— Вот, например, — объяснял президент, — если вас заставляют глубоко дышать — может это способствовать... э-э... гипнотическому внушению?

И всякий раз после этого он вспоминал то, что произошло после странного разговора в ванной. Ему предложили несколько раз глубоко вдохнуть — объяснив это тем, что в его нервном состоянии это лучший способ взять себя в руки — после чего все трое вышли из ванной и президент почувствовал, как руки корейца сомкнулись вокруг его пояса, пожилой азиат с неожиданной легкостью приподнял его. Он лишь ощутил легкий приятный аромат, исходивший от кимоно Чиуна — настолько тонкий, что временами и он казался президенту галлюцинацией.

Они двигались, не издавая ни единого звука; их поступь была более неслышной, чем сама тишина. Оба словно стали бесплотными — так что когда они приблизились сзади к одному из охранников Службы, он продолжал неподвижно стоять, ни сном, ни духом не подозревая об их присутствии. Странное чувство — находиться в двух шагах от человека, абсолютно уверенного, что позади него никого нет.

Движения президент не видел — он заметил лишь, как шевельнулись складки кимоно Чиуна в том месте, где должна быть рука, и в следующую секунду голова охранника бессильно упала на грудь, как будто его ударили по затылку чем-то тяжелым. Подхватив стража под мышки, Римо усадил его на стоявший рядом стул.

— Вы ведь не убили его? — с беспокойством спросил президент.

— Да нет, — мотнул головой Римо. — Минут через пять он очухается и подумает, что заснул на посту. А теперь — ш-ш! Тихо! В этом зале полным-полно ушей и гляделок — все ваши электронные дела!

Президенту все больше казалось, что он видит сон, в котором его влекут по миру тишины две беззвучных, невидимых тени; но в этом мире тишины стали вдруг слышны звуки, недоступные человеческому уху при свете дня, — жужжание, скрежет, попискивание таинственных механизмов. После он спрашивал специалистов, какие именно устройства были установлены в этой части здания. Оказалось — скрытые камеры на шасси, снабженных мотором. Нет, вычислить их по звуку нельзя — на расстоянии двадцати ярдов шум моторчика кажется комариным писком.

— Это вот таким — «зз-мм-бип»? — уточнил президент.

— Да... Но сэр, для того чтобы это услышать, нужно приложить ухо к самому корпусу, а чтобы приложить ухо к корпусу, придется как минимум взломать стену.

Они двигались дальше, все так же ничем не нарушая молчания, иногда замедляя шаг, словно наблюдая за игрой в загадочном представлении, где их — единственных зрителей — не видят актеры. У поворота коридора, отмеченного большой аркой с позолоченным орлом — за пределами Белого дома это сооружение могло бы показаться верхом нелепицы — они остановились. Покрывавшие стену обои с портретом какого-то генерала времен американо-мексиканской войны с треском лопнули, за ними, словно свежая рана, открылась трещина в деревянной панели; с рваных краев сыпались чешуйки отставшего лака — точно таким крыли дерево в старых домах на родине президента, в Джоржии; сейчас их, конечно, давно уже перестроили, но он помнил.

Шагнув в открывшийся длинный пролом, президент вдруг почувствовал, что трещина смыкается за его спиной. Он стоял один в душной, кромешной тьме ниши... и тут стена пошла на него, сжимая, сплющивая его тело, грудь сдавило, стало нечем дышать, а ниша становилась все более и более тесной. Он попытался вдохнуть, но воздух не поступал в стиснутые деревянным корсетом легкие, он не мог даже вскрикнуть — и уже не знал, окружает ли его темнота предательской ниши или мрак помутившегося перед смертью сознания...

Невозможно было двинуть ни рукой, ни ногой, оскаленный в беззвучном крике рот не закрывался — на нижнюю челюсть давила балка из сухого дерева.

Сейчас он умрет. Он доверился этим двоим — и заплатит за это, задохнувшись в темной норе в стене дома, из которого он, как ему казалось, еще долгие годы мог править этой страной.

И сам он подписал себе приговор, позвонив по этому чертову телефону, словно воплотившему все, против чего он некогда поклялся бороться всю свою жизнь беззаконие, тайную войну, игру на слабости и пороках ближних. Само существование этой банды под названием КЮРЕ говорило лишь об одном — демократия не работала. И теперь Всемогущий карает его за то, что он обратился к методам, которые — и ведь внутренний голос подсказывал ему — противны человеческим и Божьим законам.

Мелькнула мысль — наверное, нечто подобное чувствовали матросы подводных лодок, задыхавшиеся на большой глубине. Странно, но он не ощущал ни страха, ни сожаления... и сквозь невыносимую боль, терзавшую распластанное по стене тело, пробивалась странная мысль: это не конец. Там не бывает так больно.

И вдруг — снова свет, и он стоит, пошатываясь и ловя ртом воздух, в большой, хорошо освещенной комнате. Он узнал ее. Это был Овальный кабинет. Позади него раздался легкий щелчок — и дверь потайного хода снова стала деревянной панелью стены.

— Бог мой, — произнес президент сдавленным голосом.

— Да, — подтвердил Чиун.

— Значит, в Белом доме есть целая сеть потайных туннелей...

— Нет. — Чиун покачал головой. — В любом из известных мне дворцов их намного, намного больше. Но ни один трон в мире не просуществовал бы без них и дня. Впервые это поняли еще владыки Египта.

Именно тогда, как вспоминал позже сам глава государства, он начал осознавать то, о чем многочисленные наследники всевозможных царствующих династий догадались за много столетий до него. Каждый из них — объект охоты, и чем больше сосредоточенная в его руках власть, тем чаще будут совершаться попытки отнять ее. Вместе с жизнью. Еще египетские фараоны поняли, что большие деньги купят любого, а самые большие могут стать ценой головы правителя. И потому, дабы уберечь голову помазанника, всякий раз по завершении строительства дворца очередного владыки слетала с плеч голова главного архитектора — придуманные им секреты царского обиталища он уносил с собой вглубь могилы.

Замки августейших особ средневековой Европы имели больше потайных ниш, выходов и лазеек, чем самый современный стадион. Прервав Чиуна, президент осведомился, не желает ли он поделиться информацией о тайнах Белого дома с ЦРУ. Однако великий Мистер Синанджу наотрез отказался.

— Дом Синанджу прошел долгий путь. Тот, что лежит перед ним, еще более долог. Мы возвели стены государства задолго до того, как в вашей стране забрезжил первый луч разума. И когда вам суждено будет пасть, подобно династии Минь или империи римлян, мы пребудем — но наши тайны останутся тайнами. Ибо немощь, сохраненная в тайне, по-прежнему остается немощью — но поделившись ею с другими, легко найти способ преодолеть ее.

— Мне, по-видимому, предстоит узнать еще очень многое... Скажу честно: отнюдь не в моем вкусе полагаться на людей вроде вас, но выбор у меня, как видно, сейчас весьма ограничен, или вы, или смерть.

— Всецело соболезную вашему горю, — церемонно раскланялся Чиун.

После чего уже нормальным тоном объяснил, что проблема действительно весьма и весьма серьезная. Существует соглашение между ним и императором Смитом, нарушив которое он обречет несчастных малюток в деревне Синанджу на голодную смерть. Однако если президент — который славой своей далеко превзошел, без сомнения, императора Смита — предложит Чиуну в знак признания его заслуг сумму чуть большую... конечно, Чиун просто не сможет отказаться. Для родной деревни он готов на все. В завершение Мастер Синанджу пожаловался, что устал пахать на неблагодарных негодяев и желает перейти на службу к славнейшему из императоров, чья мудрость известна и почитаема во всем мире.

— Благодарю вас, — кивнул в ответ президент, — но, состоя на службе у императора Смита, вы ведь служите также и мне — и всему народу Америки.

О, неужели великий президент доверяет Смиту? Неужели не догадывается, о чем думает этот Смит по ночам, когда в голове последнего нищего просыпаются мечту править миром? А вот если Смит вдруг умрет — то есть должен будет умереть — то Чиун станет свободным от всех обязательств и с радостью подпишет с президентом новый контракт. Но весь вопрос в том, доверяет ли президент Смиту? Его, Чиуна прямой долг — предупредить президента, что в голове у Смита уже созрел план захвата власти в его стране. Может ли после этого президент доверять этому человеку?