Рид понимал, что происходит что-то не то. Брайан упросил их пойти на карнавал вдвоем, сославшись на срочную работу. Он заметил напряжение в глазах Эллисон, когда она услышала отговорку Брайана, и разочарование на лице Кэмерона, когда отец отказался идти с ними.

Рид перевел взгляд на малыша, вцепившегося в перила ограждения так, что у него побелели костяшки пальцев. Рид, конечно, вряд ли может заменить ему Брайана, но он все же постарается. Он положил свою руку на руки Кэмерона.

– Не бойся, малыш, все в порядке.

– Здесь очень высоко. – Голос Кэмерона дрожал. – Мне страшно.

– Я не позволю, чтобы с тобой случилось что-то плохое.

Рид улыбнулся Эллисон.

– Спасибо, – прошептала она. – У нас была тяжелая неделя.

– Ты мне когда-нибудь расскажешь, что вообще происходит?

– Я тебе хотела задать тот же вопрос. Зачем ты приехал, Рид?

– Повидаться с друзьями, – попытался он увильнуть от прямого ответа.

Эллисон покачала головой.

– Ты ведь несколько месяцев не выходил с нами на связь. Я думаю, тебе что-то нужно. Почему ты просто не попросишь?

– Ты же меня хорошо знаешь. – Рид сделал глубокий вдох. – Сейчас я работаю над материалом о контрафактных лекарствах, которые поставляются в местные больницы.

Она широко открыла глаза от удивления и спросила:

– В Глен-Оук?

В ту самую больницу, где она работала медсестрой.

– Да, она одна из трех медицинских учреждений в моем списке. Ты ничего не слышала?

– Какие-то слухи до меня доходили, но ничего определенного.

– Мне нужно, чтобы кто-то из сотрудников помог мне в расследовании.

– И это должна быть я? – спросила Эллисон с понимающим кивком. – Теперь до меня дошло.

– Если ты считаешь, что это как-то может тебе помешать…

– Да, может. – Она прямо смотрела ему в глаза. – Но для тебя я сделаю то, что ты просишь.

– Тебе следует вначале подумать, – поспешно заметил Рид, уже начав жалеть о том, что вовлек ее в такое дело. Но ему становилось известно все больше фактов о гибели людей из-за того, что они получали недостаточную дозу медикаментов или примитивное плацебо вместо реального лекарства.

У него имелся ряд доказательств, но он хотел добыть больше неопровержимых улик. Риду, как всегда, хотелось быть первым, и он довольно близко подошел к финишу.

Колесо обозрения завершило свой круг, и они вышли. Кэмерон побежал к группе друзей, а Рид с Эллисон остановились в нескольких шагах от них.

– Мне не нужно думать. – Эллисон положила свою руку на руку Рида. – Я верю тебе, Рид. Я знаю, что это очень важно, иначе ты не стал бы ко мне обращаться. И я даже рада, что ты наконец нашел, о чем можно меня попросить. Иногда начинаешь тяготиться тем, что только берешь у окружающих, но ничего им не даешь взамен.

– Но это как раз к тебе совсем не относится, – возразил Рид, несколько удивленный ее словами.

– Относится. Особенно в отношениях с тобой. Ты ведь так много даешь мне, Брайану, Кэмерону и ничего не просишь от нас. Ты участвуешь в нашей жизни, но не впускаешь нас в свою. А ты ведь нам очень дорог. Но ты всегда держишь нас на расстоянии.

– Я никогда не задумывался об этом.

– Потому что ты был таким всю свою жизнь. Ты давно научился уходить первым. Я тоже давно тебя поняла. Но пойми, мы ведь не собираемся уходить от тебя. И вот теперь, когда ты даешь мне шанс как-то поучаствовать в твоей жизни, я с радостью его принимаю. А от тебя требуется только сказать «спасибо». Нужно учиться принимать то, что тебе дают.

Рид улыбнулся.

– Хорошо. Я позволю тебе также купить мне мороженое.

– Эй, не становись алчным, – со смехом отозвалась Эллисон.

Рид почувствовал некоторое облегчение от того, что они выяснили отношения. Он и не думал, что она может так обидеться из-за его стремления держать дистанцию.

– Ну, что ж, – продолжил он, – тогда уж давай делиться всеми проблемами. У тебя с Брайаном все нормально?

В глазах у Эллисон потемнело.

– Будет нормально.

– Ну и кто из нас на самом деле отдаляется на сей раз?

– У нас все будет в порядке. Пойдем, я куплю тебе мороженое.

Рид открыл глаза. Он больше не мог вынести этих воспоминаний: ее лица, звука ее голоса. Ему вообще не следовало впускать ее в свою жизнь. А ей не следовало доверять ему. Если бы он мог заново прожить одно-единственное мгновение в своей жизни, то он выбрал бы мгновение той их встречи. Потому что именно тогда все и началось. И если бы не было этого начала, то не было бы и жуткого конца.

Отвернувшись от окна, он достал из сумки ключи от номера. Ему нужно было хотя бы на время отделаться от воспоминаний. Но куда бы он ни бежал, они всюду преследовали его.

Идея пришла ей в голову, когда они спустились с гор, но, войдя в дом матери, Шарлотта подумала, что совсем сошла с ума. По крайней мере, мать ей прямо скажет это в лицо. Моника Адамс никогда не выбирала выражений, и уж особенно в общении со своей средней дочерью, в которой уже давным-давно разочаровалась.

Проходя по дому, Шарлотта, к своему удивлению, обнаружила в коридоре кучу пустых коробок. Неужели мать наконец-то решила разобраться с вещами, оставшимися от отца? За те три с половиной месяца, что прошли со дня его смерти, мать не притронулась ни к одной его вещи. Его одежда все еще висела в стенном шкафу в спальне, журналы по-прежнему лежали на кофейном столике. Даже его ключи оставались на том же самом месте на тумбочке в прихожей, где он оставил их, в последний раз вернувшись домой. При виде всего этого становилось жутко, но Шарлотта уже устала от попыток убедить мать хоть немного поменять обстановку в доме. Она вообще уже давно поняла, что мать ни в чем убедить невозможно. Именно поэтому она и считала, что ее новая идея будет воспринята в штыки как абсолютно идиотская. И все-таки решила попробовать, так как ситуация и в самом деле была критическая.

В доме царила тишина, чего никогда не бывало при жизни отца. В детстве и юности Шарлотту, возвращавшуюся домой, всегда встречал аромат готовящегося ужина, звуки оживленной беседы на кухне и включенного телевизора из кабинета отца, смотревшего вечерние новости. Брат Шарлотты Джейми раскатывал по коридору на игрушечном автомобиле, а сестра Дорин могла часами болтать по телефону. Порой дом наполнялся прихожанами из отцовской церкви: членами группы по изучению Библии, дамами из благотворительного общества или просто людьми, которые хотели попросить совета у ее отца.

Их дом всегда жил напряженной жизнью. Теперь у Шарлотты часто возникало ощущение, что она приходит в старый театр, в котором по притихшему зданию разносятся призрачные звуки невозвратного прошлого. Все переменилось, но в каком-то смысле было прежним. Ее отношения с матерью оставались сложными, как и раньше, может быть, даже еще больше осложнились из-за отсутствия прежнего буфера.

Шарлотта обнаружила мать на задней веранде. Она неподвижно сидела в кресле, глядя перед собой. Свитер висел на ней, как на вешалке – за последние несколько месяцев Моника Адамс похудела, по крайней мере, на четыре-пять килограммов и полностью утратила свою былую гордую и воинственную осанку. Теперь она производила впечатление женщины, раздавленной жизнью. Победитель проиграл свою главную битву – она потеряла мужа.

Остановившись на пороге, Шарлотта подумала, что мать намеренно мучает себя этим вечерним сидением в плетеном кресле на веранде. Ведь сколько Шарлотта себя помнила, родители каждый вечер после ужина проводили здесь какое-то время. Как-то одним летним вечером они засиделись на веранде до глубокой ночи, и до нее доносились оттуда их приглушенные голоса, сдавленные смешки, но… вдруг наступила тишина, и Шарлотта решила, что они целуются. Она ни разу в жизни не усомнилась в безумной любви родителей друг к другу.

Во многих отношениях они жили совершенно в ином мире, глубокой пропастью отделенном от мира их детей. У них была паства, о которой они заботились. Отец в качестве пастора, мать в роли жены пастора, всеми возможными способами поддерживая его и приход. Предполагалось, что дети при любой возможности будут тоже участвовать в этой работе, с честью и достоинством повсюду представляя свою семью. Дорин и Джейми легко вписывались в такой стереотип. Шарлотта оказалась единственным членом семьи, испортившим благостную картину семейной идиллии, которую ее мать пыталась создать с первой минуты своего замужества. Но мать сумела сделать вид, будто ничего не случилось, что Шарлотта ничего такого не совершала, что все это дурной сон, о котором лучше не вспоминать.