В этом Мария Семеновна не ошибалась. Воспитанницы старшего отделения воспринимали случившееся с Настей Бирюковой не как нечто ужасное, а как вполне приключенческую, сдобренную изрядной порцией романтического сиропа историю. Главным героем которой являлся новичок Олег Гай Трегрей.

На заднем дворе, громко называемом воспитанниками детдома «садом» (где росли только несколько тополей и яблонек), у одной из двух наличествовавших там скамеек (одна традиционно «пацанская», другая, соответственно, «девчачья») собрались девочки из старшего и среднего отделений. Полдюжины «карасей» – так величали мальчишек-младшеклассников – тоже вертелись вокруг «девчачьей» скамейки, привлеченные темой разговора.

– А видали, что он на физре выделывал? На брусьях? Евгеша опупел. «Где, – говорит, – ты занимался? Кто тебя тренировал? Я такие упражнения вообще первый раз вижу…»

– Да, а Евгеша-то у нас – сам гимнаст, мастер спорта. У него одних кубков две полки, а медалей…

– А англичанка-то вчера!.. Помните? «Что ты мне говоришь, я половину слов не понимаю»! А Пузырь с задней парты: «Я тоже так могу, как новенький»! И пошел белиберду нести. Вот ржач был!

– Настен, а правда этот Олег в психушке одному санитару ноги и руки переломал, когда тот к тебе полез?

– А я верю! Как он на брусьях крутился – куда там Джекки Чану. И мышцы у него, у новенького, вон какие… Да, Настюх?

– А правда он заграницей вырос? И у него батя реально международный шпион?

– А что вы хотите, если батя шпион, новенький по-любому в специальной школе, где юных шпионов готовят, учился. Там и не таким штучкам учат. Как в фильме «Дети шпионов», да? Настен, ну скажи!

– Настюх, а он в психушку спрятался, потому что за ним спецслужбы следят, да?

– Насть, а Насть! А правда, он поклялся, что никому тебя в обиду не даст?

– А вы уже целовались?

– Ты что! Ему на самом деле только четырнадцать, а выглядит он так – на семнадцать, – потому что ему особые препараты вводили.

– Настюх, а ты передатчик его уже видела?

– И какой у него передатчик? Нормальный?

– Заткнитесь вы, дуры! Чего ржете? У Насти с новеньким реально ведь отношения. Скажи же, Насть?

Настя только и успевала, что оборачиваться на каждый вопрос и поддакивать либо отмахиваться – в зависимости от степени серьезности вопроса. Все, что она могла рассказать, она уже рассказала. Все, на что хватило фантазии допридумать, допридумала. Она прекрасно понимала, что все эти смешки-дразнилки, которыми ее бомбардируют, лишь форма выражения почтительной зависти. Кукольное личико ее сияло. Изредка она кидала делано-равнодушные взгляды в сторону второй, «пацанской» скамейки, оккупированной старшими пацанами. Взгляды эти предназначались Сереже Жмыхе, который пару-тройку недель назад считался «ее парнем», но еще до известного происшествия с самовольной ночной отлучкой в клуб отказался от этого статуса – то бишь, попросту подло Настю «бросил». Девушка была уверена, что коварный Жмыха теперь скрытно страдает от своей опрометчивости. Градус популярности Насти взлетел до самого верхнего предела, да и новый парень Олег (никто из воспитанников не сомневался, что у новенького с Настей действительно «отношения») куда как круче этого несчастного Жмыхи.

– Идет, идет! – загомонили, приглушая голоса, девчонки. – Вон, Насть, смотри, твой идет!

Настя, как от нее и ожидали, кокетливо надула губы и чуть подалась навстречу приближающемуся Олегу.

Проходя мимо «пацанской» лавочки, Олег чуть замедлил шаг и поклонился. Ему не ответили, но в спину кто-то недоброжелательно процедил: «Выделывается, сука…»

Девочек Трегрей также приветствовал коротким поклоном.

– Я вдругорядь посетил Марию Семеновну, – сказал он, обращаясь к Насте. – Может статься, что уже в понедельник мы отправимся в полицейский участок.

– Хорошо! – улыбнулась ему Настя. По тону ее голоса было, впрочем, понятно, что причина предстоящего похода к полицейским ее мало интересует.

Олег, наклонившись, внимательно взглянул Насте в глаза.

– Сонливость и головная боль не беспокоят ли еще? – спросил он.

– Да все нормально! – махнула рукой девушка и, наверное, чтобы подтвердить истинность своих слов, помотала головой. – Ты садись с нами, чего ты стоишь!

– Сожалею, но меня ждут дела, – попытался было отказаться Олег, но со всех сторон затрещали девочки:

– Посиди, чего ты!..

– Какие еще дела?..

– Насть, скажи ему, пусть посидит!..

Олегу тут же освободили место рядом с Настей и чуть ли не насильно усадили на скамейку.

С «пацанской» скамейки долетело невнятное высказывание в облачке издевательского хохотка. Жмыха – это он отпустил по поводу новенького шуточку – вынул из кармана пачку сигарет и демонстративно закурил. Вслед за ним закурили еще несколько мальчишек.

Олег бросил на них долгий взгляд. Потом перевел взгляд на шепчущихся о чем-то между собой «карасей». Между его бровями обозначилась острая стрелка морщинки – видимо, какая-то серьезная мысль пришла ему в голову.

Девочки завязали между собой вялый малозначащий разговор, то и дело прерываясь, чтобы подмигнуть или толкнуть потихоньку Настю: мол, чего ты мямлишь, к тебе он пришел, тебе и карты в руки… Но Настя сейчас, когда они с Олегом были не одни, а напротив, находились в центре внимания, неловко сникла. В больнице, когда у нее никого во всем мире, кроме Олега, не было, или уже здесь, но без чужих ушей и глаз, ей с Олегом было намного проще. Можно было болтать о чем угодно, даже не задумываясь над темой разговора и, честно говоря, не особенно-то вникая в то, что говорит ей он. А теперь диалог не клеился. Никак не шел дальше глупых: «Чем сегодня занимался?» или «Как тебе у нас?»

Кто-то из воспитанниц, прицепившись к последнему Настиному вопросу, заполнила набухающую паузу кокетливым:

– А наши девочки тебе нравятся?

– Вполне, – ответил Олег и совершенно неожиданно обратился к одному из «карасей», увлеченно рассказывавшему что-то группке приятелей.

– Простите, что вмешиваюсь… Вы называете это явление «барабашкой»? – спросил он.

Мальчишка на мгновение смутился.

– Ну да, – ответил он. – Все так называют.

– А еще – «полтергейст»! – авторитетно заявил его собеседник.

– Шумный дух, – перевел Олег.

Настя слегка обиженно насупилась, но Олег успокаивающе пожал ее руку, лежащую в его ладони.

– Когда папку еще не посадили, у нас дома житья не было от этого барабашки, – окрыленный тем, что на него обратил внимание старший, добросовестно принялся пересказывать только что проговоренную историю «карась». – Ночью постоянно посуда звенела. И еще окна часто хлопали. А как-то раз, я помню, я один дома остался, потому что мамка загуляла где-то, а папка ее искать ушел, и на два дня пропал… вот, а я дома был один – очень страшно! То есть, днем еще ничего, днем еще можно жить, а ночью, когда барабашка просыпался, – вообще жуть! Первый день все полы скрипели, как будто кто-то ходил по квартире. И по стенам так – бам-бам… Потом снова – бам-бам… Мне казалось, что это кто-то невидимый головой бьется…

– Свет включил бы, – посоветовал собеседник рассказчика. – У меня вот тоже как-то раз… ночью из-под кровати тихий такой свист… и прямо тянуло свеситься, посмотреть, что там такое…

– Ага, свет включи! Когда у нас электричество давно уже отре?зали за неуплату!

– А я бы на улицу выбежал, – тихо проговорил еще один пацаненок. – Там все-таки не так страшно. Чего дома сидеть, дрожать?

– Папка дверь запер, – пояснил рассказчик. – На всякий случай. Два дня я еле-еле выдержал. На третью ночь точно бы из окна сиганул, но мамка вернулась. А папка – только через неделю. Мамка, как пришла, дверь мне открыла, а сама пошла его искать.

– Зачем сигать? – снова встрял пацаненок, советовавший переживать беспутства барабашки с включенным светом. – Простыни можно связать и по ним вылезти. Я так два раза из дома сбегал.

– Мы на седьмом жили, – отрезал рассказчик. – Никаких простыней не хватит. Тем более, у нас только одна и была… Так вот! – перешел он к финальной части. – Мне потом бабки во дворе рассказали: в нашей квартире жила до нас одна старуха. Все время ходила согнутая, в землю смотрела. Все думали, этот… ревматизм у нее. А когда она померла, ее разогнули, и увидели, что глаза у нее… черные-черные, огромные и мягкие, как гнилые яблоки. Потому что ее прокляли, и на кого она посмотрит, тот непременно умрет. Вот она в землю и смотрела. Значит, это она после смерти по нашей квартире гуляла. И сейчас, наверное, гуляет…