Я перерыл ящики своего рабочего стола. Просмотрел черновые записи в тетрадях, которые я веду, тщательно перелистал справочники и труды по спичечному делу, которыми были забиты два больших шкафа, но нигде не нашел ни малейшего подтверждения своих догадок.

В конце концов мне стало ясно, что та спичка была единственной в своем роде. Она была одна. И других подобных ей не могло быть.

Рассказчик умолк. Солнце поднялось уже довольно высоко, и ровная гладь озера сияла, как хорошо вычищенный огромный медный таз. Прибрежные кусты, наоборот, перестали сверкать паутинными каплями росы и словно потягивались со сна, расправляли листья.

Под самым берегом, на котором разостлав плащ, лежали мы вдвоем с Алексеем Степановичем. Слышался изредка слабый плеск. Это пойманная щука ходила, взнузданная, на стальном кукане и время от времени делала попытки освободиться.

Мы выбрались на это чудесное озеро в выходной день половить щук на кружки. Белые круги наших пловучих жерлиц виднелись то там, то здесь на воде, словно унесенные ветром бакены.

— Как единственная в своем роде? — спросил я Алексея Степановича. — Откуда же она взялась, эта спичка?

Рассказ Алексея Степановича показался мне довольно странным, и я еще не решил, как к нему отнестись. До сих пор я знал моего компаньона по рыбной ловле как человека, не особенно склонного к шуткам. Зачем он вздумал рассказывать мне какую-то историю про чудесную спичку, которой к тому же, по его собственным словам, не могло быть?

Алексей Степанович повернул ко мне опаленное ветрами лицо с выцветшими голубыми глазами (может быть, опалило и высушило пламя его спичек) и усмехнулся.

— Просто приснилось, — сказал он вяло. — Задремал тогда на диване.

— Позвольте, а разбитый аквариум и все прочее?

— Все было сном.

— А идея, которая вас так ошеломила?

Алексей Степанович перестал гонять по клеткам плаща рыжего муравья, которому он преграждал путь хворостинкой, и еще раз взглянул на меня.

— Идея была… — сказал он медленно. — Идея была правильная. Я ведь ее сделал, эту спичку, — добавил он вдруг совсем просто.

— Значит, это был вещий сон? — я невольно пожал плечами.

— Наоборот. Мне приснилось то, над чем я давно ломал голову. Это часто бывает. Разве я не сказал вам, что начал думать над идеей еще раньше, чем мне все приснилось? Два месяца я с утра до вечера ломал голову над этой вещью, — неудивительно, что под конец она начала мне сниться. Как она выглядит в настоящее время? Конечно, не такой, какой ее создало мое воображение во сне!

Алексей Степанович полез в карман, вытащил узкую сверкающую никелем коробочку, похожую на зажигалку и надавил кнопку. Крышка автоматически приподнялась.

— Вот, — сказал он, подавая мне свой прибор, — в серийном изготовлении.

Из коробочки высовывался аккуратный ряд спичечных головок.

Я вынул одну спичку. Она была обычного размера, только не с ребристой, а округлой ножкой и почему-то серебристого цвета.

Устрашенный рассказом Алексея Степановича, я нерешительно держал в пальцах эту штуку.

Алексей Степанович молча усмехался, поглядывая на меня.

— А зачем она? — спросил я, наконец, и хотел спрятать спичку обратно в металлическое хранилище. У меня не было желания переживать наяву то, что приснилось Алексею Степановичу на диване.

Но мой спутник по рыбной ловле отобрал у меня спичку вместе с коробкой.

— Как зачем? — сказал он. — Вот, например, нам пора закусить, — он достал жестяную банку с надписью «рагу». — Хорошо, что сейчас лето и мы можем развести костер. Но предположим, что сейчас зима и кругом снег, или осень и идет проливной дождь, или, наконец, нельзя развести огонь еще по каким-нибудь соображениям. Тогда поступаем очень просто.

Он чиркнул спичкой о шершавый бок своей металлической коробочки и сунул серебристую палочку в ямку в земле, на которую, как на маленький очаг, поставил банку с рагу.

— Засекайте время, — шутливо сказал он.

Я вынул часы и положил на ладонь. Секундная стрелка не успела описать полный круг, как Алексей Степанович воскликнул:

— Готово!

Рагу уже дымилось, и Алексей Степанович снял банку, чтобы кушанье не подгорело.

Какой повар мог бы похвастаться таким быстрым приготовлением горячего блюда!

Запах от рагу шел аппетитный, и я, предвкушая отличный завтрак, потянулся было уже за походной фляжкой.

Но Алексей Степанович снова остановил меня.

— Минуту, — сказал он и заставил меня принести озерной воды в чайнике.

— Вот, — говорил он, вылавливая зеленый лепесток ряски и ставя чайник на то место, где перед этим стояла консервная банка (я успел увидеть белую искорку на конце серебристой спички, уткнувшейся в песок), — пока мы будем закусывать, поспеет чай.

И он действительно поспел. Пар валил от чайника, как паровоза, когда я снял его с импровизированного очага. От спички оставалась еще половина. Мы не могли придумать, как ее использовать.

— Пропадает, — сказал я. — В темноте, конечно, такой факел может здорово пригодиться. Он ведь не гаснет ни на ветру, ни в дождь, насколько я понимаю. Но сейчас, среди бела дня…

— Не пропадет. — возразил Алексей Степанович.

Пошарив не спеша вокруг себя, он нащупал круглый камешек, взял в руки, приложил к нему пылающий кончик спички и надавил. Сверкающая звездочка отвалилась от спички, мигнула и погасла.

Алексей Степанович держал в пальцах простую серебристую палочку.

Он убрал ее в свою коробочку.

— Как же зажечь ее снова?

— О другую спичку.

Алексей Степанович сунул коробку в карман.

— В этом и заключалась та идея, что занимала меня тогда. Как гасить? Горение у меня было в то время уже налажено. Но вот как гасить? Спичка должна быть совершено безопасной. В этом и заключался весь фокус. Вы понимаете: спичка ломается как раз рядом с пламенем. Происходит благодаря разнице температур и особому составу соломки. Ну, да это скучная материя. Она интересна только посвященным. Но что это? Смотрите!

Я оглянулся. Один из белых «бакенов», мирно дремавших на поверхности озера, пришел в движение. Он поплыл по воде. Потом вдруг стал на ребро и начал быстро крутиться. Должно быть, крупная и сильная рыба сматывала лесу. Затем кружок перевернулся красным донышком кверху и снова замер.

— Терпение, — сказал Алексей Степанович, делая предостерегающий жест. Он встал на колени и всматривался в красный кружок, невинно застывший у самых камышей. — Пусть заглотает.

Я и сам знал, что щука, схватив живца как попало, спешит с ним в укромное место, где и заглатывает добычу с головы. Для этого-то у жерлиц и делается длинная леса. Заглотав живца, щука плывет дальше и только теперь, натянув лесу, чувствует крючок, который обнаруживает свое спрятанное жало. Но уже поздно! Трехлапый крючок, словно маленький острый якорь, сидит в брюхе хищницы…

Красный кружок вдруг заскользил по воде, нырнул, вынырнул, а метрах в пятнадцати от него из воды выпрыгнула большая щука. Она изгибалась всем телом, желая освободиться от крючка; металлический поводок торчал у нее изо рта, леса уходила в воду.

— Попалась!

Я схватил сачок и бегом бросился к лодке. Алексей Степанович, как всегда, неторопливо зашагал за мной.

Поселок показался мне не совсем обычным. Угловой дом — прямоугольный сруб в северорусском стиле с высоким крыльцом — представлял удивительный контраст с низким, обтекаемой формы сооружением из фанеры и стекла, которое напоминало павильон для продажи газированной воды. Но в этом киоске жили: на грядке, позади стеклянной дачи копался загорелый юноша в одних трусах, а по дорожкам бегал малыш, видимо только что принявший душ. Из зеленой бочки, установленной на столбах и снабженной обыкновенной лейкой, еще лились струйки воды.