Встреча с Делией заставила Вергилиана забыть о прошлом. От Грацианы остался приятный холодок, а Соэмида растаяла в забвении, как туман. Ничего не осталось у него в сердце и от тех египетских красавиц с миндалевидными глазами, что катались вместе с ним на барке в Канопе, где по ночам в тавернах слышится сладкая музыка. Ни от прелестной Психеи, так искусно игравшей на арфе, ни от нежной поэтессы Скафионы! Все мысли его были теперь связаны с Делией. Любовь! Что это было такое? Сродство душ, о котором говорит Платон, или способность женщины выразить в телесной любви самое прекрасное, на что она способна на земле?
Иногда поэт и Делия отправлялись вместе куда-нибудь на прогулку, подальше от Аппиевой дороги, где модницы и щеголи показывали свои драгоценности, дорогие повозки, запряженные мулами в серебряных уздечках, или носилки из черного дерева, и где все разговоры были посвящены пустячным сплетням.
Наслушавшись о талантах мима Пуберция, от которого были без ума все посетители театральных зрелищ, Вергилиан и Делия решили посмотреть на его необыкновенное искусство. Шла знаменитая пантомима «Яблоко Париса» в великолепной постановке. На этот раз они взяли меня с собой.
Театр Помпея был переполнен. Мы уселись на прохладную мраморную скамью с удобной спинкой. Вокруг волновалась шумная толпа. Люди разговаривали, смеялись и ели медовые пирожки или гранатовые яблоки. Впереди, среди розовомраморных колонн портика, замыкавшего с задней стороны просцениум, суетились общественные рабы, заканчивая устройство великолепного зрелища. Сцена изображала гору Иду, у подножия которой стояли деревья со странными золотыми и серебряными листьями и, как настоящий, журчал ручей.
Началось представление. Под звуки весьма приятной и невидимой музыки на просцениуме появилось стадо белоснежных овец и баранов с позолоченными рогами. Их пас, играя на цевнице, сделанной из тростника, Парис – Пуберций. Зрительницы замерли от восхищения.
– Настоящий Парис не был бы прекраснее!
Соседкой Делии была дородная матрона с огромными серьгами в виде серебряных спиралей. Розовый шелк упруго сжимал ее объемистые бедра. Она не могла сдержать свой восторг.
Торс Пуберция едва прикрывала белая овчина. Ноги его напоминали о некоторых статуях Аполлона.
– Смотрите, смотрите! Меркурий! – переживала всей душой представление соседка.
Из нарисованных облаков медленно спускался на незримой веревке лукавый бог. Игравший его роль актер тоже отличался редкой красотой. На белых сандалиях поблескивали золотые крылышки.
Затем появились три богини – три соперницы. К ногам бесстыдно обнаженной Венеры прижимались дети, наряженные амурами. Здесь каждый мог усладить свое зрение по собственному вкусу.
Но Делия со скукой смотрела на зрелище. Сколько раз она сама играла роль богини, хотя и не среди таких, может быть, пышных декораций, и считала, что служит искусству. Вот так же она танцевала среди барашков, и так же Парис старался вызвать у зрителей и зрительниц восторги жеманными позами, то грациозно отставляя ногу, то горделиво поворачивая запрокинутую голову, чтобы все видели безукоризненные линии его шеи… Мне, как всякому юнцу, было занимательно смотреть на мимов и на красивых комедианток, напоминавших Проперцию…
Но мы скоро оставили театр и долго бродили в тот вечер по затихшему Риму, слушая шум фонтанов и вдыхая запах листвы в садах Мецената.
В один прекрасный день мы отправились втроем на повозке к Эридию Веспилону, другу детства Вергилиана, в поместье, расположенное не очень далеко от Неаполя, и я поблагодарил судьбу, что увижу и этот чудесный город. Я радовался также, что хоть на время покидаю Рим, надеясь найти вдали от него забвение и исцелить тяжкую рану в моем сердце.
Это случилось, как всегда происходят подобные вещи. По-прежнему я пробирался каждый вечер к тому дому, где жила Проперция. Но напрасно я стучался в ее дверь и взывал к высокому окну, умоляя о позволении подняться хотя бы на одно мгновение. Жестокая не отвечала. Я уходил домой и снова возвращался на другое утро, чтобы подстеречь, когда возлюбленная выйдет на прогулку. Увы, очевидно, в ее доме существовал второй выход, потому что она никогда не появлялась на пороге, и я, как голодная собака, снова брел к садам Мецената, где тоже не находил себе покоя.
Однажды я стоял, прислонившись к каменной стене, в том переулке, в котором жила Проперция, и ждал, не появится ли, наконец, моя рыжеволосая мучительница. Рядом трудился и стучал молотком башмачник, заколачивая гвозди в непослушную кожу. Он вышел из своей лавки и с неудовольствием посмотрел на меня.
– Что тебе нужно? Кого ты сторожишь здесь, молокосос?
Я был рад поговорить о своей возлюбленной хотя бы с этим простым человеком.
– Знаешь ли ты Проперцию?
– С рыжими волосами? Кто же не знает эту потаскушку!
– Проперция не потаскушка, а женщина, полная высоких достоинств! – вскричал я.
Его слова возмутили меня до глубины души. Но кривоносый башмачник с волосами, схваченными кожаным ремешком, с черными от воска руками весело рассмеялся.
– Полная высоких достоинств! Скажи лучше – добродетельная особа!
– Не смей говорить об этой женщине дурно, башмачник, или ты пожалеешь о своих словах!
Кривоносый смеялся, держась за живот, и потом прибавил, когда немного успокоился:
– Ты думаешь, что если женщина назвала тебя однажды своим голубком или чем-нибудь в этом роде, то лучше ее и на земле нет? Приходи ко мне сегодня, когда наступит темнота, – покажу тебе великолепное зрелище. Из моего окошка отлично видно широкое окно Проперции. Останешься доволен!
В сердцах я обругал его ослом и покинул проклятый переулок. Однако, когда наступил вечер, я с нетерпением ждал часа, чтобы отправиться к башмачнику, и явился к нему еще до наступления ночной темноты. Кривоносый повернул ко мне голову, когда я поднялся, вернее – взбежал по бесконечно длинной лестнице.
– А, поклонник Проперции!
Я окинул взглядом каморку – обычное жилье бедняка. Жалкое подобие ложа. Глиняный кувшин на полу. Повсюду грязь и куча тряпья в углу…
– А где же твоя жена, дети? – полюбопытствовал я.
– Жена давно умерла, а детей взяла к себе ее мать. И никакая другая женщина не имеет желания войти в это прекрасное жилище. Но ты, вероятно, хочешь посмотреть на свою красавицу? Тогда выгляни в окно!
Я легко узнал комнату Проперции. Все так же озарял ее стены памятный мне светильник, в который возлюбленная имела обыкновение подливать какие-то возбуждающие благовония. Вот низкое ложе, вот трехногий стол и серебряное зеркало на нем. Вот ларь, где Проперция хранит свои легкие одежды… Но мои глаза уже привыкли к тусклому освещению, и я увидел… Впрочем, для кого интересно все то, что я увидел, и то, что пережил тогда?..
– Кто этот злодей?
– Возница Арпат, – ответил башмачник.
Как безумный, я спустился с лестницы, сопровождаемый сардоническим смехом…
Веспилон посвятил себя сельским занятиям и нашел в лице Прокулы верную подругу.
Хозяин виллы встретил гостей как посланцев богов и одобрительно окинул взглядом красоту Делии, прелесть ее смуглого лица.
Потом повел показывать свои угодья.
– Вот мое имение, – показал он широким жестом на каменный дом, стены которого были увиты плющом, на розоватую житницу, на круглую, как башня, голубятню, на другие строения, на плодовые деревья, на лозы, обвивавшие на соседнем холме столбы с гибкими перекладинами. – Что еще нужно для человека? Здесь я тружусь, ухаживаю за лозами и в свободные часы читаю Плутарха. Прокула, не смейся, я знаю на своем винограднике каждую гроздь! Вот оливковая роща, под сенью которой я могу гулять в самый жаркий день и наслаждаться прохладой, да будет благословенна богиня! А вот здесь я посадил салат…
Делия к чему-то прислушивалась, склонив голову на плечо и остановив застывший взгляд на какой-то случайной ветке.
– Какая тишина! Слышно, как жужжат пчелы…
– Они собирают для меня нектар с цветов.
