Отец подвел тетку к столику полюбоваться безделушками из слоновой кости, а Клейтон проводил Уитни в комнату, служившую, очевидно, и гостиной, и кабинетом.

В широком камине плясало яркое пламя, изгоняя ночной холод и добавляя мягкое сияние к мерцанию свечей в подсвечниках на каминной полке. Мебели было немного, но вся дорогая, красивая и в чисто мужском вкусе. Одна стена была занята длинным дубовым комодом с прекрасной резьбой, на обоих концах которого стояла пара великолепных массивных серебряных канделябров. Верх шкафа был инкрустирован мраморными квадратами, в рамках из полосок резного дерева. В центре красовался огромный серебряный чайный сервиз, подобного которому Уитни никогда не видела. Он казался таким тяжелым, что Сьюелл, их дворецкий, наверняка не смог бы его поднять, не говоря уже о том, чтобы с достоинством внести в гостиную.

Уитни даже улыбнулась, представив, как их всегда безупречно воспитанный дворецкий, спотыкаясь, сгибается под тяжестью подноса с сервизом.

– Смею ли я надеяться, что эта улыбка означает некоторую перемену вашего мнения обо мне к лучшему? – лениво осведомился Клейтон.

Уитни резко вскинула голову.

– Я не успела составить о вас никакого мнения, – солгала она.

– А по-моему, вы обо мне весьма определенного мнения, – хмыкнул Клейтон, усаживая ее в удобное кресло, обитое мягкой темно-красной кожей, и, вместо того чтобы самому устроиться в другом кресле напротив, у наглеца хватило дерзости присесть на подлокотник ее кресла и небрежно вытянуть руку на спинку.

– Если в этой комнате не хватает удобных стульев, я буду счастлива постоять, – холодно объявила Уитни, пытаясь подняться.

Но руки Клейтона стиснули ее плечи и вдавили девушку обратно в кресло.

– Мисс Стоун, – заметил он, вставая и улыбаясь в ее запрокинутое лицо, – у вас язык настоящей гадюки.

– Благодарю вас, – невозмутимо ответствовала Уитни. – Ау вас манеры варвара.

Как ни странно, Клейтон, вместо того чтобы обидеться, неожиданно разразился громким хохотом, и прошло несколько минут, прежде чем он, все еще посмеиваясь, протянул руку и нежно взъерошил волосы у нее на макушке. Уитни мгновенно оказалась на ногах, разрываясь между желанием дать ему по физиономии или просто лягнуть. Но в этот момент в комнате появились отец и тетка и застали их стоящими лицом клипу: откровенно восхищенное выражение лица Клейтона и злобное – взирающей на него в ледяном молчании Уитни.

– Ну что же, вижу, вы заняты чертовски приятной беседой! – жизнерадостно провозгласил отец, что заставило губы Клейтона подозрительно дернуться, а Уитни – едва удержать нервный смешок.

Ужин оказался пиршеством, сделавшим бы честь королевскому повару. Уитни лениво ковыряла великолепного омара под соусом из белого вина, чувствуя себя крайне неловко во главе длинного стола, напротив Клейтона. Почему ее посадили сюда, на место хозяйки дома? Как неприятно!

Сам он играл роль хозяина с естественной непринужденной элегантностью, невольно восхитившей Уитни. И даже леди Энн, полностью оттаяв, вступила с ним в оживленную политическую дискуссию.

Когда принесли пятое блюдо, Уитни прервала долгое мучительное добровольное молчание. Клейтон поддразнивал и поддевал ее, насмехался, весь вечер говорил колкости, пока она не приняла наконец участия в беседе, но лишь для того, чтобы защитить право женщин на одинаковое с мужчинами образование.

– Какая польза от геометрии даме, которая проводит все свободное время, вышивая платки для мужа? – ехидно осведомился он.

Уитни обвинила хозяина дома в том, что он мыслит совсем как ее дедушка, за что Клейтон шутливо наградил ее прозвищем «синий чулок».

– Чертов «синий чулок», – поправила Уитни, весело улыбаясь. – Именно так джентльмены вроде вас, чьи убеждения так и не изменились со времен средневековья, называют любую женщину, в чьем словаре содержится более трех общеупотребительных фраз.

– И какие же это фразы, позвольте спросить? – поинтересовался Клейтон.

– «Да, милорд», «нет, милорд» и «как вам будет угодно, милорд». – И, гордо вздернув подбородок, добавила – Как грустно, что большинство женщин под угрозой остаться старыми девами с детства приучают казаться глупенькими болтушками.

– Согласен, – тихо признался Клейтон, но, прежде чем Уитни успела опомниться от изумления, добавил: – Однако факт остается фактом: какое бы прекрасное образование ни получила женщина, настанет день, когда ей придется во всем слушаться своего господина и повелителя.

– Я так не считаю! – фыркнула Уитни, игнорируя страдальческие, умоляющие взгляды отца. – Более того, я никогда, никогда в жизни не назову ни одного мужчину своим господином и повелителем.

– Неужели? – саркастически усмехнулся Клейтон.

Уитни уже собиралась ответить, когда ее отец, к удивлению дочери и раздражению хозяина дома, пустился в пространные рассуждения относительно орошения ферм.

За десертом Клейтон вновь обратился к Уитни:

– Мне хотелось бы знать, в какую игру вы особенно любите играть после ужина.

Взгляды серых и зеленых глаз скрестились в молчаливом веселом понимании, однако Клейтон многозначительно договорил:

– …кроме тех маленьких забав, которыми мы уже развлекались вместе.

– Да, – кивнула Уитни, дерзко улыбаясь в ответ, – дартс[3].

Клейтон прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

– Будь даже у меня дартс, не хотел бы я оказаться на линии «огня», мисс Стоун.

– Поверьте, для обыкновенной женщины я весьма метко попадаю в цель.

– Вот поэтому, – подчеркнуто объяснил он, – я не собираюсь становиться мишенью.

И, язвительно усмехаясь, поднял бокал в молчаливом приветствии. Уитни приняла его заслуженную дань уважения к ее победе в их словесном поединке преувеличенно снисходительным кивком, но тут же вознаградила Клейтона неотразимо ослепительной улыбкой.

Клейтон наблюдал за ней, одолеваемый единственным желанием вытолкать о стальных гостей за дверь, схватить Уитни в объятия и целовать, пока с губ не исчезнет лукавая усмешка и она не прильнет к нему, изнемогая от желания. Он откинулся на спинку стула, рассеянно теребя ножку бокала, наслаждаясь сознанием, что именно сегодня он наконец разрушил возведенную ею стену холодного безразличия. Почему Уитни спряталась за этой стеной в день пикника и продолжала оставаться замкнутой и отчужденной до этого дня, было загадкой, которую еще предстояло разгадать.

«Дартс, – думал он, улыбаясь про себя. – Стоило бы свернуть ее прелестную шейку!»

После ужина Мартин и леди Энн перешли в смежную гостиную, но, когда Уитни попыталась последовать за ними, Клейтон удержал ее, положив руку на плечо.

– Дартс! – хмыкнул он. – Что за кровожадная плутовка!

Уитни, уже собиравшаяся смягчиться, мгновенно вспыхнула.

– Должно быть, ваша манера выражаться – предмет зависти всех приятелей! – взорвалась она. – За время нашего короткого знакомства вы соизволили сначала назвать меня «наглой, бесстыдной девчонкой», теперь я превратилась в «кровожадную плутовку»! Думайте обо мне что угодно, но прошу впредь держать свое мнение при себе!

Сгорая от стыда и угрызений совести, поскольку чувствовала, что заслужила все уничтожающие эпитеты, Уитни старалась вырвать руку, но пальцы его сжимались все сильнее.

– Да что вы имеете в виду, черт возьми? Не могли же вы подумать, будто я хотел оскорбить вас? – И, заглянув в несчастные, обиженные глаза, которые она пыталась отвести, но не могла, тихо охнул. – Боже, да вы именно это и подумали, – пробормотал он и, приложив ладонь к ее щеке, заставил посмотреть на него. – Умоляю о прощении, малышка. Слишком долго я вращался в кругах, где модно выражаться подобным образом, говорить все, что придет в голову, и где женщины так же откровенны, как мужчины, с которыми они флиртуют.

Хотя Уитни не имела никакого отношения к тому обществу, о котором он говорил, небольшое представление о нем она все же имела и знала, какие там царят нравы. Неожиданно девушка почувствовала себя наивной простушкой.