– Да.
– Офицерское звание получили в Форт-Беннинге?
– Нет. Звание лейтенанта мне присвоили во время боевых действий во Франции.
– Кажется, у вас было несколько наград?
– Нет, только благодарности. Наград не было.
– В Сент-Лу вы пролежали несколько недель в госпитале. Вы были ранены?
Таннер немного смутился.
– Вы прекрасно знаете, что нет. На моем личном деле нет красной полосы, – тем не менее спокойно ответил он.
– Как вы попали в госпиталь?
– Я упал с джипа по дороге в Сент-Лу. Вывихнул ногу.
Оба улыбнулись.
– Вы демобилизовались в июле сорок пятого и в сентябре вернулись в Стэнфорд?
– Да… И как вам, очевидно, известно, мистер Фоссет, перешел с факультета английского языка на факультет журналистики. Окончив его в сорок седьмом году, получил степень бакалавра гуманитарных наук.
Не поднимая глаз от раскрытой папки с личным делом Таннера, Фоссет задал следующий вопрос:
– Учась на предпоследнем курсе, вы женились на Элис Маккол?
Таннер потянулся к кнопке и остановил запись.
– Я не буду отвечать на вопросы, касающиеся моей жены.
– Не волнуйтесь, мистер Таннер. Я просто уточняю личность вашей супруги… Мы не считаем, что за грехи отца должна нести ответственность его дочь. От вас не требуется ничего. Ответьте просто «да» или «нет».
Таннер снова включил запись.
– Да.
Теперь уже Лоренс Фоссет остановил магнитофон.
– Два следующих вопроса будут касаться обстоятельств вашей женитьбы. Я полагаю, вы не захотите отвечать на них?
– Вы правильно полагаете.
– Поверьте, они вполне невинны.
– Если бы это было иначе, я тотчас же покинул бы это помещение.
Эли достаточно натерпелась в жизни, и он, Таннер, не позволит никому вновь вытаскивать на свет ее личную трагедию.
Фоссет снова включил запись.
– От брака с Элис Маккол у вас двое детей. Мальчик Реймонд тринадцати лет и девочка Дженет восьми лет.
– Моему сыну двенадцать.
– Послезавтра у него день рождения… Вернемся немного назад. После окончания университета вы стали работать в «Сакраменто дейли ньюс»?
– Да, репортером. И, кроме этого, переписчиком, курьером, кинокритиком и уличным продавцом газет, если оставалось время.
– Вы проработали там три с половиной года, после чего получили место в «Лос-Анджелес таймс»?
– Нет. Я пробыл в «Сакраменто» два с половиной года. Потом в течение следующего года я сотрудничал в «Сан-Франциско кроникл» и лишь после этого получил место в «Таймс».
– В «Лос-Анджелес таймс» вы проявили себя как талантливый репортер…
– Мне просто повезло. Вы, вероятно, имели в виду мои репортажи о ликвидации мафиозной группы в порту Сан-Диего?
– Да. Вас выдвигали на премию Пулитцера?
– Я ее не получил.
– А затем вас повысили в должности до редактора?
– Помощника редактора. Должность незавидная.
– Вы проработали в «Лос-Анджелес таймс» в течение пяти лет…
– Около шести, я полагаю…
– До января 1958-го, тогда вас пригласили в телекомпанию «Стэндарт мьючиал».
– Верно.
– Вы состояли сотрудником отделения телекомпании в Лос-Анджелесе до марта 1963-го, затем вас перевели в Нью-Йорк. С того момента у вас было несколько повышений по службе?
– Переехав на восток, я получил должность редактора вечерней программы новостей. Затем курировал экстренные информационные выпуски и хронику, пока не был утвержден в своей настоящей должности.
– Какой?
– Директора информационной службы «Стэндарт мьючиал».
Лоренс Фоссет захлопнул папку и выключил магнитофон.
Затем он откинулся на спинку кресла и широко улыбнулся Таннеру.
– Вот видите, все оказалось не так уж и страшно.
– Вы хотите сказать, что это все?
– Нет… не все. Но с выяснением вашей личности мы закончили. Вы успешно справились с тестом. Вы дали достаточное количество неточных ответов, чтобы пройти его.
– Что?
– Такие вопросники, – Фоссет похлопал ладонью по папке, – разрабатывают у нас в службе дознания. Собираются умные головы и прогоняют все это через компьютер. Нормальный человек просто не способен ответить на все вопросы правильно. Если бы он ответил, это бы значило, что он слишком усердно запоминал. Ну, например, вы сотрудничали в «Сакраменто дейли ньюс» почти день в день три года, а не два с половиной, как вы сказали. Ваша семья перебралась в Сан-Матео, когда вам было восемь лет и два месяца, а не семь лет.
– Черт побери…
– Честно говоря, даже если бы вы ответили на все вопросы правильно, мы все равно выбрали бы вас. И все же я рад, что все прошло нормально. Мы должны были зафиксировать это на пленке… Ну а теперь, боюсь, мы подошли к более трудной части.
– В каком смысле?
– Во всех смыслах… Я должен включить магнитофон. – Сделав это, он положил перед собой исписанный лист бумаги и произнес: – Джон Таннер, я должен предупредить вас, что информация, которую я сейчас вам сообщу, является чрезвычайно секретной и важной. Клянусь, что наш разговор никогда не будет использован против вас или против членов вашей семьи. Разглашение того, что вы здесь услышите, будет являться преступлением против интересов государства, и вы можете преследоваться по Закону о национальной безопасности, раздел восемнадцатый, статья семьдесят третья… Вам понятно, что я сказал?
– Да. Только прошу учесть, что я пока не связан никакими обязательствами…
– Я понимаю, и потому в нашей беседе мы будем продвигаться к главному постепенно, в три этапа. После первого и второго вы можете, если захотите, попросить о прекращении разговора. В этом случае нам останется лишь надеяться на вашу сдержанность и лояльность по отношению к своему правительству. Однако если вы решите перейти к третьему этапу, в ходе которого вам будут изложены факты и названы имена, то тем самым вы примете на себя ответственность за соблюдение секретности. О последствиях этого шага вы предупреждены. Вам все ясно, мистер Таннер?
Таннер поерзал на стуле, посмотрел на крутящиеся катушки магнитофона, а затем поднял взгляд на Фоссета:
– Да, ясно, и я ни за что не соглашусь на это. Вы не имеете права, вызвав меня сюда под ложным предлогом, выдвигать требования, ставящие меня в двусмысленное положение.
– Я пока не спрашиваю о вашем решении. Меня интересует лишь, понятно ли вам то, что я сказал.
– Мне не нравится ваш тон. Если вы мне угрожаете, то катитесь к черту!
– Я просто оговариваю условия. При чем здесь угрозы? Разве вы не занимаетесь тем же самым каждый день, заключая контракты? Вы можете выйти из игры в любую минуту, до тех пор, пока я не назову вам имен. Разве это не логично?
Таннер понимал, что его собеседник прав, и любопытство все больше разгоралось в нем.
– Вы только что сказали, что это дело не имеет никакого отношения к моей семье, к моей жене… или ко мне, правда?
– Я поклялся вам в этом перед работающим магнитофоном.
Фоссет отметил, что Таннер добавил «или ко мне» после небольшой паузы. Он беспокоился в первую очередь о жене.
– Продолжайте.
Фоссет встал со своего кресла и направился к зашторенным окнам.
– Кстати, вам тоже не обязательно все время сидеть. В комнате установлены сверхчувствительные микрофоны. Разумеется, миниатюрные.
– Я посижу.
– Как угодно. Итак, начнем. Несколько лет назад до нас дошли слухи об операции советских спецслужб, которая при успешном осуществлении могла оказать разрушительное воздействие на американскую экономику. Мы пытались получить достоверную информацию, однако все наши старания были напрасными, операция была засекречена не меньше космических программ. Затем, в 1966 году, к нам был доставлен перебежчик – сотрудник восточногерманской разведки. От него нам удалось узнать о некоторых конкретных деталях этой операции. Он проинформировал нас о том, что восточногерманская разведка поддерживает связь с группой агентов на Западе, известной под названием «Омега». Если мы дойдем до второго этапа, я открою вам еще одно название той организации, которое вам многое объяснит. Так вот, перебежчик сообщил, что «Омега» регулярно направляет шифрованные донесения восточногерманской разведке. Два вооруженных курьера в обстановке строжайшей секретности доставляют их в Москву.
