В такой хмурый и ветреный день, когда дождь, не переставая, хлещет по крыше, нет более уютного места на земле, чем огромный пыльный чердак. Лотти и Аллегра долго бродили по нему, открывая сундуки со старыми съеденными молью вещами, обходя потрескавшиеся от времени стулья, заглядывая в коробки с ненужными, сломанными игрушками. В углу Лотти обнаружила древнюю деревянную лошадку и нежно потрепала ее по шее, подумав при этом, что на этой лошадке мог когда-то качаться маленький Хайден.

Так они провели все утро и спустились вниз к обеду уставшими, но довольными, в испачканных чулках и с оставшимися в волосах ниточками паутины. Во время похода Аллегра почти все время молчала, зато Лотти говорила за двоих, почти не умолкая.

После обеда они отправились исследовать второй и третий этажи, но нашли здесь только пустые пыльные комнаты, похожие друг на друга как две капли воды. Вскоре дорога привела их в галерею с висящими на стенах портретами, и здесь путешественницы вдруг услышали чьи-то тяжелые шаги.

Шаги приближались. Лотти схватила Аллегру за руку и потянула за собой к темной лестнице. Лотти понимала, что, скорее всего, они слышат поступь Мегги, идущей по своим делам с кипой свежего белья в руках, но тем не менее таинственно прошептала:

– Вперед, Де Сото! Нужно спешить, иначе проклятые англичане захватят наши корабли со всей добычей!

К тому времени, когда они спустились на нижний этаж, веселое настроение Лотти улетучилось, а Аллегра и вовсе притихла и стала угрюмой. Они свернули с лестничной клетки и оказались в начале широкого коридора, вдоль стен которого тянулись закрытые двери.

– Нам нельзя туда. Нельзя, – прошептала Аллегра, указывая в дальний конец коридора.

Лотти медленно осмотрелась, узнавая и этот коридор, и эти двери, и особенно – стеклянные окна в дальнем конце коридора. Они оказались в западном крыле дома, в том самом месте, куда привели когда то Лотти таинственные звуки рояля.

Аллегра с опаской оглянулась через плечо и повторила дрожащим голосом:

– Нам в самом деле нельзя туда. Папа не разрешает мне заходить в это место.

Но Лотги уже не могла оторвать глаз от загадочной двери в конце коридора, той самой двери, к которой прижимал ее тогда Хайден своими горячими жадными руками. Двери, из-за которой доносились в ту ночь звуки Лунной сонаты.

Осторожными, мягкими шагами Лотти направилась к манящей двери.

– Какие же мы с тобой исследователи, если сбежим при первых признаках опасности? – негромко спросила она.

Она взялась дрожащими пальцами за дверную ручку и попробовала повернуть ее.

– Ничего не выйдет, – прошептала Аллегра, подошедшая к двери вслед за Лотти. – Уже четыре года, как она заперта. А ключ только у Марты.

Лотти понимала, что это нехорошо – подбивать девочку к тому, чтобы нарушить отцовский запрет, но любопытство, как всегда, взяло верх над рассудительностью. Интересно, почему Хайден требует, чтобы эту дверь не открывали? Что он прячет за ней?

Лотти вытащила из волос шпильку, вставила ее в замок, повернула несколько раз, и язычок замка негромко щелкнул, открывая дорогу.

Лотти выпрямилась. Аллегра стояла совсем рядом, тяжело дыша и переминаясь с ноги на ногу. Затем она вложила в руку Лотти свои ледяные пальчики – то ли для того чтобы подбодрить Лотти, то ли для того, чтобы успокоить саму себя.

Лотти приоткрыла дверь, и с губ у нее слетел вздох восхищения. За дверью открылась восьмиугольная комната – просторная, элегантно обставленная светлой мебелью, совсем непохожей на ту мрачную и тяжелую стоящую в остальных комнатах дома. Настоящая дамская гостиная, выдержанная в стиле, который вышел из моды несколько лет тому назад. Стены обиты кремовыми обоями с золотыми тиснеными листьями. Занавеси и шторы украшены вышитыми цветами По периметру комнаты расставлены стройные белые колонны, отражающие свет, чтобы гостиная казалась уютнее и светлее даже в самый ненастный день. Часть потолка покрыта фресками, изображающими голубое небо с легкими летними облачками.

– Когда я думала о рае, я всегда представляла его именно таким, – прошептала Лотти.

В комнате было тихо, слышался лишь шум дождя за окнами да легкое поскрипывание паркета под ногами Лотти и Аллегры.

Если эта комната была раем, то женщина, смотрящая на них с портрета, висящего над белым мраморным камином, несомненно, была ангелом. С тех пор как Лотти научилась смотреться в зеркало, она всегда считала себя неотразимой красавицей, но эта женщина… Она была просто богиней – темноволосой, с огромными искрящимися весельем лиловыми глазами.

«Хорошо, что Нед хотя бы догадался прислать мне не брюнетку».

Вспомнив эти давнишние слова, сказанные Хайденом, Лотти невольно провела рукой по своим золотым локонам.

Женщина, изображенная на портрете, не была бледна, как большинство английских красавиц. Скорее она казалась смуглой, как южанка, с густыми черным ресницами и полными, призывно приоткрытыми губами. Трудно было поверить, что этой женщины больше нет. Даже на полотне она выглядела полной жизни.

Это была женщина, ради которой любой мужчина готов отдать свою жизнь. Женщина, ради которой можно убить своего лучшего друга.

Лотти засмотрелась на портрет и даже не почувствовала, что Аллегра вынула пальцы из ее руки. Обернувшись, она увидела, что девочка смотрит на портрет равнодушно и в то же время опасливо.

– Твоя мать была очень красивой, – сказала Лотти, тщательно скрывая свое смущение.

– Наверное, – пожала плечами Аллегра. – Я совсем ее не помню.

Чтобы избавиться от магического взгляда женщины с портрета, Лотти отвернулась и только теперь поняла, что комната, которую она приняла поначалу за гостиную, была на самом деле музыкальной комнатой. В углу, рядом с обитым серебряной парчой диваном, стояла зачехленная арфа. В противоположном утлу – старинные клавикорды, которым было наверняка не менее ста лет. А в центре комнаты блестел роскошный рояль с открытой крышкой и придвинутой к нему мягкой табуреткой.

Лотти подошла к инструменту и легко пробежала одним пальцем по полированным клавишам из слоновой кости. Пыли на клавишах не оказалось, как не было ее и на остальной мебели. Поскольку ключ от комнаты был только у Марты, следовало предположить что именно она прибирается в этом мавзолее, хранящем память о прежней хозяйке дома. Лотти слегка повернула голову к Аллегре и спросила:

– Ты играешь на рояле?

Девочка демонстративно заложила руки за спину и ответила:

– Конечно, нет. Папа никогда не позволяет мне играть.

Лотти нахмурилась. На рояле лежали ноты, несколько плотных желтоватых листов, покрытых черной вязью значков и линеек, так, словно хозяйка только что положила их на крышку рояля, чтобы отойти ненадолго – например, выпить чаю, и сразу же вернуться назад. Лотти опустилась на стоящий перед роялем табурет, испытывая при этом такое чувство, словно она прикасается к святыне.

Затем она размяла пальцы, взяла несколько неуверенных пробных аккордов и начала играть. Рояль был настроен и обладал превосходным звуком – глубоким и чистым. Сама Лотти очень любила играть на рояле, она играла на нем еще до того, как поселилась в доме Стерлинга. Сколько веселых, приятных вечеров провели они вместе с Лаурой и Джорджем возле старенького разбитого пианино, стоявшего в гостиной леди Элинор!

Немного разыгравшись, она раскинула пальцы и начала «Музыку воды» Генделя, свою любимую пьесу, мелодия которой напоминала журчание ручейка. Не переставая играть, она посмотрела через плечо на Аллегру.

Девочка не отрываясь следила за пальцами Лотти порхавшими по клавишам. Лотти сменила темп, перескочила на веселую шотландскую песенку и запела:

Моя жена любительница выпить,

Мне следует ее проучить.

Она пропила свое платье,

Она пропила свое платье

И ходит теперь в одеяле,

Мне нужно ее проучить.

Аллегра заулыбалась и вскоре принялась постукивать ногой в такт озорному ритму, а после третьего куплета неожиданно подхватила припев вместе с Лотти. Пела она негромко, но при этом очень чисто, хорошо сливаясь с сопрано Лотти.