– Чушь.

– А те события на Коморских островах, в семьдесят восьмом году? Вы послали нас туда, чтобы помешать наемникам из «Исполнительного исхода» захватить власть. А Данне утверждает, что это были люди, нанятые ЦРУ, и они пытались освободить американских и английских заложников. Кто говорит правду?

– Проверь документацию. Заложники были освобождены позже, только после нашей операции. Проверь документы о найме, если сможешь их найти. Разберись в последовательности событий. Это были не люди ЦРУ, а явные, неприкрытые националисты. Вот тебе домашнее задание, мальчик мой.

– Чтоб вам пусто было! Я сам там был! И был на борту «Испанской армады», делая вид, будто ищу, кому бы повыгоднее продать чертежи новейшей противотанковой ракеты «джевелин». Калаканис мгновенно решил, кого может заинтересовать такой товар – и это был ваш человек-Человек из Директората, Ване Гиффорд, или как там его зовут на самом деле. Калаканис сам подтвердил, что в Вашингтон уходит все больше товара.

– Мы давно уже базируемся не в Вашингтоне, Никки, и ты сам это прекрасно знаешь. Мы сменили место дислокации; к нам проникли чужие агенты.

– Ну и какого же тогда черта ваш оперативник так рвался приобрести эти чертежи? Для личной коллекции, что ли?

– Никки...

– И почему он прибыл на корабль вместе с представителем Жака Арно, неким Жаном-Люком Беко? Или вы хотите сказать, будто не покупаете оружие?

– Гиффорд выполнял свою работу, Ник.

– И в чем же конкретно заключалась его работа? Калаканис утверждал, что этот человек был приглашен на пирушку.

– В этом мире – и тебе это известно получше многих – нельзя просто осматривать товары, ничего не приобретая. Праздношатающихся быстро вычисляют и отправляют на тот свет.

– И что, Просперо, Ян Вансине, тоже отмывал пять миллиардов долларов именно для этого? Чтобы избавиться от проникших к вам чужих агентов?

– Кто тебе сказал, что... Данне?

Брайсон не ответил. Он просто смотрел на своего прежнего наставника, и сердце его бешено колотилось. Справа в подреберье что-то заныло: видимо, действие обезболивающего препарата начало ослабевать.

Тогда заговорил Тед Уоллер, и голос его был полон сарказма.

– Он тебе, случаем, рассказал об этом не где-нибудь на стороне? А у себя в кабинете говорить не захотел, так? Сказал, что боится подслушивающих устройств?

Убедившись, что Брайсон отвечать не собирается, Уоллер продолжил:

– Заместитель директора ЦРУ не обладает достаточной властью и возможностями, чтобы приказать очистить свой кабинет – а, Ник?

– «Жучки» теперь делаются и из пластика. Приборы их не засекают. И никак их не засечешь – только если обыскать все до последнего дюйма и содрать штукатурку.

Уоллер негромко фыркнул.

– Это была комедия. Ник. Чистейшей воды представление. Попытка – судя по результату, успешная – убедить тебя в том, что он – хороший парень, а против него ополчились силы тьмы. Причем в данном случае в роли сил тьмы выступает все ЦРУ. В котором он – второе по влиятельности лицо. – Уоллер печально покачал головой. – В самом деле.

– Я отдал ему удостоверение работника ЦРУ, которое снял с трупа одного из тех оперативников, что пытались прикончить меня под Шантийи.

– Давай я угадаю, что случилось дальше. Он сказал, что удостоверение проверили и выяснили, что оно поддельное.

– Неверно.

– Тогда, возможно, он не смог обнаружить никаких документов. Он воспользовался кодом «Сигма», выяснил что удостоверение было выдано агенту с особыми полномочиями, на чем след и оборвался. Установить имя ему не удалось.

– Нет, не настолько натянуто. Агентство с особыми полномочиями следов не оставляет – и вы это знаете. Данне признал, что ЦРУ не под силу расследовать деятельность Директората.

– Ага, и тем самым заставил тебя еще крепче поверить ему – верно? В смысле – поверить ему лично.

– Вы говорите, что он отправил меня расследовать деятельность Директората и одновременно с этим пытался устранить меня? Это не просто нелогично, это безумно!

– Когда руководишь какой-нибудь сложной операцией, зачастую приходится перестраиваться и быстро менять решения. Я предполагаю вот что: увидев, что ты пережил нападение, он понял, что тебя можно перепрограммировать, подтолкнуть в другую сторону. Ну а теперь, как говорится, тебе пора вернуть свое кресло в исходное положение. Мы прибыли.

Слова Уоллера доносились словно откуда-то издалека, и Брайсон не понял, что тот имеет в виду. Мир вокруг Ника как будто удалялся куда-то, исчезал. Следующим, что осознал Брайсон, был яркий белый свет. Ник открыл глаза и обнаружил, что находится в палате – сплошная белизна стен и сверкание металла. Ник лежал на жесткой постели, застеленной грубым бельем; глаза его болели от яркого света; в горле у Брайсона саднило, а губы пересохли и потрескались.

Перед ним стояли несколько человек: на фоне яркого света видны были лишь их силуэты. Одним из них, несомненно, был Уоллер; второй силуэт был заметно меньше и стройнее. Наверное, медсестра. Ник услышал звучный баритон Уоллера:

– ...как нам и обещали, он приходит в себя. Привет, Ник.

Брайсон что-то проворчал в ответ, пытаясь сглотнуть.

– Он, наверное, хочет пить, – произнес женский голос, показавшийся Брайсону очень знакомым. – Кто-нибудь принесите ему воды.

Этого не может быть! Брайсон заморгал и прищурился, пытаясь восстановить четкость зрения. В конце концов ему удалось ясно разглядеть лицо Уоллера, а потом и лицо женщины.

Сердце Ника бешено заколотилось. Он снова сощурился; наверное, у него галлюцинации. Брайсон присмотрелся повнимательнее, и его сомнения рассеялись.

Он произнес:

– Елена, это ты?