под свой контроль и диктовать, как им жить. Но на этот раз Эдвина решила, что Эмма Харт действительно не была причастна ни к чему. И хотя ей очень хотелось возложить вину за это… это несчастье на мать, она не могла этого сделать. Энтони просто не мог устоять против очарования этого милого, смеющегося, притягательно-колдовского лица, которое и на нее произвело такое сильное впечатление. В конце концов, именно так всегда с ним и бывало: стоило ему увидеть хорошенькое личико и стройную фигуру – и он влюблялся. Да, снова Энтони попал в историю – влюбился в неподходящую женщину – и все из-за чисто плотского влечения.

Эдвина поежилась, словно от холода, взяла себя в руки, выпрямилась и сказала отрывисто:

– Должна признать, мама: ты убедила меня, что не поощряла этих достойных сожаления отношений. Я верю тебе, потому что у меня нет доказательств противного.

– Спасибо, – поблагодарила Эмма.

– Тем не менее, – убежденно продолжала Эдвина с выражением недовольства на лице, – я считаю себя обязанной выразить своему сыну свое неодобрение по поводу его намерений. Салли не подходит на роль его жены. Во-первых, в ее жизни огромное место занимает профессиональная карьера. Для нее живопись всегда будет важнее. Потому она, наверное, не впишется в его жизнь в Клонлуфлине – жизнь, центром которой являются поместье, местная аристократия и сельские занятия. Он совершает ужасную ошибку, о которой будет жалеть всю оставшуюся жизнь. Поэтому я намерена положить конец этой связи немедленно.

«И как только я могла родить такую глупую и упрямую курицу?» – недоумевала про себя Эмма. Поднявшись со стула, она сказала твердым и не терпящим возражений тоном:

– Мне пора идти. Шейн будет здесь с минуты на минуту. Но прежде, чем я уйду, я хочу сказать две вещи. И я хочу, чтобы ты выслушала их очень внимательно. Первая касается Салли. Ты не можешь сказать про нее ничего плохого. Она во всех отношениях безупречна и пользуется заслуженно доброй репутацией. Что касается ее профессиональной карьеры, она точно так же может заниматься живописью в Клонлуфлине, как и здесь. И позволь напомнить тебе, с твоими глупыми снобистскими замашками, что эти нелепые и ничтожные людишки, к которым ты все время пытаешься подстраиваться, не только признают ее, но и всячески ищут ее внимания. Слава Богу, у нее побольше здравого смысла, чем у тебя, и она не падка на все эти никчемные напыщенные разглагольствования.

– Ты, как всегда, не можешь без оскорблений, мама, – вставила Эдвина.

Эмма недоуменно покачала седой головой и сжала губы: это так похоже на Эдвину – не колеблясь, прервет даже очень серьезный разговор, если задето ее самолюбие. Холодно улыбнувшись, она сказала:

– Старые люди полагают, что возраст позволяет им говорить то, что они думают, не заботясь о том, что, возможно, это кого-то обидит. Я теперь не выбираю слова. Я говорю правду. И буду так поступать до конца своих дней. Все остальное – лишь пустая трата времени. Но вернемся к Салли. Я хотела бы напомнить тебе, что она – довольно известный художник. Кроме того, если ты вдруг забыла, она – богатая наследница. Мой брат Уинстон оставил своим внукам немалое состояние. Я отдаю тебе должное: знаю, что деньги не имеют большого значения ни для тебя, ни для Энтони. Тем не менее это не меняет реального положения дел. Ты ведешь себя нелепо, утверждая, что она не подходит ему. Глупости! Салли ему идеально подходит. И давай не будем забывать об их чувствах. Они любят друг друга, Эдвина, – и это самое главное.

– Любовь? Ты, наверное, хотела сказать «секс», – начала было Эдвина, но остановилась, увидев неодобрение в глазах Эммы. – В одном ты права, мама. Деньги не имеют значения для семьи Дунвейл, – закончила она с выражением крайнего отвращения на лице.