– Ерунды?! – моментально вскипела снова Карповна, попытавшись высвободить руку. – Это же оголтелый фашизм! Нас с детства учили, что люди равны с самого рождения! И что делить людей на хороших и плохих – недопустимо!

– Мне не показалось, что Олег высказывался за такое деление, – сказала Мария Семеновна. – В самом деле, у кого-то есть организаторские способности, у кого-то нет. Кто-то способен управлять, а кому-то удобнее подчиняться…

– Это еще не все из того, что он говорил! – заявила Карповна. – Дальше интереснее. Трегрей утверждал, что наиболее успешной является та система управления, которая способна впитать в себя наибольшее количество индивидуумов из этих пяти процентов… элиты, – в последнее слово Боевая Черепаха попыталась вложить максимальную дозу сарказма.

– Вполне логично, – пожала плечами директор.

– Логично-то логично! Но этот ваш Трегрей говорил еще, что необходимо воспитание элиты… как он выразился – «форматирование». Причем форматирование такое, чтобы эти «способные к управлению» не только в первом или втором, а во всех последующих поколениях работали на общество, а не на себя. А? Каково это вам?

– В этом-то что плохого? – снова удивилась Мария Семеновна. – Покажите мне хоть одного из нынешних народных депутатов, кто бы работал больше на общество, чем на себя!

– А то, что здесь евгеникой попахивает!.. – сказала Изольда Карповна и, потупившись, извинилась, будто слово «евгеника» было неприличным. – И это еще не все! По мнению Трегрея, кандидатов в… так называемую элиту, призванную властвовать над «полноуправляемым населением», следует едва ли не с рождения подвергать жесточайшим испытаниям, как физическим, так и психологическим, ломке сознания, реальной опасности для жизни. И лучшее средство для обеспечения всего этого – прохождение долгосрочной службы в военной организации, подчиняющейся лично… государю! Я вам клянусь, он так и сказал – государю!

– Я и не сомневалась в ваших словах, Изольда Карповна, – сказала Мария Семеновна, отпирая дверь в кабинет. – Но… по-моему, ничего фашистского в речах Олега нет. Государь… Больше монархию напоминает…

– Деление людей по какому угодно признаку на сверхчеловеков и недочеловеков – это фашизм чистой воды! – парировала Карповна. – Монархия – еще лучше! Возвращение общества во тьму средневековья! Когда достоинства человека определяются лишь его происхождением!

– Но ведь вы сами говорили, Изольда Карповна, что – как считает Олег – представители м-м-м… кандидатов в элиту обязаны пройти м-м-м… это самое форматирование, дабы обрести мотивацию работать на общество, а не на себя. И только потом стать – элитой…

Карповна отмахнулась от этого осторожного возражения, толком его не выслушав. Затем опустилась на первый же стул, до которого дошагала, достала из-за пазухи не блиставший чистотой носовой платок и принялась отирать им вспотевшее лицо.

– Поражаюсь вашему спокойствию, Мария Семеновна, – проговорила она, наблюдая за тем, как директор детдома сыплет заварку в заварочный чайник.

– Да чего же мне беспокоиться? Олег – парень начитанный, умный, развивающийся, с обостренным чувством справедливости. И для его возраста вполне естественно строить теории на тему, как создать идеальное общество… и прочее. И еще, сдается мне, Изольда Карповна, вы его… не совсем верно поняли… Или не захотели понять.

– Все не так просто, Мария Семеновна, все не так просто! У меня создалось впечатление, что Трегрей вовсе не излагает теории. Он убежден в реальности воздвижения подобной системы. Да что там – воздвижения! И… я тут поговорила с ребятами после уроков… Кажется, Трегрей вполне серьезно считает себя одним из таких… кандидатов в сверхчеловеки. Как будто он сам когда-то был частью этой системы… Вы знаете, что он называет себя «урожденным дворянином»?

Мария Семеновна сочла за лучшее промолчать, и Боевая Черепаха продолжала:

– А знаете, что он сколотил себе шайку приспешников? И – кстати сказать, с позволения Евгения Петровича и при его же содействии – занимается с ними какими-то подозрительными упражнениями? Бегают, на турниках болтаются, палками друг друга дубасят… Вот вам и военная организация! Ее зачатки! А вчера я видела, как они кружком сидели… на корточках. Лица к небу позапрокидывали и молчали – будто… медитировали, что ли? Это уж вообще что-то совсем не нормальное! Вам не кажется, что этот парень… не наш? Не отсюда он, этот Трегрей! Я пока не могу точно сказать, какое враждебное нашей стране государство внедрило его к нам, но, думаю, скоро это станет мне известно.

– А вот в этом я как раз ничего дурного не вижу, – разливая чай по чашкам, проговорила Мария Семеновна, пропустившая мимо ушей предположение о «внедрении», – что Олегу удалось увлечь ребят физкультурой. Что здесь плохого? По крайней мере, в туалетах куревом не пахнет, за неделю никаких самовольных отлучек с территории детдома не было, никаких ночных посиделок с алкоголем не фиксировалось… Единственное, что меня беспокоит: вероятно, очень скоро это увлечение воспитанникам надоест, и опять все пойдет по-старому. Хотя… некоторые ребята и впрямь могут навсегда от вредных привычек отстать.

– Между прочим, Гитлер тоже не пил, не курил и призывал к здоровому образу жизни! – выпалила Карповна и свирепо посмотрела на придвинутую ей чашку чая. – Нет уж, спасибо! – сказала она, поднимаясь. – Не хочется! И должна вас предупредить, Мария Семеновна, на этот раз я точно дам знать о происходящем здесь, куда следует! И они там… где следует, обязательно отзовутся!

Проговорив это, Боевая Черепаха заковыляла к выходу.

– А если там не отзовутся, – вздохнула директор, когда за «историчкой» шарахнула дверь, – мы напишем в «Спортлото»…

«Должно быть, все-таки придется прощаться со старушкой, – подумала она. – Всему же есть разумные пределы…»

На столе зазвонил телефон – короткими сигналами внутренней связи. У Марии Семеновны тревожно стиснуло сердце, и она тут же забыла о вздорной «историчке».

Третьего дня на территорию детского дома пытались пройти какие-то молодые люди. Представились сотрудниками полиции, предъявили удостоверения (правда, не раскрывая их) и даже сообщили цель своего визита: провести дополнительный допрос Анастасии Амвросиевны Бирюковой, проходящей как потерпевшая в деле о попытке похищения. Охранник, которому дали четкие указания не впускать никого, кроме как с личного разрешения директора, попросил молодых людей подождать, пока он звонит. Марии Семеновны тогда на месте не оказалось, но и молодые люди не пожелали ждать результатов телефонного разговора. Оттеснив в сторону замешкавшегося с трубкой в руках охранника, они миновали проходную и направились к главному входу в здание. К счастью, в тот момент во дворе появился Евгений Петрович, сопровождавший группу старшеклассников на пробежку. Охранник воззвал к Евгению Петровичу, тот с готовностью устремился к проходной, на ходу доставая из кармана телефон, старшеклассники хлынули за ним, и молодые люди поспешили ретироваться, обронив напоследок, что еще вернутся.

Мария Семеновна, только узнав об этом происшествии, сразу же позвонила старшему лейтенанту Ломову. Как она и предполагала, Ломов о каком-либо «дополнительном допросе» и не слыхивал.

Она сняла трубку.

– Охрана беспокоит, – квакнула трубка.

– Да! Да! – почти выкрикнула Мария Семеновна. – Что случилось?

– Да ничего особенного… – несколько удивленно отозвался охранник. – Молоко привезли. Пускать?

– Кто привез?

– Да кто обычно, Славик на «газельке».

– Проверь машину и отзвонись мне, – распорядилась директор.

– Ладно…

Положив трубку на рычажки, Мария Семеновна, отметила, что у нее подрагивали пальцы.

– Нервы… – сказала она сама себе и усмехнулась. – Военное положение прямо…

Она вовсе не жалела о том, что, поддавшись уговорам Олега, ввязалась в это рискованное и, как она тогда думала, безнадежное мероприятие. Совершенно неожиданная поддержка опера Ломова приободрила ее, уверила в возможном благополучном исходе дела. Эффектное появление в нужный момент главного свидетеля она восприняла как добрый знак свыше. Противостояние с власть имущими перестало восприниматься игрой в одни ворота.