Тяжелое положение Византийской империи ярко отражено в императорском хрисовуле о монастырях, изданном в апреле 988 г. ”С тех пор это законодательство (имеется в виду антимонастырское законодательство Цимисхия. — М.Б.) вошло в силу, мы до настоящего (4 апреля 988 г. — М.Б.) не видели никакого добра в нашей жизни, но напротив, не осталось такого вида несчастья, которого бы мы не испытали” [128, с. 58]. Лев Диакон пишет конкретнее: ”Страшные мятежи, нашествия народов, междоусобные брани, переселение городов и стран, голод и моровые язвы, ужасные землетрясения и почти совершенная гибель Ромейской империи” [Leo Diac., р. 149; 127, с. 57]. Еще более красноречивая картина всенародного бедствия нарисована в художественных произведениях того времени, например в стихах Иоанна Геометра, известного ученого, оратора и поэта второй половины Х в. [127, с. 121—123].
Единственной надеждой Василия II в тех условиях оказался киевский князь, с которым византийская администрация попыталась заключить военный союз. После сложных и длительных переговоров договор был заключен и шеститысячный русский корпус в начале весны или в начале лета 988 г. прибыл в Константинополь. С его помощью был уничтожен передовой отряд восставших во главе с полководцем Дельфиной под Хрисополем (лето того же 988 г.), а позднее — главные силы под командованием самого Фоки под Абидосом (апрель 989 г.). Византийский престол был спасен; мятежник Фока погиб в сражении, а его войско разгромлено. Освобожденный из заключения Варда Склир признал права Василия, прошел через унизительный обряд капитуляции, а в скором времени умер. Положение страны начало стабилизироваться, затем наметился ее постепенный и неуклонный подъем.
Русско-болгарский конфликт. Такой была историческая обстановка, в которой пришлось действовать Владимиру Святославичу. События развивались таким образом, что он неожиданно стал спасителем византийского престола. На первый взгляд, подобный поворот кажется фантастическим, особенно если учесть напряженность русско-византийских отношений после 971 г. В действительности существует глубокая закономерность в развитии международных отношений того времени. Мы имеем в виду русско-болгарский конфликт 985 г.
Не подлежит сомнению, что русско-византийские отношения резко осложнились из-за болгарских походов Святослава и его поражения. Заключенный им договор с Цимисхием означал не только крах политики воинственного князя, но и потерю Киевом всех преимуществ, достигнутых во время предыдущих правлений. Какие-либо намеки о существовании торговых или же дипломатических отношений между Киевом и греками в период с 972 по 985 г. в источниках отсутствуют. Наоборот, имеющиеся документы подчеркивают враждебный характер византийско-русских отношений. Так, Яхья Антиохийский писал, что русы были врагами императора; то же самое — у ал-Мекина. Менее ясно высказываются греческие хронисты, но и в их произведениях просматривается неожиданный характер русско-византийского союза.
Понятно, что с того времени, как начало укрепляться политическое и военное положение Руси (вследствие реформ Владимира Святославича), пробуждался активный интерес Киева к странам, расположенным на юге, в Причерноморье, особенно — к Болгарии и Византии. Они оставались наиболее привлекательным направлением политической и экономической активности.
В ”Повести временных лет” под 985 г. читаем: ”Иде Владимиръ на Болъгары съ Добрынею оуемъ своимъ в лодьяхъ, а Торкы берегомъ приведе на конехъ и тако побђди Болгары, и рече Добрыня Володимиру: ”Съглядахъ колодникъ, и суть вси в сапозђхъ, симъ дани намъ не платити, поидевђ искать лапотникъ”. И сътвори миръ Володимиръ с Болгары, и ротђ заходиша межи собою, и рђша Болгаре: ”Толи не буди мира межи нами, оли же камень начнеть плавати, а хмель грязнути” [250, с. 71].
В литературе принято считать, что речь идет о Волжской Булгарии [21, с. 434—435; 188, с. 529—531; 333, с. 343—344; 466, с. 97—98; 618, с. 43—44], хотя существует и версия, что целью похода Владимира была Болгария Дунайская [180, с. 167; 634, с. 189—190; 754, с. 67]. Кое-кто из исследователей занимает неуверенную позицию [357, с. 328—329]. Реальных оснований для волжского варианта цитированный текст не дает. Правда, в Воскресенской летописи (XVI в.) находим уточнение: ”болгары, иже на Волзе” [162, с. 296], но это дополнение более позднего летописца, спровоцированное последующей статьей 986 г., в которой говорится о ”болгарах веры Бохмичей”. В ряде поздних кодексов (Никоновском [440, с. 42], Уваровском [704, с. 172], Сокращенном своде 1495 г. [633, с. 313], Своде 1497 г. [336, с. 17] и др.) встречается иное уточнение: ”нижние” или ”низовские”. Исследователи относят и этот термин к волжским болгарам [188, с. 529; 357, с. 328], хотя он противоречит реальному положению: Булгарское царство размещалось не в низовьях Волги, а в среднем течении, тогда как Дунайская Болгария действительно охватывала Нижнее Подунавье.
В ”Памяти и похвале” Иакова Мниха упоминается поход Владимира на ”сребреных болгар” [180, с. 244]. Этот термин некоторые исследователи также почему-то привязывают к Волжской Булгарии [188, с. 529; 357, с. 328], хотя для этого нет никаких оснований. Очевидно, здесь ошибка переписчиков, поскольку в некоторых рукописях стоит: ”Сербяны и Болгары” [180, с. 244]. Такое чтение подтверждается В. Н. Татищевым: ”Владимир … пошел на болгары и сербы…” [654, с. 57]. Понятно, что упоминание сербов рядом с болгарами могло появиться лишь при условии, что речь шла о болгарах дунайских.
В конечном итоге, само содержание сообщения свидетельствует в пользу Подунавья. Волжская Булгария была слишком далека территориально от древней Руси. Славянская колонизация Верхней Волги еще только начиналась, и между двумя государствами лежали земли, заселенные угро-финскими племенами.
В свою очередь, география противоречит распространенному мнению. Идти из Руси на Среднюю Волгу ”в лодьях” бессмысленно. Новейшие исследования [416; 545] показали, что путь в Булгары из Киева пролегал вдоль водораздела. Таким образом, попасть в челнах на Волгу можно было лишь кружным путем: Десной, волоком в Жиздру, далее Окой. Если бы Владимир выбрал такой путь, то его войску пришлось бы сделать крюк в несколько сот километров. Сомнительно, чтобы киевский князь выбрал столь странный маршрут. Зато к Черному морю русские дружины, как правило, двигались по Днепру и конно по суху, что неоднократно отмечалось в документах. Например, поход на Царьград, описанный в летописи под 907 г., осуществлялся на ”конђх и в кораблђх” [250, с. 21]. Точно так же — экспедиция Игоря в 944 г. [там же, с. 34]. Весной 972 г. Святослав возвращался в Киев ”в лодьях”, отвергнув совет Свинельда ехать лошадьми [там же, с. 61]. Позднее, в 1043 г., Владимир Ярославич двинул войско на греков тоже ”в лодьях” [там же, с. 142] и т. д.
Против распространенного мнения свидетельствует и сентенция Добрыни по поводу сапог и лаптей. Несмотря на фольклорный характер сообщения, оно подчеркивает сравнительно высокий уровень культурного и социального развития тех болгар, которые являлись объектом похода. Сказанное, разумеется, относится скорее к Дунайской Болгарии, чем к населению Средней Волги, которое и в более позднее время оставалось ”лапотниками”.
Итак, имеются все основания утверждать, что поход Владимира в 985 г. был направлен на юго-запад, в Нижнее Подунавье. Очевидно, эта акция была вызвана обстоятельствами, сложившимися в Болгарии в результате восстаний Комитопулов: обостренная борьба против византийского господства спровоцировала выступление киевского князя.
Некоторые намеки на русско-болгарский конфликт в середине 80-х годов встречаются и в византийских источниках, в частности — у Иоанна Геометра. В одном из его поэтических произведений читаем: ”Примите, Фракийцы, Скифов своими союзниками против друзей, прежних союзников против Скифов. Ликуйте и рукоплещите, племена болгарские. Вы имеете теперь и носите скипетр, диадему, а равно и пурпур…” [127, с. 117].
