Энди вышел из машины с ружьем на крупную дичь.

– В доме собачонка, – мирно продолжал шериф. – А это значит, что в миссис Лейси недалеко. Кто-то должен смотреть за нею. Да, кажется, нужно пойти и посмотреть, Энди.

– Надеюсь, вы испугались, – сказал парень. – Лично я боюсь.

Мы двинулись через деревья. До дома было около двухсот ярдов. Стояла тихая ночь. Даже на таком расстоянии было слышно, как открывалось окно. Мы разошлись на пятьдесят футов. Энди задержался закрыть машину. Затем он двинулся в сторону, чтобы обойти избушку справа.

В доме ни света, ни движения, пока мы подходили. Койот или Шайни больше не лаял.

Подобрались к дому очень близко, почти на двадцать ярдов. Между вами с Бароном было футов тридцать. Дом оказался грубо сколоченной лачугой, такой же, как дом Руди, только больше. Сзади находился пустой гараж. В доме имелось маленькое каменное крыльцо.

Внезапно изнутри донеслись звуки короткой, но яростной борьбы и лай, быстро прервавшийся. Мы упали на землю, но ничего не произошло.

Барон поднялся и медленно двинулся вперед. Шериф вышел на открытое место и начал подниматься по ступеням. Его грузная фигура с кольтом в руке ясно освещалась лунным светом.

Опять ничего не произошло. Барон взобрался на крыльцо и, распластавшись, медленно двигался вдоль стены. Он переложил кольт в другую руку, чтобы раскрыть им дверь. Вдруг вновь переложил револьвер в прижался к стене.

Из открытого окна донесся лай собаки и прогремел выстрел.

В окне появилась рука с пистолетом.

Я тоже открыл пальбу. Рев ружья Энди заглушил револьверные хлопки. Пушка выпала из руки на крыльцо, пальцы изогнулись в начали царапать подоконник. Затем рука исчезла и снова раздался собачий лай. Барон распахнул дверь, и внезапно появился свет, словно кто-то зажег лампу и поднял ее.

Мы с Энди бросились к крыльцу и ворвались в домик.

Миссис Лейси с собачкой на руках стояла в центре комнаты у стола, на которой находилась зажженная лампа. На боку под окном лежал коренастый блондин и тяжело дышал. Его рука машинально искала револьвер, выпавший на улицу.

Миссис Лейси отпустила Шайни, тотчас же прыгнувшего и ударявшего шерифа в живот передними лапами. Затем он упал на пол и стал бегать кругами, лая с восторгом.

Женщина замерла. На ее лице застыл ужас. Человек ни полу немного стонал. Его глаза открылись и тут же закрылись, а на шевелящихся губах появились пузырьки розовой пены.

– Прекрасная собака, миссис Лейси, – сказал шериф Барон, заправляя рубашку. – Но сейчас, кажется, ей пора спать.

Он посмотрел на блондина, чьи глаза были устремлены в никуда.

– Я солгала вам, – быстро проговорила женщина. – Я была вынуждена врать, так как от меня зависела жизнь моего мужа. Он у Людерса, где-то поблизости. Людерс сказал, что привезет его, и оставил со мной этого человека. Я ничего не могла сделать, шериф. Я... извините.

– Я знал, что вы лжете, миссис Лейси, – спокойно заметил шериф.

Он засунул кольт-фронтьер в кобуру.

– И я знал почему. Но ваш муж мертв, миссис Лейси. Он давно уже мертв. Мистер Эванс видел его труп. Это очень трудно для вас, мэм, но вам лучше звать.

Она, похоже, совеем перестала дышать. Затем она медленно села на стул в спрятала лицо в руках. Женщина сидела неподвижно, без единого звука. Маленькая собака заскулила и заползла под стул хозяйки.

Человек, лежащий на полу, начал очень медленно и с огромным трудом поднимать свое туловище. Его глаза были пустыми. Барон подошел к нему и нагнулся.

– Очень больно, сынок?

Блондин прижал левую руку к груди, и между пальцев засочилась кровь. Он медленно поднял правую руку и показал ею в угол потолка. Его губы задрожали:

– Хайль Гитлер! – хрипло прошептал он.

Парень упал на под и замер. В его горле что-то несколько секунд булькало, и затем в комнате наступила тишина.

– Это наци, – заметил шериф. – Слышали, что он сказал?

– Да, – ответил я.

Я вышел из дома и направился к машине. Сел и стал напряженно думать, закурив сигарету.

Через несколько минут из деревьев вышли остальные. Барон нес собачонку, а Энди в девой руке – ружье. На его молодом лице был написан ужас.

Миссис Лейси села в машину, и шериф протянул ей Шайни.

Взглянув на меня, он сказал:

– Лучше здесь не кури, сынок. Береженого бог бережет. Я бросил сигарету на серую землю, затушил ее каблуком и сел рядом с Энди.

Машина двинулась по тропе, которая здесь, наверное, называлась дорогой. Bce долго молчали. Наконец миссис Лейси тихо сказала:

– Людерс упомянул о ком-то по имена Слоут или что-то вроде этого. Он сказал это человеку, которого застрелили. Его звали Курт. Они говорили по-немецки. Я немного понимаю, но они говорили очень быстро. Слоут, кажется, не немецкая фамилия. Вам она что-нибудь говорит?

– Это название старого рудника недалеко отсюда, – ответил Барон, – Рудник Слоута. Знаешь, где он, Энди?

– Угу. Неужели это я застрелил того парня?

– Похоже, что ты, Энди.

– Я никогда, никогда не убивал, – сказал водитель.

– Может быть, это я застрелял его, – предположил я. – Я ведь тоже в него стрелял.

– Нет, – возразил Энди. – Вы стояли не так высоко, чтобы попасть в грудь. Это я.

– Сколько человек привезли вас сюда, миссис Лейси? Мне неприятно задавать вам вопросы в такое время, мам, во приходится.

– Двое, – ответила женщина безжизненным голосом. Людерс и человек, которого вы убили. Он правил моторкой.

– Они останавливались где-нибудь на этом берегу, мэм?

– Да, рядом с маленьким домиком, стоящим рядом с озером. Людерс сел за руль машины, и мы поехали, а Курт остался.

Через некоторое время Людерс остановился и подождал Курта, догнавшего нас на старой машине. Он загнал ее в глубокий овраг, где-то рядом с ивами, и пересел к нам.

– Это все, что нам нужно, – заметил Барон. – Если возьмем Людерса, дело можно считать закрытым. Все просто, за исключением того, что я вообще не пойму, в чем дело.

Я промолчал. Мы доехали до развилки. Дорога опять повернула к озеру. Примерно через четыре мили шериф сказал: – Лучше остановимся здесь, Энди. Дальше пойдем пешком.

Подождешь нас здесь.

– Еще чего, – возразил Энди.

– Ты остановишься здесь, – внезапно голос Барона стал жестким. – Присмотришь за леди. Ты уже сегодня убил одного. Единственное, что я прошу, чтобы собака молчала. Машина остановилась. Мы с шерифом вышли. Шайни было заскулил, но потом затих. Мы сошли с дорога в двинулись через рощу молодых сосен, железных деревьев и можжевельника. Шли молча. Звук шагов на расстоянии тридцати футов мог услышать только индеец.

Через несколько минут мы прошли рощу. За ней открывалась ровная площадка. На фоне освещенного луной неба виднелась какая-то паутина, несколько небольших куч мусора, ящики, поставленные друг на друга и превращенные в миниатюрную охладительную башню. От шахты к ней тянулась бесконечная лента конвейера.

– Здесь не работают уже пару лет, – объяснил шериф. Нет смысла. За день тяжелой работы два человека добывают золота на несколько центов. Из этой земли выкачали все золото еще шестьдесят лет назад. Вон то низкое строение старый вагон-холодильник. У него очень толстые стены, почти пуленепробиваемые. Не видно что-то машины. Может, поставили сзади или спрятали. Скорее всего спрятали.

Готов?

Я кивнул, и мы бросились через открытое пространство. Было светло, почти как днем. Я чувствовал себя превосходно, словно мишень в тире. Барону, казалось, все равно. Его большой палец находился на ударнике кольта.

Внезапно в вагоне вспыхнул свет, и мы упали на землю.

Свет появился из приоткрытой двери – желтый прямоугольник и копье на земле. Что-то мелькнуло, и послышалось бурчание воды, льющейся на землю. Мы немного подождали, затем встали и двинулись вперед.

Особого смысла играть в индейцев не было. Они или убьют, или нет. Если выйдут, то увидят нас, что бы мы ни делали шли, ползли или лежали. Ярко светила луна, вокруг не было никаких укрытий. Наши туфли слегка скрипели по твердой грязи. Которая стала твердой, как камень, от того, что по ней очень много ходили. Мы добрались до кучи песка и притаились за ней. Я прислушался. Ни я, ни Барон не пыхтели, но я вдруг заинтересовался своим дыханием. Всегда считая свои легкие безотказной машиной и никогда не обращал на них внимания, а сейчас стало интересно. Хотелось надеяться, что они еще долго будут исправно служить мне, но полной уверенности не было.