Насыр-ака опять поднял руку, и ребята затихли.

— А теперь, — сказал он и подошел к Талибу, — теперь скажите, какая у нашего Талибджана тюбетейка?

— Ферганская, — хором сказали ребята.

— Так! — Насыр-ака взял тюбетейку в руку и опять спросил: — А похожа эта тюбетейка на нашу бухарскую?

— Нет! — так же дружно ответили ученики.

— А на индийский колпак?

— Нет!

— А на еврейскую тюбетейку?

— Конечно, нет, — не так уже уверенно, удивляясь простоте вопроса, отвечали ученики.

— А на русскую кепку она похожа?

Все ребята видели русскую кепку, и то, что она очень не похожа на местные тюбетейки и колпаки, было совершенно ясно.

— Конечно, не похожа. Совсем не похожа, — сказали ребята.

— Ну а ты, Талибджан, как думаешь? — спросил учитель.

Талиб на минуту задумался, зная, что простой вопрос задан ему не зря; он представил себе русскую кепку, посмотрел на свою тюбетейку в руках учителя и твердо сказал:

— Совсем не похожа.

— Вот, — развел руками Насыр-ака. — Вот так рассуждают все те, кто смотрит только по внешности, кто поверхностно смотрит, кто не умеет смотреть глубже. Подумайте хорошенько, ведь и тюбетейка, и кепка, и колпак из одного материала сделаны, одними нитками шиты и одному делу служат. Так и люди.

Ученики переглянулись. А ведь действительно, никому из них раньше это и в голову не приходило.

— Правильно, — сказал сын медника.

— Неправильно, — возразил сын писаря из канцелярии верховного судьи. — Мы, мусульмане, верим в аллаха и ему служим. Наш аллах — единственный правильный бог, а у индусов, у русских и у евреев бог неправильный. Как же это мы можем быть одинаковыми с ними?

Вопрос этот был трудный. Он был трудный не потому, что Насыр-ака не мог на него ответить, а потому, что он испугался: вдруг сын писаря расскажет дома об этом. Писарь может рассказать верховному судье, и тогда…

Что будет тогда, Насыр-ака знал хорошо. Можно легко обвинить человека в оскорблении веры. За это посадят в тюрьму или отстегают плетками прямо на площади.

— Видите ли, — осторожно начал Насыр-ака, — все люди сотворены богом одинаковыми. Только не все нашли правильного бога. Это не их вина. Главное, что люди должны служить одному делу, делать жизнь лучше. Разве цыгане не делают сита для нас для всех, разве евреи не шьют одежду, не вышивают тюбетейки, разве русские не делают для нас эту бумагу, эти грифельные доски?

Талиб понял, в какое трудное положение попал учитель, и потому сказал:

— Русские делают паровозы и вагоны, красивый бархат и посуду, русские привозят керосин…

— Ты забыл, что русские делают еще и ре-во-лю-ци-ю! — воскликнул сын писаря. — Их за это аллах накажет, мой отец так говорит.

Насыр-ака вдруг рассердился:

— Хватит об этом болтать! Хватит спорить. Нас не интересует революция. Мы все — верные дети эмира. Мы все — верные дети нашего мудрого эмира, и мы — правоверные мусульмане. Хватит об этом. Теперь мы будем читать коран. Кто знает наизусть первую главу нашей священной книги? Как она называется?

— «Фатиха», — ответили ребята.

Первую главу все знали. Она самая короткая.

— А как называется вторая глава?

— «Корова», — ответило несколько голосов.

— Пусть же Талибджан начнет читать коран со второй главы.

— «Во имя аллаха милостивого, милосердного! Эта книга — нет сомнения в том — руководство для богобоязненных, тех, которые веруют в тайное и выстаивают молитву, из того, чем мы их наделили, расходуют, и тех, которые веруют в то, что ниспослано тебе и что ниспослано до тебя, и в последней жизни они убеждены…»

Не очень-то понимая, что он сейчас читает, да и не вдумываясь, Талиб продолжал до тех пор, пока учитель не остановил его:

— Достаточно. А теперь пусть кто-нибудь расскажет, как аллах сотворил землю и небо.

Встал сын писаря.

— Аллах сказал: «Будь», и все само появилось, — уверенно начал он. — Сначала он создал небо и землю, установил даже целых семь небес, а самое ближнее небо украсил звездами и луной.

— Достаточно, — сказал учитель. — Пусть теперь кто-нибудь ответит, откуда появились горы.

Встал другой мальчик — сын купца — и сказал, что аллах бросил горы на землю для равновесия.

— А для чего создал аллах животных? — опять спрашивал учитель.

— Для того чтобы люди ездили на них и питались ими, — отвечал еще один из учеников.

Так продолжалось долго.

В других классах уроки кончились, и ребята, подхватив сумки, убежали домой, а Насыр-ака все еще занимался кораном. Он был настойчив и раздражителен, ругал ребят за малейшие ошибки и похвалил только сына писаря, хотя он отвечал не лучше других. Наконец и он отпустил учеников.

— Уф, — выдохнул он, оставшись наедине с Талибом. Насыр-ака вытер пот со лба и грустно улыбнулся мальчику. — Тяжелое дело — быть учителем в Бухаре. Понимаешь?

Талиб кивнул. Они вышли во двор. Солнце растопило снег, он уже стек с крыш, во дворе на солнцепеке стояли лужи, а в теневых углах лед не таял.

Возле калитки стоял тот водонос, который утром просил Талиба замолвить словечко перед учителем. Мальчик совсем забыл о нем и сейчас, вспомнив, засуетился:

— Насыр-ака, это к вам. Он хочет, чтобы вы приняли его сына в свою школу.

Настроение у Насыр-ака было мрачное. Он подозвал водоноса, выслушал его просьбу и сказал, что у него в начальном классе и так много ребят, пусть, мол, водонос придет на следующий год, с осени.

— О учитель, — сказал водонос, — мой отец был неграмотным, я сам не могу поставить свою подпись, неужели и мой сын будет несчастным водоносом? Помогите мне! Я хочу, чтобы мой сын стал муллой, чтобы он сидел в мечети в большой белой чалме и чтобы люди слушались его. Я буду носить воду в ваш дом из самого лучшего хауза, я буду носить вам дрова всю зиму, я буду молиться за вас пять раз в день.

— Насыр-ака, — робко произнес Талиб, чувствуя себя связанным утренним обещанием, — я сказал, что вы принимаете всех…

— Ваш сын совсем нигде не учился? — спросил учитель.

— Нет, он учился. Он три года учился в старой школе, — поспешил ответить водонос. — Он знает наизусть все главные молитвы, он немножко умеет читать, но не умеет писать. Научите его писать, учитель.

— Сейчас середина года… — задумавшись, ответил Насыр-ака. — Если бы кто-нибудь…

Талиб угадал то, чего не успел сказать учитель.

— Я буду ему помогать, он догонит.

Насыр-ака поглядел на Талиба и согласился:

— Хорошо, приводите вашего сына.

Водонос очень обрадовался, поклонился учителю и Талибу и произнес слова, которые часто говорятся в таких случаях:

— Берите его, пусть он будет вашим рабом. Кости наши — мясо ваше! Бейте его до костей, учите, но пусть будет грамотным!

— Зачем вы так говорите? — возразил учитель. — У нас новая школа. Мы не бьем учеников.

Холод и сырость — главные враги чахоточных людей. Они друзья чахотки. Дядя Юсуп стал сильно кашлять. Утром он с трудом вставал, к середине дня немножко веселел, вечером же был совсем больной. Он не пропускал ни одной молитвы, и часто приступы кашля случались с ним в мечети. Тогда все молящиеся с неприязнью оглядывались на тощего черноглазого человека с впалыми желтыми щеками. Он мешал молиться.

К началу февраля дядя Юсуп совсем слег. На Талиба сразу обрушились все заботы по торговле, прекратились и спасительные визиты в богатые дома, где можно было отогреться и поесть. Нужно и дрова принести, и чай вскипятить, и в чайхану за едой сбегать. А тут еще занятия с сыном водоноса Ибрагимом. Он совсем не умел писать и читал тоже плохо. Однажды, когда дядю Юсупа бил очень сильный кашель и на губах его показалась кровь, Талиб не пошел домой к водоносу. Он решил пропустить один денек. Вечером водонос пришел сам. Он посидел возле больного, повздыхал и ушел, чтобы вскоре вернуться с женой и сыном. Не слушая возражений, они подняли дядю Юсупа и повели его к себе домой.