Посидев немного вместе со всеми, доктор Молине поставил свой стакан на стол, поднялся, потянулся и прикрыл рукой нескромный зевок.

— Прошу извинить меня, но завтра трудный день, а в моем возрасте человек должен как следует выспаться.

— Трудный день, доктор Молине? — переспросила Марика.

— Боюсь, что да. Почти вся наша аптечка была погружена в Огдене лишь вчера. Придется все тщательно проверить до прибытия в форт Гумбольдт.

Марика посмотрела на него с лукавым любопытством.

— Зачем же так спешить, доктор Малине? Разве вы не успеете сделать это уже на месте? — поскольку он медлил с ответом, она улыбнулась и добавила:

— Или та эпидемия в форте Гумбольдт, о которой вы нам говорили инфлюенца или гастро-инфлюенца, приняла уже катастрофический характер?

Молине не ответил на улыбку девушки.

— Эпидемия в форте Гумбольдт... — он внезапно умолк, внимательно посмотрел на Марику, а потом повернулся к полковнику Клэрмонту. — Полагаю, что скрывать дальше истину не только бессмысленно, но и оскорбительно для людей взрослых и умных. Я допускаю, что секретность была необходима, чтобы не вызвать ненужного страха, но сейчас все те, кто находится в этом поезде, отрезаны от остального мира и останутся в таком положении, пока мы не прибудем в форт, где истина все равно обнаружится...

Клэрмонт устало поднял руку, чтобы остановить этот поток многословия.

— Понимаю вас, доктор, понимаю! Пожалуй, тайну можно раскрыть. Доктор Молине, который вот здесь перед вами, вовсе не военный врач и никогда им не был. И если уж на то пошло, он не какой-нибудь заурядный практикующий врач, а ведущий специалист по тропическим заболеваниям. Солдаты в этом поезде — вовсе не новая смена. Просто они должны заменить тех людей, которые погибли в форте Гумбольдт.

Недоумение на лице девушки постепенно сменилось страхом. Голос ее упал почти до шепота:

— Тех людей, которые погибли в форте Гумбольдт?

— Как бы я хотел, мисс Фэрчайлд, чтобы нам не нужно было отвечать на ваши вопросы: почему поезд идет так быстро? Почему доктор Молине так спешит? — полковник немного помолчал и продолжил:

— Весь форт Гумбольдт охвачен эпидемией смертоносной холеры.

Из присутствующих лишь двое остро отреагировали на эти слова губернатор, Молине и О'Брайен уже были в курсе дела, Пирс лишь слегка приподнял левую бровь, а Дикин просто впал в задумчивость. Вероятно, он еще меньше, чем Пирс, привык выказывать свои чувства. Сторонний наблюдатель был бы разочарован равнодушием этих пяти человек, но зато эмоции отца Пибоди и Марики вознаградили бы его с лихвой. И тот, и другая были неподдельно испуганы. Первой заговорила Марика:

— Холера! О, мой отец! Мой отец!

— Понимаю, дитя мое, понимаю! — губернатор поднялся с места, подсел к ней и обнял ее за плечи. — Я бы избавил вас от всего этого, Марика, но подумал, что если бы... ну, если бы ваш отец заболел, вы бы захотели...

Реакция преподобного Пибоди была неожиданной по быстроте и пафосу. Он вырвался из глубины кресла и закричал с изумлением и яростью.

— Да как вы смеете! Губернатор Фэрчайлд, как вы смеете подвергать это бедное дитя такому риску? Такой ужасной болезни! Я не нахожу слов и настаиваю на немедленном возвращении в Риз-Сити и... и если...

— Возвратиться в Риз-Сити? Сейчас? — О'Брайен спросил это почти безразличным тоном. — Повернуть состав на одноколейной дороге, пастор это весьма мудреное дело.

— О, боже мой, пастор! За кого вы нас принимаете? За убийц? Или за потенциальных самоубийц. Или просто за дураков? Ведь поезд везет продукты и медикаменты, которых хватит на месяц. И в этом поезде все мы и останемся, пока доктор Молине не объявит, что с эпидемией все покончено...

— возмутился губернатор.

— Но это невозможно, невозможно! — Марика схватила за руку доктора и выпалила почти в отчаянии:

— Я знаю, вы — врач, но ведь и у врачей столько же шансов, и даже больше, заразиться холерой, как и у любого другого!

Молине нежно похлопал ее по руке, — Только не у меня. Я уже перенес холеру и выжил. У меня к ней иммунитет. Спокойной ночи!

С пола послышался голос Дикина:

— А где вы ее подцепили, доктор?

Все удивленно уставились на него. Предполагалось, что преступникам, как и детям, разрешалось присутствовать, но не разговаривать. Пирс хотел было встать, но Молине жестом попросил его не беспокоиться.

— В Индии, — ответил он на вопрос Дикина. — Там, где я изучал эту болезнь. — Он невесело ухмыльнулся. — Соприкасался с ней вплотную. А почему вы спросили?

— Так... Обыкновенное любопытство. И когда это было?

— Восемь-десять лет назад... И все же почему это вас так интересует?

— Вы же слышали, что сообщил обо мне шериф. Я кое-что смыслю в медицине. Вот меня это и заинтересовало.

— Неприятное известие, — задумчиво произнес Пирс. — И сколько там уже умерло? Я имею в виду гарнизон форта Гумбольдт.

Клэрмонт вопросительно посмотрел на О'Брайена, который, как всегда, ответил четко и авторитетно:

— По последним данным, а это было шесть часов назад, из гарнизона в семьдесят шесть человек умерло пятнадцать. Мы не имеем данных о тех, кто уже заболел, но еще жив, но Молине, у которого огромный опыт в этих делах, считает, что число заболевших должно достигать двух третей или трех четвертей от всех оставшихся.

— Выходит, защищать форт могут приблизительно пятнадцать человек? осведомился Пирс.

— Что-то в этом духе.

— Какой удобный случай для Белой Руки! Если бы он об этом знал!

— Белой Руки? Вашего кровожадного вождя пайутов?

Пирс утвердительно кивнул, а О'Брайен отрицательно покачал головой.

— Мы подумали о такой возможности, но решили, что это маловероятно.

Все мы знаем о фантастической ненависти Белой Руки к белому человеку вообще и к американской кавалерии в частности, но он далеко не дурак, иначе армия уже давно бы разделалась с ним. Если Белая Рука узнает, что форт Гумбольдт находится в таком отчаянном положении, он узнает и то, почему он оказался в таком положении, и будет обходить его за тысячу миль, — на лице О'Брайена появилась холодная улыбка. — Извините, я не пытался быть остроумным.

— Мой отец!? — выкрикнула Марика сорвавшимся голосом.

— О нем пока ничего не известно.

— Вы хотите сказать...

— Простите, — О'Брайен слегка коснулся ее руки. — Я только хотел сказать, что знаю не больше вас.

— Значит пятнадцать детей господних уже обрели вечный покой? — голос Пибоди прозвучал словно из гробницы. — Хотелось бы мне знать, сколько еще несчастных уйдет от нас до рассвета.

— На рассвете мы это узнаем, — сухо проронил Клэрмонт.

— Узнаем? — правая бровь Пибоди слегка приподнялась. — Каким образом?

— Самым обычным. У нас есть с собой портативный телеграфный аппарат.

Мы подключимся к телеграфным проводам, которые тянутся вдоль железной дороги и связывают форт с Риз-Сити и даже с Огденом, — он взглянул на девушку. — Вы нас покидаете, мисс Фэрчайлд?

— Я... я просто устала. Не по вашей вине, полковник, но вы недобрый вестник, — она направилась было к двери, какое-то время смотрела на Дикина, а затем резко повернулась к Пирсу.

— И этому бедняжке так и не дадут ни есть, ни пить?

— Бедняжке? — в тоне Пирса прозвучало неприкрытое презрение, которое относилось к Дикину. — Вы бы повторили эти слова, мэм, родственникам тех несчастных, которые погибли во время пожара в Лейк-Кроссинге! На костях этого злодея еще много мяса. С голоду он не сдохнет!

— Но, надеюсь, вы не оставите его связанным на ночь?

— Именно это я и собираюсь сделать! — решительно заявил Пирс. — А утром развяжу.

— Утром?

— Так точно. И поверьте не от нежных чувств к нему. К тому времени мы уже достаточно углубимся во враждебную нам территорию и он не отважится бежать. Белый человек, один, без оружия и коня не проживет среди пайутов и двух часов. Даже двухлетний ребенок найдет его по следам на снегу, не говоря уже о том, что ему грозит смерть от холода и голода...