Резко вскинув голову, Уитни поспешно захлопнула книгу с письмами Эмили, отложила ее и поднялась, нерешительно оглядывая молодого человека лет двадцати восьми, с ледяным высокомерием изучавшего ее, словно некое странное насекомое. Он, несомненно, мог считаться красивым: высокий, черноволосый, с пронизывающими карими глазами, в которых переливались золотистые искорки.

– Вы, надеюсь, успели все хорошенько рассмотреть, мадемуазель? – без обиняков осведомился он.

Сообразив, что действительно уставилась на гостя, Уитни мысленно одернула себя и кивком показала на записку в его руке:

– Вы пришли к тете?

К изумлению Уитни, молодой человек протянул записку ей.

– Я Николя Дю Билль, и дворецкий уже сообщил, что вы меня ожидаете. Поэтому, думаю, мы вполне можем обойтись без вашего притворного удивления, не так ли?

Уитни потрясенно застыла под оценивающим взглядом незнакомца, медленно ползущим сверху вниз, от ее лба до самого края подола. Задержался ли он на ее груди, или во всем виновато ее разыгравшееся воображение?

Закончив осмотр спереди, он обошел ее, изучая со всех сторон, словно призовую лошадь.

– Не трудитесь читать, – бросил он, когда Уитни нервно развернула записку. – Там говорится, что Тереза оставила здесь браслет, но и вы, и я, конечно, знаем, что это всего-навсего предлог для знакомства.

Уитни была сбита с толку, смущена и оскорблена одновременно. Тереза говорила, что ее брат страшно высокомерен, но Уитни до сих пор не подозревала насколько!

– По правде говоря, – объявил он, снова встав перед ней, – я ожидал совсем не такого.

В голосе звучали нотки невольного восхищения.

– Николя!

Радостное приветствие тети Энн избавило Уитни от необходимости отвечать.

– Как я рада вам! Дворецкий объявил о вашем приходе, и я ожидала вас: одна из горничных обнаружила браслет Терезы под диванной подушкой. Видимо, застежка сломалась. Сейчас принесу, – пообещала она, поспешно выходя из комнаты.

Николя испуганно воззрился на мисс Стоун. На ее губах трепетала улыбка, а тонкие брови были чуть приподняты, словно девушка наслаждалась его замешательством. Николя прекрасно понимал, что такая грубость с его стороны требует по крайней мере извинения или вежливой беседы, и поэтому, наклонившись, взял с канапе руководство по этикету с вложенными в него письмами Эмили и взглянул на заголовок.

– Обучаетесь хорошим манерам, мисс Стоун? – осведомился он.

– Да, – ответила она, едва удерживаясь от смеха. – Желаете позаимствовать учебник?

Остроумный ответ заслужил ленивую одобрительную улыбку собеседника.

– Вижу, что необходимо срочно покаяться за непростительное поведение, – поспешил он заметить. – Мадемуазель, не оставите ли мне один танец на завтрашнем балу?

Уитни поколебалась, застигнутая врасплох очаровательной улыбкой и нескрываемым интересом.

Приняв ее молчание за кокетство, Николя пожал плечами, и улыбка превратилась из теплой в почти издевательскую.

– Судя по вашей нерешительности, можно предположить, что все ваши танцы уже обещаны. Ну что же, возможно, в другой раз…

Уитни поняла, что Николя отказывается от приглашения, и тут же решила, что ее первое впечатление о нем было правильным.

– Я не обещала ни одного танца, – сразила она гостя откровенным признанием. – Видите ли, вы первый джентльмен, которого я встретила в Париже.

Она намеренно подчеркнула не очень популярное во Франции слово «джентльмен», и это не ускользнуло от Ники, который, неожиданно откинув голову, весело расхохотался.

– Вот и браслет, – объявила леди Джилберт, появляясь в комнате. – И, Николя, пожалуйста, напомните Терезе, что застежка сломана.

Ники взял браслет и откланялся. Он уселся в коляску и, велев груму везти его в родительский дом, откинулся на кожаные подушки. Они миновали парк, извилистые аллеи которого обрамляли весенние цветы. Две хорошенькие женщины, его знакомые, помахали в знак приветствия ручками, затянутыми в светлые перчатки, но Ники едва заметил сцену, словно сошедшую с картин Гейнсборо. Мысли его были заняты юной англичанкой, которую он только что встретил.

Как ни пытался Николя, все же так и не смог понять, каким образом его пустоголовая болтушка сестра и Уитни Стоун стали такими близкими подругами. Обе отличались друг от друга, как лимонад и крепкое французское вино. Тереза – милое, хорошенькое, похожее на куколку создание, но в ней не было скрытых глубин, способных пробудить интерес в мужчине.

С другой стороны, Уитни Стоун оказалась настоящей сокровищницей контрастов. Она сверкала, словно густое рубиновое бургундское, обещающее невиданные наслаждения и опасные приключения. Для семнадцатилетней девушки она переносила его презрительные реплики и издевательства с необыкновенной сдержанностью и немалым мужеством. Всего несколько лет, и она превратится в неотразимую женщину.

Николя усмехнулся, вспомнив, как язвительно парировала она его замечание относительно учебника этикета. Жаль будет, если такая редкостная драгоценность останется незамеченной среди толпы дебютанток на завтрашнем балу, и лишь потому, что она не француженка!

Великолепные го белены украшали одну стену гигантской бальной залы, а противоположная, зеркальная, отражала пламя тысяч свечей в сверкающих люстрах. Увидев себя в одном из зеркал, Уитни попыталась определить, как она выглядит. Ее белый шелковый бальный наряд был отделан широкими фестонами, скрепленными розовыми шелковыми розами в тон тем, что украшали тяжелые локоны, собранные в корону на голове. Девушка с удивлением увидела собственное спокойное лицо, совершенно не отражавшее того волнения, что бушевало в душе.

– Все будет прекрасно, вот увидишь, – шепнула тетя Энн.

Но Уитни придерживалась совершенно противоположного мнения. Как она может соперничать с этими ослепительными блондинками и рыжеволосыми прелестницами, притворно-застенчивыми миниатюрными брюнетками, весело смеявшимися и непринужденно болтавшими с красивыми молодыми людьми в черных фраках с яркими шелковыми жилетами всех цветов и оттенков. Уитни твердила, что не станет расстраиваться из-за таких пустяков, как дурацкий бал, но в душе знала, что лжет себе. Ей далеко не все равно!

Тереза и ее мать появились всего за несколько секунд перед тем, как музыканты подняли инструменты, готовясь сыграть первый танец.

– У меня чудесные новости, – выдохнула Тереза. Сегодня она казалась хрупкой фарфоровой статуэткой: белое кружевное платье, разрумянившееся личико и блестящие локоны, искусно уложенные на головке. – Моя горничная, кузина камердинера Ники, сказала мне, что Ники сегодня обязательно будет на балу, да еще привезет с собой троих приятелей. Он сыграл с ними в кости на пятьсот франков, они проиграли и теперь вынуждены приехать и танцевать с тобой…

Она осеклась и, философски пожав плечами, наградила очаровательным реверансом молодого человека, пригласившего ее на танец.

Уитни все еще не могла опомниться от смущения после столь невероятного известия, когда раздались первые аккорды музыки и дебютантки в сопровождении своих партнеров направились к центру зала. Не все, конечно…

Уитни беспомощно взглянула на тетю Энн, чувствуя, как багровеют щеки. Отправляясь сюда, она, конечно, знала, что приглашение на первый танец вовсе не обязательно последует, однако не ожидала, что на душе будет так отвратительно-мерзко оттого, что ее оставили стоять здесь, у стены, с тетей и мадам Дю Билль. Чувство было до боли знакомым – она словно вновь перенеслась в Англию, домой, где приглашения от соседей были крайне редки и, даже если она их принимала, к ней неизменно относились с пренебрежением или полным безразличием.

Тереза танцевала второй и третий танцы, а Уитни продолжала подпирать стену. Когда музыканты заиграли четвертый танец, унижение стало невыносимым. Наклонившись к тете Энн, Уитни хотела было попросить разрешения выйти в сад, но в этот момент у входа началось нечто вроде суматохи, и девушка с любопытством проследила за взглядами большинства гостей.