На третью ночь, уже почти перед рассветом, глядя в окно, выходившее на окутанный туманом внутренний двор, Клейтон принял несколько решений. Прежде всего непонятно, почему, черт возьми, он должен взять на себя труд обзаводиться любовницей, подыскивать ей дом, что обязательно придется сделать теперь, когда он женат. Он имел несчастье взять в жены потаскуху, но потаскуху с чудесным, соблазнительным телом, при одной мысли о котором кружилась голова. Так зачем любовница, когда у него есть Уитни? И он не собирается жить как чертов монах и к тому же гостем в собственном доме!

Нет, он отправляется в Клеймор и перебирается в собственную спальню. И когда желание вновь разгорится в крови, Уитни будет знать, что делать. Да-да, она станет служанкой, не кем иным, как хорошо одетой служанкой, в чьи обязанности будет входить разыгрывать роль хозяйки дома на балах и приемах и быть бесплатной шлюхой, когда Клейтону понадобится таковая.

Впрочем, она и есть потаскуха, думал Клейтон в новом приступе кипящей ярости, только очень дорогая – целое состояние в деньгах и драгоценностях плюс к тому же его имя! Но он ее хозяин. Полновластный владелец. В конце концов, он ее купил.

С этими мыслями и еще с кое-какими им подобными Клейтон приказал на четвертый день подать экипаж и с раздраженным нетерпением перенес полуторачасовую поездку по сельской местности, цветущей под лучами летнего солнца. Однако он едва замечал мелькающие за окном пейзажи, представляя сцену, которая произойдет по его прибытии в Клеймор. Сначала он объяснит Уитни ее будущую участь и обязанности в возможно более грубых выражениях. Потом обязательно скажет все, что думает о ее предательстве и обмане, невыносимом характере и неповиновении. И уж напоследок забьет эту проклятую записку в ее прелестное горлышко… фигурально говоря.

Лошади едва успели остановиться перед домом, как Клейтон уже оказался на крыльце. Почти бегом он поднялся по лестнице, распахнул дверь в спальню Уитни с такой силой, что она с грохотом ударилась о стену. Немедленно примчалась Мэри, заламывая руки, с широко раскрытыми в панике глазами. Не снизойдя до объяснений, он быстро пронесся через смежную гардеробную в свою старую спальню. Но Уитни там не было, потому что, как со слезами объяснила Мэри, герцогиня уехала. Вчера.

– Куда? – нетерпеливо рявкнул Клейтон.

– Н-не сказала, ваша светлость. Передала, ч-что оставила записку на бюро.

Верная горничная начала всхлипывать, но Клейтон, не обращая на нее внимания, двумя шагами подскочил к бюро Уитни. Ничего. Пусто… если не считать смятого комочка бумаги в верхнем ящике. Клейтон не мог заставить себя коснуться его, но пришлось взять записку и разгладить на случай, если она написала что-то еще. Напрасная надежда. Именно такой способ она выбрала, желая объяснить, что обнаружила причину его гнева.

Клейтон сунул мерзкую бумажонку в карман и обернулся.

– Я перебираюсь в свои комнаты, – прорычал он. – Немедленно уберите отсюда ее вещи.

– И куда, позвольте спросить? – дерзко осведомилась Мэри.

– Сюда, черт возьми!

Клейтону показалось, будто ирландка нашла ответ весьма забавным, поскольку едва заметно усмехнулась, но он был слишком взбешен тем, что истинная добыча ускользнула, и выговаривать наглой служанке не имел ни малейшего желания. Кроме того, ему хотелось кого-нибудь убить, а какой толк в убийстве Мэри?

Клейтон был уже на пути в западное крыло, когда до него дошло, что в роковой записке что-то изменилось. Пятна! Едва заметные пятна, которыми усеяна бумага!

Слезы, подумал он со смесью презрения и непонятного чувства вины. Слишком много слез.

Следующие четыре дня Клейтон метался по дому, словно пойманный тигр, ожидая возвращения сбежавшей жены. Он был уверен: она вернется, как только поймет, что он не собирается в тревоге и панике мчаться вслед, опасаясь за ее здоровье. Ей придется вернуться. Спрашивается, кто осмелится прятать ее от законного мужа в нарушение английских законов? Ее отец слишком разумный человек, чтобы не приказать Уитни немедленно отправляться к мужу, решил Клейтон, резко изменив мнение о Мартине Стоуне.

Когда она не вернулась на пятый день, Клейтон впал в ярость – ярость, не знавшую границ. Она не может гостить у кого-то так долго! Господи Боже! Она действительно бросила его!

Клейтон дрожал от бешенства. Одно дело, когда он сам собирался отослать ее или уехать, в конце концов, он – потерпевшая сторона! Кроме того, он ведь все же такие поступил! Но Уитни не постеснялась уехать! Должно быть, скрывается у своего папаши, а этот глупый ублюдок позволил ей остаться!

Он приказал подать дорожный экипаж и резко бросил Макрею:

– Я хочу быть в доме Мартина Стоуна через шесть часов и ни минутой позже!

Заметив понимающую ухмылку кучера, Клейтон почти заподозрил, что тот лжет, будто не знает, куда отправилась Уитни. Именно Макрей заявил, что Уитни велела отвезти ее до первой же почтовой станции, а там, если верить владельцу, наняла карету. Какого черта она вытворяет, скитаясь по всей стране одна и к тому же беременная? Маленькая дурочка! Упрямая, безмозглая маленькая дурочка! Прелестная маленькая дурочка!

Мартин Стоун, широко улыбаясь, самолично вышел на крыльцо встречать Клейтона.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, – приговаривал он, выжидающе глядя на раскрытую дверцу кареты. – Как поживает моя дочь? И где она?

Горечь поражения придавила плечи Клейтона.

– Все хорошо, Мартин. Она просила меня поехать к вам и сообщить, что мы ждем ребенка, – поспешно ответил он, мгновенно изобретая предлог для своего неожиданного визита. Что ни говори, а Мартин Стоун – человек порядочный, и Клейтон не хотел волновать его, признавшись, что, в сущности, из-за своего невыносимого характера выгнал из дому жену.

– К дому Ходжесов! – рявкнул он час спустя, как только представилась возможность уехать, не показавшись грубым и не вызвав подозрений тестя.

Однако Уитни не оказалось и там. И Макрей больше не улыбался, когда хозяин холодно приказал ехать назад в Клеймор.

Согласно отчетам частных сыщиков, нанятых им на следующее утро, Уитни не гостит у Арчибалдов. Выходило, что она исчезла на пути от почтовой станции в неизвестном направлении.

Гнев Клейтона сменился тревогой. А когда было точно доказано, что она не пересекала Ла-Манш на пакетботе и, следовательно, не уехала во Францию, тревога сменилась паникой.

Сидя в одиночестве в своей элегантно обставленной спальне неделю спустя после того, как вернулся и узнал об исчезновении жены, Клейтон задумался: а что, если Уитни сбежала к человеку, бывшему ее любовником до свадьбы? Что, если этот негодяй не желал или не мог дать ей свое имя, но теперь готов содержать любовницу в уютном убежище, подальше от посторонних глаз?

Мучительная неотвязная мысль терзала его, однако, всего несколько минут, потому что Клейтон, вглядываясь в фиолетово-розовый закат, не мог поверить, что Уитни способна уйти к другому. Возможно, во всем была виновата бутылка бренди, которую он успел выпить за последние два часа, но Клейтону почему-то казалось, что Уитни… Уитни со временем привыкла к нему и даже немного полюбила. Немного.

Клейтон вспомнил о ее привычке сидеть в кабинете, свернувшись в кресле, пока он работает, и читать, писать письма или подсчитывать домашние расходы. Она постоянно старалась быть рядом с мужем. И ей чертовски нравилось лежать с ним в постели. Ни одна женщина на свете не могла бы так таять в объятиях мужчины и пытаться подарить ему такое же наслаждение, какое получала от него, если бы была к нему равнодушна.

Клейтон отчаянно любил Уитни в тот день, когда они поженились, она же не любила его. Тогда. Но с тех пор прошел не один месяц, и она, конечно, питает к нему некоторое подобие любви.

Не зная куда деваться, Клейтон встал и направился в спальню Уитни. Без хозяйки она больше не была красивой и уютной. Уитни исчезла, и вместе с ней – смысл его существования, дающий силы жить и дышать. Он прогнал ее, сломил неукротимый дух и разбил сердце. В ней было так много энергии и мужества! Так много!