— Ревнуй, милая. От этого я получаю удовольствие, близкое к сексуальному. — Промурлыкал Блэквуд, а я чуть было вместо поцелуя не влепила ему пощечину.

Он так и не поднялся, потому мне пришлось, встать на колени и, под пристальным взглядом мужчины, приблизить свое лицо. Все внутри меня искренне ненавидело все то, что сейчас происходило…

Потому я решила все сделать быстро. Обхватив его голову ладонями, я прижалась к чужим губам, которые сразу же открылись, отвечая мгновенно, хотя я не сделала и движения… Я почувствовала чужие руки на своей голове, они настойчиво сжали волосы, притягивая меня ближе. И когда прошла пара секунд, я хотела отклониться, понимая, что с Блэквуда и этого достаточно.

Ясное дело, он не отпустил меня, оттягивая голову, давая себе больше доступа к моему рту.

Эта мысль всегда посещала меня, стоило ему прикоснуться ко мне настолько чувственно и интимно, и этот момент не был исключением: «по части поцелуев Блэквуд лучший». Как же далеко до него было этим сопливым юнцам, с которыми у меня что-то было. Никто, еще раз никто, не мог целоваться так умело и красиво, страстно, настойчиво и в то же время с той грубостью, от которой женщина будет в восторге, как это делал Блэквуд. Этого у него не отнять.

И я заметила одну особенность — когда губы этого мужчины были на моих губах, мозг брал временный незапланированный отпуск. Вот так резко и неумолимо.

А тело мое — оно еще тот предатель. Это, наверное, в нас от животных. Какой-то странный инстинкт, но стоило чертовому Блэквуду начать ко мне прикасаться, все тело ждало чего-то большего от него. Именно ждало… продолжения, дальнейшего развития событий, от которого каждая клеточка, каждый нерв грешного тела будет кричать от восторга. И почему-то я знала, что это мужчина сделает все именно так… доведет до восторга. А потом… потом будет пустота и сожаление.

Но пока его губы и язык вытворяли все эти изумительные, эротичные вещи со мной, я вообще не задумывалась над тем, что будет. Я не думала над реальностью, над настоящим, если уж на то пошло. Все было таким несущественным в этот момент. Что настоящей мечтой стало просто растянуть эту секунду до вечности.

Он глупец.

Глупо было думать, что он может просто поцеловать ее и не почувствовать горячего желания зайти куда дальше. Поцелуи — далеко не все, что он так хотел осуществить с этой женщиной. Поцелуи — лишь намек, вызов, предложение. И ей нужно было лишь ответить ему. Без слов. Так как она делала сейчас.

Аарон заглушил все ее слабые попытки сопротивления своей настойчивостью, своим очевидным голодом и жаждой. И… какого же черта он делает?

Она же не его… не его… И все же это упорно, верно и настойчиво движется к обратному. Он должен присвоить ее. Казалось, в этом был заключен весь смысл его долгой жизни. Просто быть с этой женщиной. Прямо здесь и сейчас. Получить ее громкое «да», а потом свое имя, которое будет звучать как крик о помощи, о его милости, снисхождении, внимании. И он будет с ней, просто потому что сам не может удерживать себя вдали. Он отдаст ей себя полностью. Он покажет ей все преимущества быть именно его женщиной. Он направит все свое умение и страсть на ее желание, на удовлетворение этого желания. И в итоге она никогда больше не сможет произнести «нет». Она больше не сможет отказать ему, она больше никогда не посмотрит на него безразлично. И когда она вновь захочет его, он не сможет отказать ее просьбе. Потому что она скажет это с мольбой, нежно, требовательно и там обязательно будет его имя. А не какая-то чертова фальшивая фамилия.

Эта маленькая женщина была невероятно сильна… покорила его… разбила его волю… сломала… присвоила…

— Не отдам. — Пробормотал он на привычном для себя языке. Он просто озвучил свои мысли, отрываясь от ее губ. Ее глаза были прикрыты, блестящие от удовольствия и предвкушения.

И ему в данный момент было глубоко безразлично то, что он должен умереть через пару недель. И что уже через два дня гребаная церемония. И что ему нужна его свобода и сущность. Что девчонка для него — никто, а свобода — все. Что он знает девчонку всего чуть больше месяца, а свобода и его сущность были с ним всегда, с самого рождения.

Он такой глупец.

Возможно, их великая мать решила покарать его таким жестоким способом. Посмотреть, как он погибнет из-за глупого желания к женщине. А ведь он гибнет.

Так бестолково и нелепо.

Он еще никогда не старался настолько сильно и тщательно. Но целуя эту женщину, он хотел довести ее до такого состояния, где она сможет лишь принимать и желать большего. И вот он этот момент… Он видит этот слабый блеск в ее глазах, покрытых дымкой желания. И она ждет его, ждет большего… И все это так чертовски правильно.

Резкая боль в груди, как уже бывало многократно, взорвалась, разливаясь агонией по телу. Гребаному слабому человеческому телу.

Он отшатнулся от женщины, а в следующую секунду оставшаяся часть его легких попыталась покинуть бренное тело через горло. Привкус крови заменил собой этот божественный вкус женских губ, пока Аарон откашливался, стирая с губ кровь. Слишком много… слишком часто… в последнее время.

И на этот раз приступ не прошел быстро. Аарон заметил краем глаза, с каким ужасом на него смотрит Шерри, потому поторопился убраться подальше. Жалкий и умирающий — это не лучшая картина для ее глаз.

Оказавшись в ванной, он склонился над раковиной, не в состоянии остановить этот судорожный кашель, который разрывал изнутри. Кровь… почему же так много крови? Боги, как эти люди вообще живут? Покажите ему героя, что дожил до… восьмидесяти, хотя бы. Он ведь не продержался здесь дольше года. Болезни, случайности, враги — все это может стать причиной смерти. Как же здесь легко умереть… Один неосторожный шаг — и ты отправишься к праотцам.

Кажется, он начинает уважать людей. Может они и слабы, но они имеют достаточно сил, чтобы бороться с этими слабостями. Они живут вопреки. А он жил, потому что так было задумано Святой судьбой. У него не было выхода.

Было больно. Он не привык испытывать такую боль. Понятное дело, были ранения, были испытания огнем и сталью. Но та боль была мимолетной, а эта — постоянной. И если та боль делала его сильнее, то эта убивала, предзнаменуя его последние дни.

— Эй, Блэквуд… возможно стоит вызвать врача. — Она стояла здесь, прислонившись к косяку двери и поглядывая на него с таким очевидным опасением и сочувствием. Как бы она его ни ненавидела, она все же его жалела. Она привыкла к нему… А он к ней привязался.

— Не надо, Шерри. — Прохрипел Аарон, сплевывая. Включив кран, он сделал небольшой глоток, убирая жуткий привкус крови во рту. — Пойдем в постель. Я чертовски устал. Просто пойдем со мной.

Она молчала. Понятное дело, в его словах не было намека. Он действительно хотел просто заснуть рядом с ней — не больше. На большее он был попросту не способен. И все же она молчала, хотя в прошлом наверняка сказала что-нибудь оскорбительное и резкое.

Видимо он выглядел как помирающее животное, к которому даже подходить не хочется… брезгливо. Он попросту жалок…

И когда он взял ее за руку, ведя за собой в их спальню, она не сопротивлялась. И все так же молчала, думая о чем-то своем.

Когда он лег в кровать, она еще долго переодевалась, перемещаясь по комнате.

— Эй, Блэквуд… — Боги, как он привык к этому обращению. Ее звонкое «эй» и ненавистное «Блэквуд». — Тебе нужно хотя бы обезболивающее. Давай, я…

— Просто ляг со мной. — Пробормотал Аарон, проведя рукой по простыням. — И расскажи мне, куда ты завтра хочешь пойти.

Жалела его. Жалела, и наверняка сама себя за это ненавидела.

— Ты не сможешь никуда идти в таком состоянии, Блэквуд. — Пробормотала Шерриден, проходя к кровати и ныряя под одеяло.

— В каком состоянии? — Он улыбнулся, находя ее руку под одеялом своей, переплетая пальцы. И она вновь не сопротивлялась, хотя явно испытывала какую-то дозу неудобства. — Я дал тебе обещание, эйки. Мы сходим завтра… куда захочешь.