Пасмурный день. Лес, луга, поля, небо кажутся серыми от закутавшего их густого тумана.

К хутору, расположенному у самого шоссе, приближаются вооруженные люди. В окнах видны лица жителей. Среди белого дня никто, конечно, не ожидал партизан здесь — в десяти километрах от Кулдыги.

Миновав хутор, группа вышла на шоссе и остановилась у переезда. Из-за холма показывается грузовая машина. Капустин выходит вперед и поднимает руку. Грузовик замедлил ход и остановился. Молча просмотрев документы, Капустин приказал, показывая на переезд:

— Сворачивай!

Еще машина! Эту остановили Колтунов и Толстых и также свернули на переезд.

— С Кулдыги легковая, товарищ командир! — доложил Капустину Казимир Большой.

На дороге Капустин и Зубровин. В кабине оказался жандарм. Он распахнул дверцу и, видимо, не понимая, в чем дело, сердито спросил:

— Вас ист дас?.[5]

Но тут, увидев направленный на него автомат стоявшего рядом с машиной Кости Толстых, жандарм с изумленным, ничего не понимающим лицом поднял руки.

Машины, облитые бензином, запылали. Уводя пленных, партизаны отступили к лесу.

…А за два десятка километров к югу от пылающих машин Агеев и Порфильев осторожно подошли лесом к хутору у шоссе Салдус — Кулдыга. В хуторе живет крестьянин, знакомый Порфильеву.

Несколько минут разведчики наблюдали за домом. Выйти из лесу нельзя. На хуторе находятся гитлеровцы или полицейские. Об этом говорит сигнал — большая белая тряпка, болтающаяся на веревке.

Агеев и Порфильев обошли по опушке хутор. Порфильев, порывшись в дупле стоявшей тут старой осины, достал оттуда консервную банку, в которой вложена записка. На ней написаны карандашом в столбик три буквы «Т», «П», «К». Это значит — танки, пушки, кухни. Дальше против каждой буквы ряд палочек, которые указывают количество прошедших по шоссе машин. Ниже приписка: «У шоссе, за горкой, к Салдусу, на разветвлении дорог фашисты строят дзот».

— Молодец старик, — сказал Агеев, познакомившись с запиской. — То, что он написал, дает ясную картину движения по шоссе за день.

Порфильев улыбается.

— Если бы ты, Алексей, увидел деда Галабку, ты бы понял, какой он человек. Красивый, истинно партизанский дед! Хоть к награждению его представляй!

Вторые сутки в районе между Стендой и Талей находятся Тарас, Костя Озолс и Саша Гайлис. Они завязывают связи с населением, проверяют имеющиеся у нас данные о возводимых фашистами укреплениях, устанавливают места нахождения складов с боеприпасами и продовольствием.

В то время, когда группа Капустина, захватив «языка», возвращалась в лагерь, Тарас, Костя и Саша подошли к хутору. Тут жили две русские девушки с Псковщины — сестры Нюра и! Клава. Девушкам удалось бежать, когда партию таких, как они, «беженцев» фашисты конвоировали в концлагерь. Сестер приютили в этом доме. Дочь хозяина хутора работала на почте, с нею Тарас давно уже завязал знакомство.

Оставив на посту Сашу Гайлиса, Тарас и Озолс зашли в дом.

Озолс начал разговор с хозяевами на родном языке. Пока они говорили, Тарас встретился с Лизой, работавшей на почте. Беседу их прервали появившиеся Нюра и Клава.

— Опять будете проситься в отряд? — посмеялся Тарас, пожимая руки девушкам.

— Опять! — усмехнулась Нюра. — А почему нам нельзя быть там?

— Потому, что Курляндия не партизанская зона, какая была у вас на Псковщине, а «котел», набитый фашистскими солдатами. Живите пока здесь. Станет тяжело — тогда что-нибудь придумаем.

— Мы все, все делать будем. Всякую тяжелую работу, — поддержала сестру Клава. — Мы тоже партизанки.

— Ладно, придется поговорить с командиром, — пообещал Тарас. После он сказал Озолсу:

— Девчата боевые, а что делать с ними? Здесь их двое да на хуторе у Сорокина три… Надо куда-нибудь определить их. Принять в отряд командир не разрешит…

— Не разрешит.

— Здесь, по хуторам, столько есть наших людей, что можно бы организовать большой отряд. Вот бы заварили кашу, не хуже, как было в Смоленской области или в Белоруссии!

— Нет, Тарас, наши задачи другие. Мы — разведывательная группа. Нас командование предупреждало еще перед вылетом, чтобы не вздумали организовать партизанский отряд.

В комнате снова появилась Лиза. В руках у нее была гитара. Она перебрала струны и запела по-русски, с небольшим акцентом выговаривая слова:

Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы…
Подожди немного —
Отдохнешь и ты…

— Хорошая песня, — похвалил Тарас, — да жаль — не нам она пока адресуется. Я не хочу отдыхать, хочу действовать, бороться… Но скоро придет время, сядем вот так, как сегодня, и споем хором… Да не вполголоса, как Лиза, а во весь голос…

Вошел Саша Гайлис.

— Пора уходить, — сказал он. — На соседнем хуторе появились какие-то подозрительные люди.

Тарас и Озолс простились с девушками. Пора!

Павел Ершов, Ян Залатис и Сорокин стоят в густом лесу неподалеку от Кабиле. Они разговаривают с женой Залатиса — Анной.

Анна сообщила последние новости. В Кабиле находится воинская часть. Школа занята гитлеровцами под казарму. На недавно оборудованном аэродроме семь самолетов.

Закончив свое сообщение, Анна отошла немного в сторону и остановилась, поглядывая то на своего Яна, то на Ершова.

— Мы пойдем, Ян, — усмехнулся Ершов. — Мы тебя подождем за просекой.

Ершов и Сорокин ушли, дав возможность Яну наедине проститься с женой.

— Хорошая женщина Анна, — с грустью, негромко вымолвил Ершов. — И любят они друг друга. Не хочешь, а позавидуешь их счастью.

— Разве у тебя нет любимой девушки?

— Была. Познакомился я с нею в партизанском отряде под Себежем. Ее убили фашисты.

Сорокин посмотрел на него. Он хотел что-то сказать, выразить свое сочувствие горю товарища, но вместо этого произнес:

— Подождем здесь…

Они сели у вывороченного корневища поваленной бурей ели. Под корневищем, в образовавшейся яме, блестела вода. Ершов, нагнувшись, молча посмотрел в ее зеркало, потом достал платок и принялся смахивать с плеч прилипшие сухие иглы. Сорокин свернул папироску и закурил. Как и Порфильев, он уже не молод. Несмотря на русскую фамилию, по национальности он латыш. До войны работал на заводе в Риге. С первых же дней, как немецко-фашистские захватчики оккупировали Латвию, Сорокин ушел в лес, вступил в партизанский отряд и с тех пор с оружием в руках боролся за освобождение Латвии. В июле 1944 года произошел взрыв на Рижском вокзале. Немецкие, газеты сообщали об этом, правда, не упоминая о том, что от взрыва на вокзале пострадала находившаяся там воинская часть. Взрыв этот был делом рук Сорокина. Работая в городе, Сорокин помогал бежавшим советским военнопленным добираться к партизанам. В начале августа Сорокин по поручению подпольного комитета должен был сделать рейд из Латгалии в Курземе и возвратиться через месяц-полтора обратно. Но началось наступление советских войск. Латвия быстро освобождалась от немецких захватчиков. Вскоре советские войска замкнули кольцо окружения вокруг Курземе. Сорокину, задержавшемуся здесь, удалось установить связь с группой Капустина, и он перешел в отряд.

Подошел Ян. Он доволен сегодняшним днем, своей встречей с Анной. Увидев поджидавших его друзей, он широко улыбнулся:

— Пойдемте, товарищи!

Вот уже третий час я вырезываю шахматы. На пальцах появились волдыри. Товарищи сначала смеялись над моей затеей. Первый конь, которого я вырезал, был похож не то на собаку, не то на утку. Но постепенно я наловчился, и мои фигуры вызвали одобрение. Готовя шахматы, я мечтал сразиться «у костра» с Тарасом. Тот, как и я, в юности был чемпионом своей школы по шахматам.

вернуться

5

Что такое? (нем.)