Он ушел. Марта даже не пыталась его удержать, да это было бы напрасно. Он в ярости так сильно хлопнул дверью, что весь домишко задрожал.

Приезд гостей хотя и несколько оживил жизнь на даче Берковых, но никак не отразился на семейном разладе молодых супругов. Несмотря на то, что барон с сыном приехали всего на несколько дней, Артур все-таки находил достаточно предлогов, чтобы как можно меньше и реже быть с ними; его тесть и молодой шурин были ему очень признательны за такую деликатность. Барон возвращался в резиденцию после нескольких недель пребывания в поместьях Рабенау, теперь принадлежавших ему. В свой первый приезд он вынужден был на другой же день расстаться с дочерью, несмотря на страшную катастрофу, разразившуюся при нем, — его призывала священная обязанность отдать последний долг двоюродному брату, а потом его задержали разные формальности по наследству и кое-какие дела, требовавшие присутствия в имениях нового владельца майората. Только сейчас он мог уехать оттуда в сопровождении своего старшего сына, прибывшего вслед за ним, чтобы присутствовать на похоронах. Естественно, и на этот раз был сделан крюк через владения Беркова, так как молодой барон Курт еще не виделся с сестрой после ее свадьбы.

Но из разговора, состоявшегося в гостиной Евгении на другой день их приезда, при котором Артур по обыкновению не присутствовал, можно было понять, что заехали они сюда не просто ради свидания.

Молодая женщина сидела на диване и слушала отца. Барон Виндег, по-видимому, только что окончивший длинную речь, еще стоял против нее, а Курт, облокотившись на кресло, с напряженным ожиданием смотрел на сестру.

Евгения склонила голову на руку, чтобы закрыть от них лицо.

— Я и без этих намеков, папа, догадалась бы, о чем ты говоришь! — тихо произнесла она, не меняя позы и не глядя на отца. — Ты говоришь о разводе.

— Да, дитя мое, — сказал барон серьезно, — о разводе под каким бы то ни было предлогом и во что бы то ни стало. Взятое насилием может быть возвращено таким же образом: Берковы должны бы это знать. Теперь, когда я ничем не связан, когда могу возвратить им свой долг, я приложу все усилия, чтобы освободить тебя из оков, которые ты наложила на себя только ради меня и которые делают тебя бесконечно несчастной.

Евгения не отвечала: отец взял ее руку и сел рядом.

— Ты удивлена? Во мне же эта мысль зародилась еще тогда, когда я получил столь важное известие, так неожиданно изменившее наши денежные обстоятельства. Конечно, тогда это было едва ли осуществимо. Чего только ни делал Берков, чтобы добиться союза с нами! Нельзя было и думать о его согласии на развод, что окончательно закрывало бы для него двери в те круги общества, куда он надеялся пролезть благодаря нам, а начинать борьбу с бесчестным человеком, способным на все, было положительно невозможно. Его смерть все изменила: упорство его сына легко сломить. Он с самого начала во всем этом деле был орудием в руках отца; я надеюсь, что он уступит энергичному натиску с нашей стороны.

— Он уступит! — глухим голосом подтвердила молодая женщина. — Не беспокойся об этом.

— Тем лучше! — заметил барон. — Тем скорее мы достигнем цели.

Ему, похоже, действительно не терпелось приступить к осуществлению своего плана. Бедному, обремененному долгами барону, которому в близком будущем грозило полное разорение, не оставалось другого выбора, как принять жертву Евгении, чтобы спасти имя и карьеру своих сыновей; как ему ни было тяжело, необходимость заставила его согласиться на это, и она же научила его переносить это неизбежное горе. Теперь, сделавшись графом Рабенау, владельцем майората, он снова почувствовал себя самостоятельным человеком, к которому вернулось чувство собственного достоинства; теперь он легко мог возвратить Беркову все долги и вынужденный брак дочери считал тяжкой несправедливостью, допущенной по его вине, которую он и должен во что бы то ни стало искупить. Эта мысль неотступно преследовала его все время, пока он находился в своих новых поместьях, и у него уже созрел план действий.

— Ты, как и все мы, конечно, хочешь как можно скорее покончить с этим неприятным делом. Я думаю предложить тебе теперь же уехать с нами в резиденцию и там уже начать действовать. Ты просто откажешься вернуться к мужу и потребуешь развода, а мы позаботимся о том, чтобы он не мог вытребовать тебя насильно.

— Да, мы устроим это, Евгения! — порывисто воскликнул Курт. — Если он будет сопротивляться расторжению этой постыдной сделки, то шпаги твоих братьев заставят его согласиться. Он больше не может грозить нам публичным позором, как это сделал его отец. Только этого и боялись Виндеги, только это и заставило их пожертвовать тобой.

Молодая женщина сделала брату знак замолчать.

— Оставь, Курт, свои угрозы, а ты, папа, свои опасения: это совершенно излишне! То, чего, по вашему мнению, надо добиться, уже давно решено между мной и Артуром.

Барон выпрямился от удивления, а Курт даже на несколько шагов приблизился к сестре. Евгения употребила все усилия, чтобы придать своему голосу твердость, но ей это не удалось: голос ее заметно дрожал, когда она продолжала:

— Мы решили это еще до кончины Беркова и лишь во избежание толков по поводу слишком скорого и внезапного развода согласились продолжать совместную жизнь, конечно, только для вида…

— Еще до кончины Беркова? — прервал ее брат. — Значит, вскоре после твоей свадьбы?

— Ты сама заговорила об этом? — с такой же живостью спросил барон. — Ты настаивала?

Ни отец, ни брат, похоже, не понимали, отчего так расстроена молодая женщина, она, очевидно, собрала все силы, чтобы овладеть собой и, действительно, ответила твердо и спокойно:

— Я никогда не касалась этой темы! Артур сам добровольно предложил мне развод.

Барон и Курт переглянулись, как будто не понимая смысла этих слов.

— Этого я положительно не ожидал! — наконец медленно проговорил барон. — Он сам? Нет, не ожидал.

— Как бы то ни было, только бы он отдал тебя нам, Евгения! — горячо воскликнул Курт. — Никто из нас не мог радоваться наследству, зная, что ты несчастна из-за нас. Только тогда, когда ты вернешься к нам, отец и все мы вздохнем свободно и сможем наслаждаться жизнью. Нам страшно недостает тебя!

Он обнял сестру, и она на миг спрятала свое лицо на его плече, но это прелестное личико было так же бледно и безжизненно, как тогда, когда она стояла у алтаря, хотя теперь она должна была вернуться в родительский дом, в семью, от которой ее тогда отрывали.

Барон с некоторым недоумением посмотрел на дочь, которая, выпрямившись, провела носовым платком по лбу.

— Прости, папа, если я тебе кажусь сегодня странной. Я не совсем здорова, по крайней мере, не на столько здорова, чтобы вести такой разговор. Позволь мне пойти в мою комнату; я…

— Ты слишком много страдала в последнее время, — мягко сказал отец. — Я вижу это, дитя мое, хотя ты и не хочешь признаться. Поди и предоставь все мне! Я буду беречь тебя как только можно.

— Однако это странно, папа! — сказал молодой барон, как только затворилась дверь за Евгенией. — Ты понимаешь этого Беркова? Я — нет.

Барон Виндег, нахмурившись, ходил по комнате. Кроме странности, он усматривал в этом еще и оскорбление. Гордый аристократ находил вполне естественным, что выскочка, владевший миллионами, не щадил ни денег, ни жертв, прибегая ко всяческого рода интригам, чтобы породниться с ним, несмотря на ненависть и презрение с его стороны; но он не мог простить своему зятю-мещанину того равнодушия, с каким он принял руку баронессы Виндег, как будто дело шло о самой обыкновенной партии, и с каким относился потом к чести, оказанной ему, которой его отец так гордился. И теперь он, Артур Берков, отказывается от этого союза, отказывается даже прежде, чем ему дали к этому повод! Это было уж слишком для гордости Виндега, который приготовился отвоевывать свою дочь и не мог допустить мысли получить ее благодаря великодушию или, вернее, полному равнодушию ее супруга.