Во-вторых, командование группы «Юг» во всяком случае, было убеждено в том, что наше наступление будет хотя и трудным, но успешным. Мы сомневались скорее в вопросе, сумеем ли мы отразить наступление противника в Донбассе. Но мы были убеждены, что после победы у Курска мы сможем покончить с кризисом и в Донбассе, и, может быть, добьемся здесь большой победы. То, что наше мнение относительно возможного успеха нашего наступления «Цитадель» не было уж настолько неверным, как это может показаться сейчас, доказывается ходом операции и причинами, приведшими к ее срыву. Об этом мы еще будем говорить.
Несколько иными были условия для группы «Центр». Здесь успех противника в районе Орловской дуги сразу сказался бы на «Цитадели». Здесь нельзя было провести отхода, как это, в конце концов, было возможно в Донбассе, так как Орловская дуга была исходным районом наступления 9 армии. Если, таким образом, командование группы «Центр» не могло уверенно рассчитывать на успешное отражение ожидаемого наступления противника на Орловской дуге с целью отвлечения наших сил, то оно должно было отклонить проведение операции «Цитадель», которое откладывалось до июля. Поскольку, по нашим сведениям, этого не произошло, то командование предполагало, что при всех обстоятельствах Орловская дуга будет удержана.
Все еще ожидая решения, будет ли проводиться операция «Цитадель» или нет, в годовщину взятия Севастополя я должен был вылететь в Бухарест, чтобы вручить маршалу Антонеску золотой знак за крымскую кампанию. В последний момент полет отложили, так как Гитлер приказал всем командующим объединениями и командирам корпусов сухопутной армии и воздушного флота, принимающим участие в операции «Цитадель», прибыть 1 июля в его ставку в Восточной Пруссии.
На этом совещании, где выступил с докладом только Гитлер, он сообщил свое окончательное решение начать операцию «Цитадель». Наступление должно было начаться 5 июля.
В своем докладе Гитлер сначала подробно обосновал отсрочку операции. По его словам, это было необходимо ввиду производившегося тогда пополнения частей личным составом и техникой и усиления участвующих в этой операции соединений. Теперь эти части полностью укомплектованы личным составом. Что же касается вооружения, то мы впервые превосходим русских по количеству танков.
Новым, но не убедительным в сравнении с его прежними аргументами было утверждение о том, что отсрочка была необходима также не в последнюю очередь и потому, что при раннем начале операции призывы Советов о помощи могли бы привести через короткий срок к высадке западных держав в районе Средиземного моря. Мы ничего тогда не могли бы противопоставить этому. Мы не могли полагаться на сопротивление итальянцев. Противник нашел бы на Балканах поддержку народов. Теперь эта критическая фаза в основном преодолена. В Сардинии, Сицилии, Пелопоннесе и на Крите мы имеем теперь достаточно сил.
Следует вспомнить, что 4 мая Гитлер на мое указание относительно опасности высадки противника заявил, что мы сможем удержаться в Тунисе и что, если даже этого не произойдет, западным державам потребуется 6-8 недель для начала осуществления высадки. Тогда, следовательно, Гитлер не считался с возможностью быстрого выступления западных противников по просьбе Советов.
Из того, что теперь сказал Гитлер, однако, вытекало, что он, стремясь везде идти наверняка, ценой потери африканской армии укрепил наши силы в районе Средиземного моря. Он, следовательно, не видел необходимости сделать все для достижения успеха операции «Цитадель». Такую позицию он занял и во время проведения операции.
Свое решение начать операцию «Цитадель» он обосновывал правильно тем, что мы не можем больше ждать, пока противник начнет свое наступление, возможно, лишь зимой или после открытия второго фронта. Быстрый и полный успех наступления желателен также в связи с тем влиянием, какое он окажет на наших союзников и на нашу родину.
После того как Гитлер объявил перед всеми высшими командирами свое решение начать теперь наступление и обосновал необходимость его с точки зрения Главного командования, не было уже, естественно, никакой возможности изменить это решение, не говоря уже о том, что мы уже действительно не могли больше ждать на востоке.
Моя попытка добиться в интересах операции «Цитадель» возвращения фельдмаршала Рихтгофена к командованию 2 воздушным флотом осталась безрезультатной и привела лишь к острому столкновению с Герингом. Последний не хотел соглашаться с тем, насколько важна была личность Рихтгофена в качестве командира авиационных соединений.
Следует упомянуть некоторые высказывания Гитлера, содержавшиеся в его докладе, поскольку они очень поучительны хотя и не для создавшейся в то время обстановки, а скорее для образа мышления Гитлера.
Он утверждал, что для правильной оценки тогдашней обстановки необходимо вспомнить, что положение в 1936г. (оккупация Рейнской области), в 1938 г. (Австрия), в 1939 и 1940гг. было намного опаснее. Теперь дело заключалось в том, чтобы защитить Европу на ее границах, следовательно, также итальянские острова и Балканы. Невозможно отдать ни эти районы, ни Донбасс.
Вообще же он вполне уверен в успехе операции. Американские газеты определяли потери Советского Союза, включая и потери гражданского населения от голода, в 30 млн. человек. Потери в людях, годных к военной службе, составляли, по его мнению, от 12 до 14 млн. человек. Ввиду таких потерь и трудностей с продовольствием противник должен дрогнуть или, как Китай, впасть в агонию.
Если эти аргументы и могли укрепить уверенность многочисленных слушателей, то следующее его заявление было, очевидно, одобрено только немногими. Гитлер заявил, что теперь нельзя давать обещания отдельным народам Советского Союза ввиду плохого воздействия этого на наших солдат. Наши солдаты должны знать, за что они борются, а именно – за жизненное пространство для своих детей и внуков. В первую мировую войну мы ошибались, не поставив себе никакой цели.
В заключение своего доклада Гитлер говорил, что он уже лично мне сказал однажды, что решение Италии от 24 августа 1939 г. о нейтралитете раньше было направлено в Лондон, чем в Берлин. Лишь это решение дало возможность британскому правительству побудить Францию вступить в войну.
Развертывание сил для операции «Цитадель» и последние большие мероприятия для введения в заблуждение противника на нашем участке теперь начались. 3 июля я лично передал в Бухаресте знак за крымскую кампанию. Этот акт должен был помочь замаскировать моим посещением Бухареста непосредственно предстоящее начало наступления. Вечером 3 июля я вновь уже был в моем штабе.
Штаб группы придвинулся 4 июля со своей оперативной группой близко к линии фронта, чтобы непосредственно руководить операциями обеих армий. В качестве КП нам служил наш штабной поезд, поставленный на запасный путь в лесу. Он состоял из двух жилых вагонов и двух рабочих вагонов для меня и моего начальника штаба, рабочего и спального вагонов, а также вагона-столовой для оперативного отдела и для основной части разведывательного отдела, а также и для другого персонала, присутствие которого было необходимо. В этот же состав входили телефонный и радиовагон, вагон для караульной команды и для зенитного расчета 20-мм орудий. Использование такого штабного поезда вполне себя оправдало. Все помощники и технические средства, необходимые для руководства, были под рукой, и все это создавало удобные условия для работы, для размещения людей и давало возможность быстрой смены места. Располагаясь за линией фронта, где проводилась важная операция, можно было легко попасть на машине или самолетом ко всем командирам и во все части. Не раз я ездил поездом на большие расстояния вдоль фронта, посещая за день штабы и части одного участка, а ночью вновь отправляясь на следующий участок.
5 июля началось наступление на фронтах обеих армий, после того как накануне вечером 4 танковая армия частной атакой овладела наблюдательными пунктами, необходимыми для руководства наступлением.
