«О чем может так долго и с таким пылом разглагольствовать этот проклятый пастор?»

И в ту минуту, когда им уже казалось, что проповедь подходит к концу, все началось снова.

— Это просто невозможно! О чем он говорит, Жюэль? — с досадой воскликнул дядюшка Антифер, вызвав дружное шиканье слушателей.

— Я вам скажу потом, дядя.

— Если бы этот надоедливый болтун только подозревал, какие я ему принес новости, он бы живо сошел с кафедры, чтобы с нами побеседовать!

— Гм!.. Гм!.. — произнес Жюэль таким странным тоном, что дядюшка Антифер грозно нахмурил брови.

Однако все на свете кончается, даже проповедь пастора «свободной шотландской церкви». Чувствовалось, что преподобный Тиркомель дошел до заключительной части своей вдохновенной речи. Его дыхание стало более прерывистым, жесты — более беспорядочными, метафоры — более смелыми, предостережения — более грозными. И наконец, как удар дубины, обрушился на аудиторию его последний сокрушительный выпад против обладателей презренного металла, сопровождавшийся категорическим приказом — бросить золото на этом свете в раскаленную печь, дабы самим не угодить в адское пекло на том свете! И затем в порыве крайнего возбуждения, сделав намек на название церкви, под сводами которой гулко перекатывались его громоподобные периоды, он воскликнул:

— И, подобно тому как в прежние времена на этом месте было судилище, где пробивали гвоздями уши лукавым нотариусам и другим нечестивцам, так и в день последнего суда вас будут судить без всякого милосердия, и под тяжестью вашего золота чаша весов опустится в бездны ада!..

И, закончив свою проповедь этой страшной угрозой, преподобный Тиркомель сделал прощальный и одновременно благословляющий жест, после чего мгновенно исчез.

Дядюшка Антифер, Замбуко и Саук решили ждать его у выхода из церкви, перехватить на ходу и тут же, на месте, получить у него нужные сведения. Да и могли ли они выдержать до утра, прождать еще семь или восемь часов?.. Разве они могут вытерпеть муки любопытства, которые терзали бы их в продолжение всей ночи? Нет, они бросились к центральному выходу на паперть, бесцеремонно расталкивая верующих, возмущенных этой грубостью, особенно неприличной в подобном месте!

Жильдас Трегомен, Жюэль и нотариус следовали за ними спокойно и чинно. Но все старания были напрасны. Очевидно, преподобный Тиркомель, желая ускользнуть от неизбежной овации — единственного, впрочем, результата его проповеди о презрении к земным богатствам, — вышел из бокового придела церкви Престола Господня.

Тщетно Пьер-Серван-Мало и его спутники ждали Тиркомеля на паперти, искали в толпе прихожан, спрашивали о нем то того, то другого… Проповедник оставил в толпе не больший след, чем оставляет рыба в воде или птица — в воздухе.

Все собрались вместе, раздраженные и раздосадованные, — казалось, какой-то злой дух внезапно вырвал у них желанную добычу!

— Ну что ж!.. Семнадцать, Норс-Бридж-стрит! — закричал дядюшка Антифер.

— Но, дядя…

— И, прежде чем он ляжет спать, мы сумеем вырвать у него… — добавил банкир.

— Но, господин Замбуко…

— Без замечаний, Жюэль!

— Хорошо. Одно только замечание, дядя!

— По поводу чего? — спросил дядюшка Антифер, задыхаясь от гнева.

— По поводу проповеди этого Тиркомеля.

— А какое нам до нее дело?

— Очень большое, дядя.

— Ты что, смеешься, Жюэль?

— Напротив, дядя, это очень серьезно и, добавлю, даже очень неприятно для вас!

— Для меня?

— Да… Слушайте!

И Жюэль обрисовал в нескольких словах душевное состояние преподобного Тиркомеля, объяснил, какая мысль проходила через всю его бесконечную проповедь, и, наконец, высказал убеждение, что, если бы только это зависело от Тиркомеля, все миллиарды мира покоились бы уже давно на дне океана!

Банкир был сражен, Саук тоже, хотя ему и приходилось притворяться, что он ничего не понимает. Даже Жильдас Трегомен скорчил кислую гримасу. Да, надо сознаться, здоровый кирпич свалился им на голову!

Но дядюшка Антифер не обнаружил никакой растерянности. Он ответил Жюэлю довольно ехидным тоном:

— Глупец… глупец… глупец!.. Кто проповедует такие вещи, у того нет в кармане ни одного су!.. Покажи ему только тридцать миллионов, которые приходятся на его долю, и ты увидишь, захочет ли он их утопить!

Безусловно, этот ответ свидетельствовал о глубоком знании человеческого сердца!..

Но как бы то ни было, решили отказаться от намерения посетить в тот же вечер преподобного Тиркомеля в его доме на Норс-Бридж-стрит.

Все шестеро проследовали в обычном порядке в «Королевский отель».

Дом преподобного Тиркомеля был расположен в квартале Кенонгет, на самой известной улице старого города, «Старой коптилки», как его называют в старинных рукописях. Это здание примыкало к дому Джона Нокса[211], а окна в доме Нокса в середине XVI века частенько открывались, когда знаменитый шотландский реформатор обращался с воззваниями к толпе. Это близкое соседство очень нравилось преподобному Тиркомелю. Он тоже стремился проводить в жизнь свои реформы. Правда, он произносил проповеди не из окна, но на это была особая причина.

Дело в том, что окно его комнаты не выходило на улицу. Оно выходило на северную сторону, на овраг, ныне изборожденный рельсами и превращенный в общественный сад. С фасада это окно было бы на уровне третьего этажа, а со стороны оврага благодаря понижению почвы — на уровне восьмого. А разве можно проповедовать с такой высоты?

В общем, это был мрачный и неуютный дом, окруженный узкими, грязными переулками, где самый воздух заражен миазмами. С давних пор эта часть города именуется «Ловушка». Подобные кварталы прилегают к исторической центральной магистрали Кенонгет, которая тянется под разными названиями от замка Холируд до Эдинбургского замка, одной из четырех крепостей Шотландии, которые, по союзному договору, всегда обязаны сохранять готовность к обороне.

И вот на следующее утро, то есть 26 июня, как раз в тот момент, когда на соседней церкви раздался последний, восьмой удар колокола, перед дверью упомянутого дома остановились дядюшка Антифер, банкир Замбуко и сопровождавший их Жюэль. Бен-Омар не получил приглашения присоединиться к ним, так как его присутствие при первом свидании не было необходимым, а следовательно и Саук, к его большой досаде, тоже не попал в число визитеров. Если пастор откроет тайну широты, Саук ничего не узнает и не сможет опередить малуинца в поисках третьего островка.

Трегомен тоже остался в отеле. Дожидаясь своих спутников, он развлекался созерцанием чудес улицы Принца и вычурного великолепия памятника Вальтеру Скотту[212].

Жюэль, конечно, не мог отказаться сопровождать своего дядю, хотя бы потому, что был нужен ему в качестве переводчика. Да, кроме того, ему и самому не терпелось узнать, где находится новый островок и не заставит ли их на этот раз фантазия Камильк-паши прогуляться по морям Нового Света.

А Саук, поняв, что его устранили от визита к Тиркомелю, впал в сильнейший гнев и, как обычно, обрушил всю свою ярость на Бен-Омара. После ухода сонаследников он осыпал несчастного нотариуса самыми грубыми ругательствами, самыми страшными угрозами.

— Да, это ты виноват! — кричал Саук, опрокидывая стулья. — У меня так и чешутся руки дать тебе палкой по голове за твою глупость…

— Ваша светлость, я сделал все, что мог…

— Нет, не сделал! Ты должен был заявить этому проклятому матросу, ты должен был внушить ему, что твое присутствие необходимо, неизбежно, обязательно… тогда они хоть взяли бы тебя одного и ты бы узнал и сообщил мне широту этого третьего острова… И, может быть, мне бы удалось добраться до него раньше других!.. Чтоб тебя Магомет задушил! Первый раз мои планы рухнули в Маскате, во второй раз — в Маюмбе, и подумать только, что они могут лопнуть и в третий раз! И все потому, что ты засел на одном месте, как чучело старого ибиса…